Это цитата сообщения lira_lara Оригинальное сообщение
Контрабасиха. Песнь о юродивых и пророках нового времени
Контрабасиха.
Людка-контрабас, она же Людка - Иерихонская труба ...
Ульяна Меньшикова
Часть первая:
Ни один закат, ни один рассвет, ни трогательная былинка в каплях радужной (именно радужной, друзи!) росы, ни еще какое природно-астрономическое явление никогда не изумляло и не приводило меня в священный трепет и в не менее священный ужас, как любимые мной всей душой люди. Человеки! Там тебе и радуга и млечный путь, и огни болотные с цветущим папоротником. И выпь в камышах стонет.
С кем только жизнь не сталкивала, Господи...А с кем еще столкнет.. Кто-то прошелестел, и растворился в памяти, а кто-то остался в ней навсегда. Пылающим конём.
Вот одним таким огненным иноходцем проскакала по нашей с Ритузой семинарской судьбе Людка-контрабас, она же Людка - Иерихонская труба (но это прозвище прижилось уже в среде теологически продвинутых граждан, для всех прихожан Петропавловского собора она была просто Контрабасихой).
Первые месяцы нашего бурсацкого бытия петь нам было благословлено только по будням, на левом клиросе. А на воскресных и праздничных службах мы стояли шеренгой вдоль солеи, перед прихожанами, для пущего воцерковления и молились "в народе". В Томском кафедральноьм соборе тогда еще существовала очень хорошая традиция пения с прихожанами на праздничных богослужениях малых ектений, не считая, конечно, положенных "Верую" и "Отче наш" за литургией.
На солею выходил диакон и запевал, дирижируя орарем, а народ подхватывал, встрепенувшись от молитвенного стояния, и пел от души веселым распевом "Уральскую" "Господи, помилуй", "Киевскую" "Величит душа моя Господа" и были в этот момент счастливы неимоверно. Пение хором сплачивает, иной раз, гораздо лучше многих других вещей, это все знают.
В этом народном пении и мы поначалу участвовали, как могли. Молодые, все голосистые,с чувством подпевали нашему диакону.Народ, тоже не отставал. Хор был могучий.
И вот на одной прекрасной всенощной,аккурат на "Величит душа моя господа" (там есть где вокально развернуться), наш уже слаженный народный хор вместе с диаконом перекрывает какой-то новый и никому неизвестный басяра. Именно басяра. Накрывает , ревом ста реактивных двигателей. Уж на что мы ребята все смелые были, а тут присели и разом все замолчали.
А отцу диакону с народом - все нипочем, поют, как ни в чем не бывало дальше, и только мы, как пришибленные стоим и выворачиваем шеи в поисках солиста. Голос несся откуда-то из-за колонны. И было в нем что-то странное. В обертонах. Он был очень низкий, плотный такой, густой, но странный. Ощущение было, что поет не человек, а сто грампластинок на низкой скорости.
В полном молчании мы простояли до конца всенощной, а голос из-за колонны исправно вступал под руку отца Владимира и заполнял собой все видимое и невидимое пространство собора. Было страшно. Как в хорошем фильме ужасов. В храм пробрался Чужой. И чужим своим голосом пел наши песнопения.
Когда закончилась служба, я первой ринулась к выходу, в надежде увидеть солиста. За колонной никого не оказалось. Ну как - никого...Солиста там уже не было, а у иконы стояла женщина. Не менее впечатляющая, чем голос Чужого. Мухинских статей. С ногами-колоннами, втиснутыми в ажурные колготы. Эти ноги меня поразили. Точней, не сами ноги, а то, что на них где-то нашлись ажурные колготы (91 год, не забывайте).
Когда я задрала голову, я поняла, что и кроме колгот там есть на что посмотреть. Тетя, при всей своей громадности, была невероятно ладно скроена и очень добротно одета. Представьте женщину ростом 1.90. Представили? Хорошо. Нога - 45, размер туловища, как миниум 70. Но он очень правильно и красиво распределен по всему телу. Готовый памятник метательнице молота с кувалдой. Одета в стиле Мэри Поппинс, камея на щитовидке, и если бы не колготы а-ля "салон Анжелика" и мужские ботинки, то все было бы вполне элегантно.
