[показать] [показать]Война катком прошлась по судьбам сотен тысяч украинцев, забирая жизнь, дома, работу, раня и калеча. Патриотично настроенные жители Донбасса оказались в сложнейшей ситуации. Однако мы каждый день убеждаемся, что человеческий дух неистребим, что никому и никогда не удастся убить в нас веру в народ, страну, в нашу победу


«Даже в страшном сне не могла предположить, что в нашей семье случится такая история, — пишет Анна из небольшого города в Донецкой области, оккупированного пророссийскими террористами. — Мы с мужем ни секунды не колебались в своем отношении к „ДНР“. Сразу поняли, что эти „ребята“ — обыкновенные гопники и барыги. Сын и дочь наши взгляды полностью разделяли.

Летом 2014-го, когда бои шли на окраинах родного города и стало совсем невмоготу, мы уехали в Запорожье. Полгода мыкались: жили в общежитии, на съемных квартирах, у знакомых. Постоянного заработка не было, деньги быстро закончились, пришлось вернуться домой.

Мужа взяли в ЖЭК, он хороший электрик. Сына — на шахту. Правда, „новая власть“ платит по 10—15 процентов зарплаты, но мы надеемся, что после освобождения сын и остальное получит. Я оформила пенсию, как у нас говорят, „в Украине“. Это очень сложно.

Дочь с большим трудом устроилась воспитателем в садик. Ее все время возмущало, что родители приводят малышей на утренники в гимнастерках, пилотках, камуфляже. Да и сами папы с мамами часто одеты в стиле „милитари“, он сейчас в тренде в „ДНР“.

То, что дочь произносила в адрес „колорадов“, пересказать не могу. „Чокнутые“ — самое мягкое. Ее заведующая (патриот, каких поискать) просто умоляла Машку не язвить и вести себя тихо: „Обе на подвалах окажемся“.

Машка у нас боевая, за словом в карман не лезет. Может, поэтому кавалеров у нее всегда было немало.

В школе ей очень нравился мальчик из параллельного класса. Но что-то у них с этим Сергеем не заладилось. За два года до войны, во время учебы в институте, дело чуть до свадьбы с однокурсником не дошло. Но опять „не мой вариант“. Мы с отцом не вмешивались.

Когда начался ад, стало не до личной жизни — уцелеть бы.

И вот несколько месяцев назад она объявила, что вечером в гости „на чай“ придет Сергей, мол, у них все серьезно.

— Он же ополченец! — муж аж подскочил с дивана.

— Ну и что? Зато хороший человек.

Таких сцен стены нашего дома еще не видели. Муж с сыном орали на Машку, та огрызалась и рыдала, я тоже плакала. Вердикт семьи — „ноги его здесь не будет“.

— Ишь чего, пить чай с „орками“, — никак не могли успокоиться мои мужчины.

Меня они в свои дела не посвящают, но знаю, что сложа руки не сидят. У нас это называется „приближаем Победу“. О поступках настоящих патриотов Донбасса страна обязательно узнает позже.

На следующий день Машка пыталась нам доказать, что среди сторонников „недореспублики“ есть нормальные мужики. Они действительно верят, что „строят светлое будущее для детей“.

— Но основная-то масса — отребье, — говорю ей. — И они, и идейные будут отвечать за все, что натворили.

В общем, Сергея мы не приняли. Вскоре они с Машкой сняли квартиру. Иногда я встречала его то в магазине, то на рынке. Вежливый, работящий, непьющий, к Машке хорошо относится. Казалось бы, что еще надо? Если бы не одно „но“, которое перевешивает все.

И хоть она уверяла, что в боях „зятек“ не участвовал, мы не верили. Муж из-за стресса попал в больницу, осунулся, постарел. Обо мне и речи нет. Да и Машку счастливой я не осмелилась бы назвать. Какое тут счастье — жить с предателем Родины?

Ну, а месяц назад явилась наша дочь в слезах: „Сереже… оторвало ногу“. Якобы он копал окопы где-то под Донецком и наткнулся на мину. Напарника спасло то, что отошел на минутку в сторону позвонить кому-то.

Машкин вой невозможно было слышать. Короче, поехали мы в больницу.

Сергей потерял много крови, после операции был в очень тяжелом состоянии. Врачи его буквально вытащили с того света.

Его родители из категории неблагополучных. Примчались тоже, но поняли, что предстоят большие расходы, и больше не являлись. Мы с мужем долго думали, не раз поссорились. И все же решили, что бросать парня как-то не по-человечески.

Сын презирает нас за малодушие. Дочь постоянно находится в больнице. Я привожу еду, покупаю лекарства… Знаете, когда лежит дите без ноги и смотрит на тебя огромными глазами, сердце не выдерживает.

Недавно Сергей сказал Машке: „Проснулся и не мог понять, почему под кроватью только один носок валяется“. Никак еще не может осознать. Боль физическая, боль душевная…

Разговариваем только о том, что ему приготовить, где протез делать (всех ампутантов вроде в Ростов отправляют).

Насмотрелась я в больнице на „приблудных туристов“ из России. Искалеченных, измученных, злых. Их там нет, Путин? Кстати, лечат и кормят россиян отдельно.

Местных пациентов тоже полно. Тот без руки, этот без глаза. „Мы — скот на бойне“, — сказал Сергею сосед по палате, которому на днях начальство вручило какую-то „цацку“, произнеся почти слово в слово хит Дмитрия Медведева: „Держитесь тут. Счастья вам и здоровья“. Ясно, что никому эти парни не нужны. Они — уже отработанный материал.

Когда Машка робко попросила, чтобы они с Сергеем после его лечения пожили у нас, муж с сыном просто взорвались. „Ноги его здесь не будет“, — опять кричал муж. Потом осекся: про ногу теперь звучит как-то уж совсем буквально.

Я мать. Мне жалко моего ребенка. Бросайте в меня камни — жалко и Сергея. Я очень люблю Украину. И не могу не помочь своей дочери, которой сейчас очень трудно. Все сплелось в какой-то тугой узел».

http://reukraine.in.ua/?p=569