Екатерина Романовна Дашкова родилась в 1743 (1744?) г. в Петербурге. Она рано потеряла мать. Отец ее, граф Роман Илларионович Воронцов (генерал-поручик и сенатор), детьми своими интересовался значительно меньше, чем светскими развлечениями.
[показать]Из пяти детей после смерти матери дома остался только один – старший сын Александр (впоследствии крупный государственный деятель). Второй сын – Семен Воронцов (будущий известный дипломат, русский посол в Англии) воспитывался у деда. Старшие дочери были назначены фрейлинами и жили при дворе. Екатерину, самую младшую, взял на воспитание дядя – Михаил Илларионович Воронцов, в ту пору вице-канцлер, а с 1758 г. «великий канцлер».
Вероятно, девочке повезло, что она не осталась в отчем доме. Роман Воронцов, человек не слишком высоких нравственных правил, для просвещенных людей своего круга служил и неким эталоном невежества.
О матери Е.Р. Дашковой – Марфе Ивановне, урожденной Сурминой, известно немного. Слыла она красавицей и плясуньей.
Екатерина Романовна воспитывалась вместе со своей двоюродной сестрой, дочерью канцлера. «Мой дядя не жалел денег на учителей. И мы – по своему времени – получили превосходное образование: мы говорили на четырех языках, и в особенности владели отлично французским; хорошо танцевали, умели рисовать. У нас были изысканные и любезные манеры, и потому немудрено было, что мы слыли за отлично воспитанных девиц. Но что же было сделано для развития нашего ума и сердца? Ровно ничего...»
Началом своего нравственного воспитания Дашкова считает время первой разлуки с домом канцлера.
В деревне девушка находит обширную библиотеку.
«Глубокая меланхолия, размышления над собой и над близкими мне людьми изменили мой живой, веселый и даже насмешливый ум», – вспоминала Дашкова. Она со всей страстью отдается чтению. С тех пор и на всю жизнь ее лучшие друзья – книги.
Она возвращается в дом дяди повзрослевшей. Часто задумывается. Ищет уединения.
Но не только из книг черпает Екатерина Романовна познания, сделавшие ее вскоре образованнейшей женщиной своего времени.
Ее «безжалостная наблюдательность» находит в доме дяди, первого сановника государства, где бывает немало заезжих знаменитостей, богатую пищу. Она не упускает случая расспросить обо всем, что касается законов, нравов, образа правления...
На 16-м году девица Воронцова выходит замуж за блестящего гвардейца князя Михаила Дашкова.
В «Записках» сохранился рассказ о том, как Екатерина Романовна, возвращаясь из гостей в сопровождении хозяев дома впервые увидела рослого гвардейского офицера, имя которого ей суждено было прославить. Это рассказ о любви с первого взгляда, о «божьем промысле» и безоблачном счастье.
Дашкова попадает в патриархальную московскую семью, воспринимающую ее, петербуржку, чуть ли не как иностранку.
«Передо мной открылся новый мир, новая жизнь, которая меня пугала тем более, что она ничем не походила на все то, к чему я привыкла. Меня смущало и то обстоятельство, что я довольно плохо изъяснялась по-русски, а моя свекровь не знала ни одного иностранного языка».
Чтобы угодить свекрови, Екатерина Романовна берется за изучение русского языка.
Первые годы супружеской жизни Дашковой проходят вдали от двора... Мужа она горячо любит, и, когда по приказу великого князя, будущего Петра III, он должен на короткое время уехать в Петербург, «безутешна при мысли о горестной разлуке и печальном прощании».

На обратном пути Дашков заболевает и, не желая пугать жену, которая ждет ребенка, заезжает в Москве к тетке. Но Екатерина Романовна каким-то образом узнает о болезни мужа и решает во что бы то ни стало немедленно его увидеть. Она упрашивает повивальную бабку проводить ее, уверяя, что в противном случае пойдет одна и никакая сила в мире ее не остановит. Подавляя приступы боли, цепляясь за перила, она тайком выбирается из дома, проходит пешком несколько улиц, доходит до дома тетки и только тут, увидев больного, лишается чувств.