И эта величественная женщина плакала, молясь у иконы Божией матери "Взыскание погибших". Надрывно, с подвывом, где-то в третьей октаве, нараспев повторяя одну и ту же фразу:" Господи, да прости ты уже их всех, прости!". Крестное знамение она впечатывала в себя с такой силой, что, если бы, не дай Бог, она захотела вот так перекрестить обычного человека, то целыми остались бы только ботинки. Все остальное пришлось бы помещать в аппарат Елизарова.
Не скоро до моего, осложненного двумя потрясениями, сознания дошло, что так пялиться на молящегося человека просто не гуманно. Но дошло-таки, и я, пошатываясь от впечатлений побрела в наш общежитский домишко, который по религиозной надобности переименовали в "келью".
А там уже братия и сестры с пеной у рта делились впечатлениями от услышанного во время службы. И кто-то уже у кого-то выяснил, что басом этим страхущим поёт тетька. Во святом крещении Людмила, людьми же окрещенная Контрабасихой. И описывают эту тётьку. В подробностях. Да в таких, что ни Иоанну Богослову, ни тем более Данте и не снилось. Куда уж им супротив молвы народной. Дети.
Все. Пазл сложился. Я! Я одна её видела! Воочию. В метре от колгот! (не совпадали только бас и та колоратура, в которой тётка истово молилась, да разве ж это важно?). Я поднабрала воздуха в легкие и перекрыла многоголосый хор диким криком:"А я её видела!".
Все замерли.
Часть 2.
Дама, одаренная сверх меры Господом Богом такими мощными физиологическими возможностями, естественно, не могла просто только громко и гулко петь в народе на службах, вы же понимаете. И, как у любого весомого, в его понимании человека, у Людки была Миссия. У миссии этой было два радикальных направления.
Первое - Людмила была местным пророком. Настоящим библейским пророком, коих Господь Израилю не давал со времен Малахии, а Томску, - сжалился, и дал. Второе - юродство в чистейшем виде, такое Василиеблаженное, с плачем на паперти , отобранной копеечкой и прочей святой атрибутикой. Две, совершенно полярных ипостаси очень гармонично уживались в этой могучей женщине. И все это было подкреплено документами из очень серьезной по тем временам организации, в которых черным по белому был прописан диагноз - шизофрения. Согласитесь, сильное подспорье в блаженном пророческом делании.
Пророкам, равно, как и блаженным нужна аудитория. Зрители.Толпа. Соборные прихожане и священство знали Людмилу, как облупленную и уже очень вяло,если не сказать,-безучастно, реагировали на её благие вести. А тут свежая кровь - семинаристы! Для пророчеств - самые, что ни на есть подходящие граждане. И Контрабасиха развернулась! Такого шанса ни один приличный пророк не упустил бы.
Во дни великих божественных праздников на Людку снисходило озарение и она являлась в храм в особо торжественном состоянии. За литургией, как правило, уже не пела, набираясь сил для проповеди, а просто тихо плакала на "Херувимской" и "Тебе поем". По её масштабному лицу, родной сестры истуканов в с острова Пасхи, текли слезы-валуны и скатывались на камею, а потом разливались по груди-органу. В этот день она ни с кем не здоровалась и все уже понимали- да, сегодня двор церковный содрогнется.
И как только заканчивалась служба, Людмила,чеканя шаг мужчинскими ботами, авианосцем выплывала на паперть.Распинывала 45 размером зазевавшихся нищих и...Все...Не было больше Контрабасихи. На паперти, над всеми, над миром, над праведниками и грешниками, как ядерный гриб вырастал Пророк. Ни Илия- громовержец, ни Елисей, ученик его с медведем лютым, ни Иона со своим китом и не Енох не могли сравниться с Людкой. Она была всеми ими и даже немножко больше. Раскатистым басом она адресно обличала каждого служителя храма, начиная с настоятеля и заканчивая техничками.
