ГРУША.
— Тётенька, дайте на хлебушек, сколько не жалко…
— Вот нахалка!
Бабка делает рот куриной гузкой, какой с пенсионеров спрос?! Но из любопытства снимает очки со лба, нацепляет их на нос, всматривается и… теряет дар речи. У входа в метро — замызганное существо — стоит, опустив плечи и голову с рыжей косичкой.
— А ну, подними-ка личико!
Девочка вздёргивает подбородок. В глазах — вселенская тоска. Бабка ёжится: «Чай, не обедняю я от одного куска…» Вслух:
— Детонька, откуда ж ты такая взялася? И, как зовут тебя?
— Тася.
Бабка охает, с ужасом смотрит на ребёнка: на вид — лет семи-восьми, шея тОнка — болтается в вороте, как карандаш в стакане…
— А меня баба Таня. На вот, возьми, покушай.
Шурша пакетом, она вынимает грушу и, глядя в голодные детские глаза, тут же прячет её назад.
— Ну, что тебе груша! Тебе бы горячего супца, или хотя бы это…
Долго роясь, она, вновь достаёт из пакета большой посыпной рогалик и коробку с кефиром.
— На-ка, поешь. Да ступай себе с миром…
Девочка жадно тянет воздух ноздрями.
«Господи, ну до чего ж грязна! Колготки на коленках пузырями, куртка с чужого плеча, не стиранная ни разу. Не подхватить бы какую заразу! А, впрочем, жаль до соплей девчушку. Небось, и мать пьянчужка, и об отце не слыхивала отродясь…»
Девочка тянет руку (на коже цыпки, под ногтями грязь), берёт рогалик и впивается в него зубами.
— Спасибо, — бубнит, — баба Таня! —
А у самой крошки сыплются изо рта. Бабка хмурится:
— В твои-то лета дети в школу ходють, а ты деньгу клянчишь у всех на виду.
— Так я не себе, я — мамке. На еду.
— Хм… на еду… Как жа! Чай, у ней бутылка за один присест…
— Тётенька, я не вру! Вот те крест!
Тася коряво крестится левой рукой. Бабка кукожит лицо:
— Ой, ой, ой! Перед Богом хоть срамись да не гневи мою душу!
Она, вздыхая, лезет в пакет. Достаёт ТУ ЖЕ грушу.
— На, только вымой… Хотя чего уж тут… Ешь так.
Затем в карман, за кошельком:
— Возьми-ка ещё пятак… Хотя, что с него толку?! На тебе сто рублёв…
(Вот это клёв!) Тася лыбится щербатым ртом.
— Булку дожуй. Потом беги в магазин, да купи по делу, не бери всяку дрянь!
— Хорошо, хорошо, баб Тань!
Девочка хватает мятую купюру. Торопливо суёт в кармашки сначала деньги, затем краснобокую грушу.
— Ну, прощай, Дорогуша… Тороплюсь я нынче. В больницу — к внуку Сашке. Расхворался, малёнок, сильно.
Тася ойкает:
— Так заберите грушу назад!
Бабка: — Хватит с него апельсинов.
Простившись, бабка спускается в метро. Тася смотрит ей вслед украдкой: «Какая смешная! Угостила грушей, дала сто рублей, а у самой всё пальто в заплатках…»
…
Громыхая сапогами не по размеру, она забегает за поворот. К ней приближается мужская фигура:
— Ну, что настреляла?
— Вот! —
Она достаёт грушу и сторублёвую купюру.
— А ты далеко не дура! Хотя, надавила б на жалость — срубила б и двести…
Он забирает деньги. Она нервно топчется на месте:
— А мне дашь хоть немножко — на покушать?
Он скалится:
— Так жри свою грушу!
И, сплёвывая, отправляется в ближайший ларёк. Она глядит ему вслед. Во взгляде — взрослый упрёк.
…
Тася возвращается к метро. У входа садится на картонку. Достаёт из-за пазухи грушу. От фрукта тянется тонкий и сладкий аромат - аромат чужого благополучия. Тася хмурит чумазое личико, видимо, что-то мучает её недетскую душу. …И Тася съедает грушу. Юлия Вихарева