Это цитата сообщения Марина_Ушакова Оригинальное сообщение

Робинзону из романа Даниэля Дефо повезло: он оказался на необитаемом острове с тёплым климатом, где серьёзных хищников не водилось. Главными его врагами были одиночество и дикари, изредка навещавшие остров. Русские же "робинзоны" ухитрялись выживать в ледяной Арктике и тайге, отражать атаки медведей и справляться с регулярными набегами китайских воинов. Как им это удавалось, читайте тут. 

Шесть лет на промысле в Арктике

В 1743 году мезенский купец Еремей Окладников отправил корабль к Шпицбергену – промышлять моржей. Из-за встречного ветра судно под командованием кормчего Алексея Химкова не смогло достичь места назначения. Корабль снесло к острову Эджу, а потом и вовсе заковало в лёд. Опытные моряки знали, что на острове должна быть хижина, построенная там другими поморами, но её местоположение оставалось неизвестным. Искать убежище всей командой смысла не было, выяснять, где и в каком состоянии хижина, пошёл Химков с пятнадцатилетним племянником и двое охотников – Фёдор Веригин и Степан Шарапов.

Постер фильма "Море студёное", снятое по мотивам истории Алексея Химкова и его товарищей. Иллюстрация wikipedia.org

Они нашли охотничий домик, где и заночевали. А наутро обнаружили, что ветер отнёс льды с вмороженным в них кораблём за пределы видимости. Ни один из оставшихся там десяти человек не выжил – судно затонуло.

Вчетвером поморы остались на острове с одним ружьём и 12 зарядами, небольшим запасом муки и табака. Кроме того, у них был маленький котелок, топор, нож и кресало с трутом для разведения огня.

На растопку собирали топляк – принесённые морем доски, щепки и брёвна, – хижину привели в порядок. Потихоньку начали обрастать хозяйством: даже ухитрились обустроить себе кузницу, из подручных средств соорудив пару щипцов и молоток, с помощью которых на плоском камне "выковали" два наконечника для рогатины. Она им не раз пригодилась: белые медведи проявляли живой интерес к припасам поморов, да и ими самими были не прочь закусить.

Заряды быстро кончились: заготавливая припасы, охотники подстрелили 12 оленей. Но поморам удалось сделать лук из обнаруженных на берегу изогнутого елового корня и жил белого медведя. Соорудили из оленьих шкур подобие невода, чтобы ловить рыбу.

Голод Химкову и его товарищам не грозил: помимо оленьего мяса и рыбы, они били птицу, собирали яйца, даже добывали из морской воды соль. Но этого было мало, чтобы защитить людей от цинги – смертельной болезни, к которой приводит недостаток витамина С.

Чтобы решить проблему, поморы собирали и ели ложечную траву, квасили её на зиму. Другим источником необходимого витамина была тёплая оленья кровь – Фёдор Веригин, который отказывался её пить, в итоге умер от цинги.

Прошло шесть с лишним лет, пока "робинзонов" нашёл корабль под командованием Амоса Корнилова, который сам направлялся на Шпицберген, и оказался неподалёку от Эджа по той же причине, что и Химков с соратниками: из-за встречного ветра. Корнилов согласился доставить их в Архангельск за 80 рублей. Деньги были не проблемой: трудолюбивые промысловики погрузили на судно Корнилова 50 пудов оленьего жира, 10 медвежьих шкур, более 200 оленьих и песцовых шкур. Продать это всё по прибытии не составило труда.

Возвращение Химкова домой чуть не привело к смерти его любящей жены, но к счастью, всё закончилось хорошо.
"Оная в то время стояла на мосту, как судно приставало, и, узнав своего мужа, коего она нежно любила и коего, не видя долгое время, почитала уже мёртвым и оплакивала. Вышед из терпения и не дождавшись, пока он сойдёт с судна, скочила она по неосторожности с мосту в воду, дабы поспешить в его объятия, но едва тут не утонула".

Пётр Людовик Ле Руа, "Приключения четырёх российских матросов, к острову Шпицбергену бурею принесённых".

---

Семь лет на страже добычи на берегу Охотского моря

Как так вышло, что летом 1805 года Якова Мынькова, единственного из артели зверобоев, в которой было 11 человек, бросили на острове Беринга, сказать сложно. Охотники перебрались на соседний остров Медный, а их товарищ якобы остался присматривать за шкурками песца, которых зверобои добыли 600 штук. Однако для охраны ему не оставили никакого оружия, да и утвари у "сторожа" не было – один лишь "худой", по его собственному выражению, топор. У него не оказалось даже кресала и запаса провизии. Ни за шкурками, ни за Яковом артель так и не вернулась.