Часом позже у нее родился сын.
[показать]

В 1761 г. после двухлетнего отсутствия Дашковы возвращаются в Петербург. Завершается царствование Елизаветы Петровны. Официальный наследник престола – великий князь Петр популярностью не пользуется. Да это и понятно: Петр не умеет соблюсти даже необходимый минимальный декорум. Он наводняет гвардию голштинскими генералами, о которых Дашкова говорит, что они «набирались большой частью из прусских унтер-офицеров или немецких сапожников, покинувших родные дома. Кажется, никогда в России не бывало генералов менее достойных своего чина, за исключением гатчинских генералов Павла...»
Натура неуравновешенная, истерическая, он ни с чем не желает считаться. Он пренебрегает православными церковными обрядами, откровенно демонстрирует неприязнь к своей августейшей супруге и связь с веселой толстушкой Елизаветой Воронцовой, «Романовной», как он ее величал (старшей сестрой Дашковой, ни в чем с ней, впрочем, не схожей), не скрывает намерения отделаться от жены, не интересуется сыном.
Вскоре происходит и первое столкновение, принесшее Дашковой славу, женщины смелой, как скажет она сама в своих «Записках», репутацию искренней и стойкой патриотки.
На одном из дворцовых обедов в присутствии 80 гостей Петр, уже в достаточной степени пьяный, решил преподать присутствующим урок нравственности. «Под влиянием вина и прусской солдатчины, – рассказывает Дашкова, – он стал разглагольствовать на тему о том, что некоему конногвардейцу, у которого была как будто связь с племянницей Елизаветы, следовало бы отрубить голову, чтобы другим офицерам неповадно было ухаживать за фрейлинами и царскими родственниками».

