Жизнь в розовом свете. Да-да. Ну полно же, не улыбайся ты так. А впрочем – знаешь, я тоже улыбнусь. Ну вот. Теперь мы оба улыбаемся. Ты – потому что я кажусь тебе безмерно смешной и наивной дурочкой. Я – потому что... строго говоря, у меня нет причин улыбаться, но вот улыбается – и все тут.
Пинкалетте не хватает слов, она виновато разводит ладошки в стороны. А потом пальчиком задумчиво рисует какие-то узоры на столе.
А ты заметил, какие красивые розы цвели нынче в саду? Что? В каком саду... Ах ты мой немилый милый... Это ведь неважно. У нас с тобой разные сады, они всегда были разными. И право же, я и сама не помню, в каком. Просто стоит перед глазами что-то удивительно радующее, а на душе так восторженно, что хоть хвостом виляй. Может быть, это была роза в моем стакане, вот честное слово – не помню.
Пинкалетта тихонечко напевает немудрящий мотивчик про шиповник. Пожалуй, в третьем такте она фальшивит – ничего удивительного, ей всегда не удавались третьи такты.
Розовые закаты. Розовые рассветы. Упоительно красиво, верно? Ну так сколько их – таких мест, где закаты совпадут с рассветами и с твоими глазами? Отпуск, плюс пара-тройка выходных, минус пара-тройка черных вторников или там суббот. Несравнимо с жизнью. О, я знаю множество мест, которые в оставшиеся триста шестьдесят пять минус сколько-то радуют гораздо больше. Подоконник, садик, аллейка, турочка на огне, абзац в книжке, розовая пяточка.
Пинкалетта смеется и поднимает руки – сдаюсь. Невелик талант – смеяться над собственной наивностью, но все-таки хорошо, что она не успела назвать еще горстку не имеющих цены пустяков, которые и заливают жизнь розовым светом.
Ты знаешь, все-таки есть, пожалуй, несколько вещей, которые ужасно сложно удаются, если у тебя на носу розовые очки. Вот, скажем, расчеты. Или нюансы ценообразования. «Не имеющий цены» - это что-то настолько дешевое, что и в двух копейках не выразить? Или...
Пинкалетта прижимает пальчик к губам и задумчиво смотрит на стол. Слов нет, он был бы гораздо милее, если бы орнамент из сердечек она нарисовала не мысленно, а каким-нибудь карандашом. Скажем, розовым. Впрочем, к жизни в розовом цвете это не имеет никакого отношения. Правда?
Журналисточка Птифур Ле Бонёр,
еженедельный «Пфеффелькин дневничок»
...маленькая турочка уже стоит на плите, и пусть стоит – кто ее торопит? Впереди – вечность. Аккурат хватит, чтобы со вкусом потянуться, и пусть соскользнет то, что и должно соскользнуть. Прошлое? Кожа? Шелковая рубашка об две тонкие бретельки? И в сад, в сад – босыми ножками по густой влажной от росы траве с полевыми маргаритками и мачежками, туда, где медленно облетают яблони, вишни, сливы. И даже если это не сливы, то какая, к черту, разница. Розовые лепестки, малиновые, вишневые, пунцовые. Кто сказал, что они падают бесшумно? Он никогда не был в саду весной, никогда. Обнаженность тела, обнаженность сердца, обнаженность души. Нагота – утонченное удовольствие. Нагота – дорогое удовольствие. Но в своем саду можно всё. Авалон мой, Авалон. Замри, слушай. Дрозды не в счет, слушай паузы. Паузы – лучшее, что может быть.
Динь... Динь...
Дилинь... Дигидон...
Душечки Керамических Колокольчиков,
Партитура Рыжего Звона.
Пфеффелька Пинкалетта.
Размер 18 см. Материалы пфеффелькины – бязь, флис, ленточки, пуговки-бубенчики, несколько драгоценнейших граммов счастья в придачу и вдобавок – талант видеть жизнь в розовом свете.