"В том месте, где меня оставили, мало было способов для пропитания, и для того я перешёл на другую сторону острова и расположился жить при реке, в которой было много рыбы. На зиму опять возвратился на прежнее место, где нашёл весь промысел песцов, оставленный мною в юрте и уже испортившийся. Я об этом не жалел, я думал только о своём спасении. 
Надлежало подумать, как достать огня, в котором я имел нужду и для варения пищи, и для согревания себя от стужи. Долго не придумывал я способа: наконец вспомнил, что у меня, к счастью, была бритва. Нашёл кремень, древесную губку от тальника, растущего на острове, и мне удалось высечь огонь. В жизнь мою ничему так не радовался, как тогда".

Из воспоминаний Якова Мынькова, записанных штурманом Иваном Васильевым.

Отшельник поневоле собирал птичьи яйца, грибы и ягоды: на острове росла морошка, шикша и карликовая рябина. Соорудил себе удочку с крючком из гвоздя. Чтобы продержаться зимой, использовал сугробы в качестве холодильника и хранил там припасы. Видимо, мороженые ягоды, которые он ел либо свежими, либо варёными в тюленьем жиру, помогли Мынькову уберечься от цинги.

Добывать тюленей без оружия он не мог, но мёртвых животных иногда прибивало к берегу – охотнику доводилось находить также нерп и даже китов.

Весной 1812 года дальневосточного "робинзона" спасла команда брига "Новая Финляндия", штурман которого Иван Васильев и записал его воспоминания о нелёгкой жизни на острове.

"Через час посланные привезли того человека на судно. Надобно быть свидетелем его удивления, восторга и благодарности, чтобы описать сие. Долго он не мог промолвить ни слова и только проливал слёзы на коленях, подняв руки к небу. Первые его слова были: "Слава Богу, что до меня милостив! Я думал, что меня совсем здесь бросили и забыли навсегда!" Долго он горько жаловался на свою судьбу".

Из воспоминаний штурмана Ивана Васильева.

---

Десять лет на перевоспитании в Приамурье

Молодой дворянин Сергей Лисицын отличался буйным характером. Он окончил университет со степенью кандидата математических наук, но предпочёл военную карьеру. Она тоже не задалась: из гусарского полка Лисицына исключили за дуэль с полковым адьютантом, после чего дальний родственник пристроил его на корабль, плывущий к Аляске.

Однако и здесь 24-летний бузотёр не оставил свои привычки: будучи изрядно подшофе, он наговорил гадостей капитану, а потом начал подбивать матросов устроить бунт на корабле. Капитан не мог оставить его безнаказанным, так в апреле 1845 года Лисицын оказался в гордом одиночестве – и связанный, и с завязанными глазами на берегу Охотского моря.

Впрочем, руки ему напоследок развязали.

"Любезный Сергей Петрович! По Морскому уставу вас следовало бы осудить на смерть. Но ради вашей молодости и ваших замечательных талантов, а главное, подмеченного мною доброго сердца я дарю вам жизнь... Душевно желаю, чтобы уединение и нужда исправили ваш несчастный характер. Время и размышления научат вас оценить мою снисходительность, и если судьба когда-нибудь сведёт нас снова, чего я душевно желаю, то мы не встретимся врагами. А. М."

Из письма капитана к Сергею Лисицыну.

 

Шхуна в Охотском море. Художник Владимир Шиляев.

Сняв повязку с глаз, незадачливый мятежник смог оценить ситуацию, в которой оказался. Капитан был с ним щедр: он оставил Лисицыну чемоданы с одеждой, романовскую дублёнку, три пары сапог, пару пистолетов, ружьё с 24 зарядами, шашку, кинжал, складной нож, огниво и запас спичек, запас сухарей, чая и сахара, две фляги с водкой, бритвенный и чайный приборы. Были и ценные вещи на будущее: золотые часы, 2800 рублей кредитными билетами. Даже о приятном досуге "робинзона" позаботился суровый воспитатель: в распоряжении Лисицына оказались карандаши, краски и бумага для рисования, чертёжный набор, письменные принадлежности и 200 гаванских сигар.