Голштинские приспешники не замедлили выразить свое одобрение. Но Дашкова не считает нужным молчать. Она возражает Петру: вряд ли подобное «преступление» заслуживает смертной казни, в России, к счастью, отмененной, да и не забыл ли Петр Федорович, что он еще не царствует? «...Взоры всех присутствующих устремились на меня. Великий князь в ответ показал мне язык...»
Герцен считает этот застольный поединок началом политической карьеры Дашковой. Ее популярность в гвардейских кругах растет.
Но если Петр Федорович глубоко несимпатичен Дашковой, то женой его она ослеплена. «Я увидела в ней женщину необыкновенных дарований, далеко превосходившую всех других людей, словом – женщину совершенную...»
Дашкова рассказывает, что однажды Петр Федорович, заметивший антипатию к нему и к «Романовне», которую юная княгиня и не считала необходимым скрывать, и явное предпочтение, отдаваемое Екатерине, отвел ее в сторону и сказал: «Дитя мое, вам бы очень не мешало помнить, что гораздо лучше иметь дело с честными простаками, как я и ваша сестра, чем с великими умниками, которые выжмут сок из апельсина, а корку выбросят вон».
Сколько написано о трезвом уме, хладнокровии и чарующей улыбке Екатерины – в исторических сочинениях, мемуарах и даже депешах послов! Эти, казалось бы, личные качества становились оружием дипломата.
Расчетливое обаяние, великолепное, ни разу не обманувшее умение разбираться в людях немало содействовали ее удачам. Она обладала даром быть такой, какой только и следует быть в данных обстоятельствах и именно с этим человеком, чтобы убедить, пленить, привлечь.
Екатерине это вполне удается: Дашкова горячо к ней привязывается. Молодой женщине импонирует образованность Екатерины «я смело могу утверждать, что, кроме меня и великой княгини, в то время не было женщин, занимавшихся серьезным чтением». Они единодушны в том, что просвещение – залог общественного блага, мечтают о наступлении «царства разума», рассуждают о необходимости ограничить самодержавие «определенными твердыми законами», о «государе, любящем и уважающем своих подданных...» «...Легко представить, до какой степени она должна была увлечь меня, существо 15-летнее и необыкновенно впечатлительное...»
Юная Дашкова ослеплена Екатериной, демагогическое красноречие которой привлекало к ней умы и гораздо более зрелые, политиков более искушенных!
В одну из декабрьских ночей 1761 г., когда стало известно, что Елизавете осталось жить недолго, Дашкова, в жестокой простуде, закутанная в шубу, в валенках пробирается тайком в деревянный дворец на Мойке, по черной лестнице проникает в апартаменты Екатерины и, жарким шепотом заверяя ее в своей слепой преданности, в своем рвении и энтузиазме, уговаривает «действовать во что бы то ни стало».
Какая наивность! Екатерина уже действует. Действует планомерно и давно. С тех самых дней, должно быть, когда она, полунищая принцесса Софья-Августа-Фредерика Анхальт-Цербстская, впервые попадает в Россию, навсегда в нее влюбляется, самоуверенно задумывает, не имея ни малейших прав на русский престол, здесь царствовать, и царствовать одна, и начинает умно и тонко плести сеть интриг при хмельном и беспечном дворе Елизаветы.
25 декабря 1761 г. Елизавета скончалась.
Петербург мрачен...
Веселится один Петр Федорович, теперь уже император Петр III – «самое неприятное из всего неприятного, что оставила после себя императрица Елизавета», как остроумно заметил историк В.О. Ключевский.
«Поутру быть первым капралом на вахтпараде, затем плотно пообедать, выпить хорошего бургундского вина, провести вечер со своими шутами и несколькими женщинами и исполнять приказания прусского короля – вот что составляло счастие Петра III, и все его семимесячное царствование представляло из себя подобное бессодержательное существование изо дня в день, которое не могло внушать уважения...»
28 июня 1762 г. силами гвардейских полков Петр III был свергнут и на престол была возведена Екатерина.
Какова роль Дашковой в этом перевороте? Должно быть, меньшая, чем, судя по «Запискам», представляется ей самой.
Через мужа, служившего в Преображенском полку, она знала многих гвардейских офицеров, недовольных Петром, подогревала это недовольство разговорами об опасности, которая грозит Екатерине и наследнику, если Петр узаконит свои отношения с Елизаветой Воронцовой (а он якобы собирался это сделать).
Среди близких Дашковой молодых гвардейцев – поручик Пассек и капитан Бредихин из Преображенского полка, офицеры-измайловцы – Ласунский, братья Рославлевы... Роль всех их в последующих событиях оказалась несравненно менее значительной, чем той части гвардии, недовольство которой разжигали и направляли братья Орловы, более тесно связанные и с низшими военными чинами, и с душой заговора – Екатериной.
А Екатерине Романовне казалось, что она стоит во главе целой партии заговорщиков, и эта ее «партия» – единственная! Она ведь твердо решила, что совершит государственный переворот и они с Екатериной Алексеевной осуществят прекрасные рекомендации своих философских наставников!

[показать]Некоторые биографы Дашковой, Герцен в их числе, утверждают, что в этом последнем случае Екатерина Романовна добилась успеха, вскружив голову своему почтенному родственнику (Панины доводились двоюродными дядями Михаилу Дашкову). Вряд ли такое утверждение справедливо: Никита Иванович был чересчур осмотрительным политиком, чтобы его можно было куда-нибудь «вовлечь».
Умный и осторожный вельможа уговаривает племянницу не совершать необдуманных поступков: действовать надо «законно», через сенат. Впрочем, антипатии к Петру III он не скрывает.
Не до конца доверяя своей юной родственнице, восторженность и нетерпение которой казались ему для политика неподходящими, Никита Иванович скрыл от нее, что в последние месяцы не раз беседовал с Екатериной Алексеевной (имел к ней доступ как воспитатель великого князя), развивал перед ней свой план передачи престола Павлу Петровичу и назначения самой ее (до совершеннолетия сына) регентшей, хвалил институт конституционной монархии, симпатией к которому проникся за годы службы в Швеции.
Отвергнутая жена Петра внимательно слушала и Никиту Ивановича не оспаривала; ей в ту пору грозила опасность несравненно более реальная, чем стать «всего лишь» правительницей: арест, изгнание, заточение в монастырь... (Впрочем, пройдут годы, и при определенных обстоятельствах Екатерина подчеркнет, что, выслушивая Панина, она никогда не давала ему обещания довольствоваться ролью регентши.)