А про Сталина их, Иосифа Виссарионовича, мне понятней всего говорить словами моего отца.
"Нормальная реакция здорового детского коллектива". Это и про цветы убийце. Это про всё и в те времена, и в эти.
Серафим Финкель, из книги "Анекдоты моей жизни"
[показать]
АРЕСТ ОТЦА
Все войны мой отец строил аэродромы. Была контузия, были награды. Аэродромы строили части НКВД, и отец закончил войну майором НКВД – и после руководил большой базой мехтехники. Так до смерти и остался механиком-строителем.
В 1946-м майору НКВД Финкелю Г.А. дали «смотровой» на квартиру в Козицком переулке, сразу за «Елисеевским» магазином. На «смотрины» взяли меня. Упросил.
Квартира была «за выселением». До начала войны в ней жила немецкая семья.
Комендант снял печати, впустил нас и оставил одних. Две раздельные комнаты! Кухня!! Ванная с газовой колонкой!!! (Видно, непростые немцы жили). На столе тарелки с засохшими остатками... Распахнутые платяной шкаф и буфет...
На полу валяется очень красивая кукла. Я хватаю её – и хриплый крик-шёпот мамы: «Положи!»
Я это очень хорошо запомнил: почему мне нельзя трогать эту, такую красивую куклу?
Был семейный совет, и дедушка сказал: «Нельзя. Грешно».
Майор НКВД Финкель Г.А. отказался от предложенной квартиры. Возможно, это стало строчкой в его личном деле...
Папу «взяли» на работе в мае 1949-го. Шла кампания борьбы с «космополитами». Так тогда называли евреев.
Его вызвал начальник и приказал ехать «на аресты». Отец отказался, сказав, что он не оперативный работник. Отцу приказали сдать оружие, сняли с него ремень и отвели в камеру. «Космополитов» не допрашивали. Просто пару раз избили. Для профилактики.
Ночью к нам пришли с обыском четыре здоровых мужика в сапогах. «Искали» только на нашей половине. Распороли подушки и одеяло. Спросили, какая полка принадлежит нам в большом общем шкафу в коридоре. Вывернули все вещи на пол. С ухмылкой, глядя на меня, один из них вынул из футляра мою скрипочку, аккуратно положил её на пол и раздавил сапогом. Я потерял сознание...
С детства учила Советская власть любить себя.
Утром мама потребовала, чтобы я пошёл в школу. Я немного опоздал, и, когда вошёл, все уже были на местах. Вскочил второгодник Романов (он был на голову выше всех в классе), сбил меня на пол и стал топтать.
Учительница Тамара Ивановна Коняева (мир праху её) стояла в углу, руки прижав к груди.
Спас меня Саша Масчан. Отец учил его приёмам армянской борьбы. Меня отвели в поликлинику, туго забинтовали грудь (были сломаны два ребра) и отправили домой.
Мама помчалась в школу, но директор Иван Кузьмич Новиков ей спокойно сказал: «Нормальная реакция здорового детского коллектива».
Через несколько недель ночью опять пришли. Забирать.
Когда разорвали мамино единственное крепдешиновое платье, она дёрнулась и тут же получила «по жидовской роже». Мой маленький дедушка бросился с кулаками на обидчика и тоже получил «по сопатке». Встать он не смог.
В «воронок» погрузили маму, меня и деда – «для комплекта».
Привезли на вокзал и погрузили в теплушку («40 человек или 10 лошадей»). Стояли целый день, а «космополитов» всё подвозили. В теплушку набили человек 60: женщины, дети, старики... В Тулу (190 км от Москвы) везли четверо суток. Два раза в день в вагон давали два «солдатских» чайника воды (кружек не было) и бросали на пол несколько буханок хлеба. На вторые сутки дед умудрился выломать в углу доску. Стало легче, а то гадили...
А папу спас его друг – следователь НКВД дядя Саша Зимберквит, которого взяли через неделю после отца. Дядя Саша потом рассказал, что у него была стопка дел высотой больше метра. Когда он увидел дело отца, то засунул его в самый низ. Больше он сделать ничего не мог.
Позже говорили, что первую треть арестованных НКВДэшных «космополитов» расстреляли в течение нескольких дней, вторую треть, не мешкая, отправили «на Колыму», но тут кто-то неглупый спохватился, что зря переводят «матерьял», ведь практически все «космополиты» были ИТР.
Так отец (его перебросили на место мгновенно) стал главным инженером «Щёкингазстроя». Это теперь посёлок Первомайский. Там огромный химзавод.
Строили всё зэки. Их были тысячи. Каждое утро мимо наших домов текла эта река: лаяли и рвались с поводков собаки, хрипло орали охранники. Шли люди на работу. А вечером с работы. Строили «радостное коммунистическое завтра».
Отец был «расконвоированный».
Кажется, был июль, когда нас привезли к нему (у мамы синяк в пол-лица, у деда сломан нос). К этому времени отцу уже выделили двухкомнатную квартиру с кухней и чуланом на втором этаже двухподъездного двухэтажного щитового дома, в котором жили ИТР: зэки и вольные. Таких домов было три. Чудны дела твои, власть советская!
Поздней осенью 1956-го, когда я, совсем уже взрослый, вернулся из Сибири, в нашей коммунальной квартире раздалось три звонка. К нам. Я пошёл открывать. Стоит старый человек в рваной телогрейке, без зубов, с перекошенным лицом.
«Гриша дома?» – не говорит, а мычит он. «П-а-а-п!» – ору я. Выходит отец. Не узнаёт. «Гришка!» – бормочет старик. И вдруг отец кидается: «Сашка!» Так вернулся дядя Саша Зимберквит. Какое-то время жил у нас. Через полгода он умер.Ссылка