Не приученный к грубому труду Лисицын сумел всего за два месяца возвести себе жилище, стены которого сплёл из ивовых ветвей, а крышу настелил валежником и законопатил мхом. Чтобы не тратить понапрасну драгоценные патроны, он смастерил лук и пращу, соорудил верши – полукруглые плетёнки для рыбной ловли.

Год он жил один, промышляя охотой и рыболовством, собирая грибы и орехи. Потихоньку обустраивался: налепил себе глиняной посуды, придумал, как без плотницкого инструмента соорудить мебель.

Вскоре пришло спасение от одиночества. В апреле 1846 года таёжный "робинзон" обрёл сразу двух "пятниц". Они остались на потерпевшем крушение корабле, остальные пассажиры которого ушли на боте. Мастерового Василия забыли в трюме, где он выполнял срочные работы, а юноша Пётр лежал в лихорадке и не мог передвигаться. Лисицын спас обоих.

Охотское море. Заклинатели птиц. Фото: Екатерина Васягина

На корабле обнаружились семена и живность, необходимая для фермерского хозяйства: 8 холмогорских дойных коров и бык, 16 украинских волов, 26 овец романовской породы, птица, а также две овчарки, чтобы стеречь всё это хозяйство. Уже втроём мужчины отправились прочь от моря на поиски хорошего места для фермы.

К концу лета они обосновались на острове среди озёр, засеяли поле озимой рожью, построили жилище, научились доить молоко, делать творог и сыр. 

"Однажды утром, перебирая вещи с корабля, хранящиеся в амбаре, Лисицын заметил тюк без надписи. Он распаковал его и увидал кипу книг С этого дня Лисицын в свободное время занимался чтением, не пропустив ни одной книги открытой им библиотеки, а по вечерам читал товарищам или псалмы, или Библию, или Евангелие. Как ни занимательны были для него математические, военные, литературные и хозяйственные сочинения, но Книгу опытной хозяйки считал он неоценимым сокровищем. Пользуясь изложенными в ней наставлениями, он скоро научился печь хорошие ржаные и ситные хлебы и пироги, а также делать хороший квас, чему не без некоторого труда научил и обоих своих товарищей".

Из книги Николая Сибирякова "Русский Робинзон", написанной по дневникам Сергея Лисицына и на основе личных бесед с ним.

Потихоньку росло и население маленькой фермы: сначала к ним прибился китаец, приговорённый мандарином к мучительным истязаниям и спасённый Лисицыным, потом – вызволенный им же из китайского плена нерчинский казак Роман, позже – 20 солдат, заплутавших и замерзавших насмерть в тайге. Характер бывшего офицера изменился, как и надеялся мудрый капитан, а сердце его оказалось и впрямь добрым.

Вскоре их ферма стала настолько успешной, что привлекла внимание китайцев, от которых поселенцам пришлось отбиваться с завидной регулярностью. К 1855 году попытки китайцев захватить Приют, как назвали своё хозяйство поселенцы, стали настолько настойчивыми, что Лисицыну с товарищами пришлось отправиться через материк за поддержкой. Они добрались до поселения в Приамурье, откуда Лисицын отправил письма родным и в Русское географическое общество с новостью о том, что в окрестностях Приюта ему удалось найти залежи золота и меди.

На защиту поселения отправилась тысяча солдат, Приют удалось отстоять. Лисицын начал разрабатывать прииски золота и меди, на этом он сделал себе изрядное состояние. И был искренне благодарен капитану за его суровый урок.

"Огромный запас мехов, проданный за хорошую цену, и наследство тётки доставили Сергею Петровичу средства разработать золотые прииски близ Приюта, пустить в ход чугунные и медные заводы, а также устроить несколько превосходных ферм.

– Случалось ли вам встретиться с капитаном корабля, высадившим вас на необитаемый берег? – спросил я однажды Сергея Петровича.
– Наше первое свидание было очень радушным. Добрый старик плакал от счастья, убедившись в моем нравственном перерождении. Второе и последнее свидание стало очень трогательным – плакал уже я: старец скончался на моих руках, благословляя двух своих сыновей.
– Оставил он детям состояние?
– Никакого. Капитан всю жизнь заботился только об интересах казны.
– Где же они теперь? Вероятно, в Морском корпусе?
– Нет, отец поручил их мне. Я поместил их в Московский университет. – Через минуту Сергей Петрович добавил: – Я вполне сознаю свою священную обязанность – долг мой отцу выплатить детям".