Она знала все - кто сколько денег взял из церковной кассы и на какие нужды, кто выпил кагору за праздничным столом больше определенной ей меры, кто впал в грех блуда (эта тема муссировалась особенно тщательно) и кто и за сколько купил себе новую машину и теперь прячет её на даче. Потом, следом за священством, шла бухгалтерия. Сначала пожилым бухгалтершам напоминались грехи молодости. Кто, где и с кем. Потом всплывали финансовые вопросы - кто, где и сколько украл.В толпу летели цифры, фамилии и выписки из трудовых книжек. Апофеозом, на клокочущих баритоновых обертонах, шли номера партбилетов всего счётного бюро. Не щадила никого. Но в этом и вся суть приличного пророка - вскрытие язв общества.
Но самый страшный, на трех фортиссимо, гнев, изливался на работников трапезной. Каждый грамм песку сахарного, каждая капля постного масла была у пророка на учете. И в чей рот это попало - тоже. В качестве примера тотального воровства, Людка ловко выхватывала из толпы тщедушную Риткину тушку и трясла ее костями перед носом поварихи Надечки (в моменты проповедей Людмила всех называла уменьшительно-ласкательными именами)
-Надечка!!! Посмотри, Надечка, до чего ты довела чужих детей и посмотри до чего ты довела свою задницу! Чужие дети синие и страшные от голода, как старые собаки, а на твоей заднице, Надечка, уже все казенные халаты полопались!!! Кайся, Надечка, кайся, пока за тобой не пришел прокурор, и не вытащил из твоей кладовки осетра,два мешка муки (дальше шел весь список) и следом тебя за волосы!!!
Последними, на затухающем диминуэндо, в списке не имеющих надежды на спасение, шли соборные хористы во главе с регентом матерью Раисой. Им в вину так-же как и всем, в первую очередь вменялось полное безбожие, потом слишком большие зарплаты и курение на шестопсалмии.
- Диаволу фимиам ртом воскуряете! Потом этим ртом осанну поете! Ваалы, Кришны вы! Гореть вам в вечном огне!
Набатом звучал ее голос, перекрывая колокольный перезвон, казалось вот-вот с небес слетит огненная колесница и сам пророк Илия подхватит Контрабасиху. и вознесется она в горние обители, где нет ни печали, ни воздыхания, оставив тут нас гнить во грехах.
И тут из храма выходил настоятель, минут пять стоял возле нее, слушал ее львиный рык, а потом тихо говорил:"Люда, хватит уже, успокойся" и благословлял её. В этот момент Людмила резко затихала, скукоживалась вся, из малой октавы резко перескакивала во вторую и тут-же, чудесным образом, из Пророка превращалась в Блаженного с отнятой копеечкой. Обессиленная, садилась на ступени и лирически выла, повторяя, как мантру :"Господи, да прости ты их уже всех!"
А потом она пропадала, как Иона в китовом чреве на месяц-два, возвращалась посветлевшая и притихшая, с легким аминазино-феназепавым амбрэ и гудела из-за колонны "Уральскую" ектению и все, что по чину было положено. Молилась тонким голоском у "Взыскания погибших", а к праздникам наливалась свежими пророческии силами и шла, чеканя шаг на паперть с новой порцией обличений. Лицо сияло , камея омывалась слезами, органовая грудь ходила ходуном и голос, способный перекрыть пять духовых оркестров летел над Томском, призывая жителей его к покаянию.
Через пару лет, когда мы с Риткой уже вошли в силу духовную, поголодав, порубав гусей и украв всю архиерейскую стерлядку,сподобились и мы быть обличенными Контрабасихой. но это уже, как пишут настоящие серьёзные писатели,-совсем другая история.
Теперь, когда я читаю обличительные статьи и посты о РПЦ, я всегда вспоминаю Людку - трубу Иерихонскую и тихо радуюсь. Живет, живет дело её в веках. Жаль только, что обличительный набор всё тот же. а хочется прогресса. Новизны хочется... Да и голоса не те, не пророческие и даже не голоса юродивых, а так... Гальяны.
На видео примерный образец Людмилиного голоса. Царствие ей небесное, вечная память.