Из книги Николая Сибирякова "Русский Робинзон", написанной по дневникам Сергея Лисицына и на основе личных бесед с ним.

---

На острова за хулиганство

Двоюродный дядя Льва Николаевича Толстого, граф Фёдор Толстой оставил о себе яркую, хотя и не слишком добрую память. По слухам, на его счету было чуть ли не 70 дуэлей – именно после одной из них в 1803 году он попал на корабль Крузенштерна, отправлявшийся в первую русскую кругосветку. На дуэли Толстой тяжело ранил своего противника, и ему грозила тюрьма. Чтобы избегнуть её, граф выдал себя за собственного двоюродного брата, тоже Фёдора Ивановича, который был одним из членов экипажа, но не стремился совершить кругосветное путешествие. Когда подлог вскрылся, "Надежда" и "Нева" были далеко в море.

К тому моменту, как суда добрались до Алеутских островов, необузданный граф Толстой исчерпал терпение капитанов Ивана Крузенштерна и Юрия Лисянского. Геннадий Грудев в своих "рассказах", опубликованных в историко-литературном сборнике "Русский архив" в 1898 году, писал, что "на корабле наклонности Толстого скоро обнаружились, и он такую развёл игру и питьё, что Крузенштерн решил от него отделаться". Есть и другие свидетельства буйного поведения Толстого.

"На корабле Фёдор Иванович придумывал непозволительные шалости. Сначала Крузенштерн смотрел на них сквозь пальцы, но потом пришлось сажать его под арест. Но за каждое наказание он платил начальству новыми выходками, он перессорил всех офицеров и матросов, да как перессорил! Хоть сейчас же на ножи! Всякую минуту могло произойти несчастье, а Фёдор Иванович потирал себе руки. Старичок корабельный священник был слаб на вино. Фёдор Иванович напоил его до сложения риз и, когда священник как мёртвый лежал на палубе, припечатал его бороду сургучом к полу казённой печатью, украденной у Крузенштерна. Припечатал и сидел над ним; а когда священник проснулся и хотел приподняться, Фёдор Иванович крикнул: «Лежи, не смей! Видишь, казённая печать!» Пришлось бороду подстричь под самый подбородок".

Из воспоминаний Марии Каменской, двоюродной племянницы Фёдора Толстого.

Фаддей Булгарин был уверен, что причиной высадки неуёмного пассажира было то, что он вмешался в спор между капитанами, чем вывел из себя обычно сдержанного Крузенштерна. Племянница же графа считала, что его выгнали с корабля за хулиганство и вандализм.

"На корабле был ловкий, умный и переимчивый орангутанг. Раз, когда Крузенштерн отплыл на катере куда-то на берег, Толстой затащил орангутанга в его каюту, открыл тетради с его записками, положил их на стол, сверху положил лист чистой бумаги и на глазах обезьяны стал марать и поливать чернилами белый лист. Обезьяна внимательно смотрела. Тогда Фёдор Иванович снял с записок замазанный лист, положил его себе в карман и вышел из каюты. Орангутанг, оставшись один, так усердно стал подражать Фёдору Ивановичу, что уничтожил все записи Крузенштерна. За это Крузенштерн высадил Толстого на какой-то малоизвестный остров и сейчас же отплыл. Судя по рассказам Фёдора Ивановича, он и на острове продолжал бедокурить, живя с дикарями, пока какой-то благодетельный корабль не подобрал его – татуированного с головы до ног".

Из воспоминаний Марии Каменской, двоюродной племянницы Фёдора Толстого.

Так или иначе, Толстой оказался на островах "русской Америки", и прошёл год, прежде чем он добрался до Санкт-Петербурга. Своей племяннице он рассказывал не только о своих шалостях, но и об опасностях. Например, однажды граф чуть не свалился в пропасть – его удержало видение святого. У графа был самостоятельно сделанный календарь, по которому он смог определить дату события – 12 декабря, день Св. Спиридония, покровителя всех графов Толстых. Были у "робинзона" в запасе и другие занимательные истории.

"Толстой пробыл некоторое время в Америке, объездил от скуки Алеутские острова, посетил дикие племена колошей, с которыми ходил на охоту, и возвратился через Петропавловский порт сухим путём в Россию. С этих пор его прозвали Американцем. Дома он одевался по-алеутски, и стены его были увешаны оружием и орудиями дикарей, обитающих по соседству с нашими американскими колониями… Толстой рассказывал, что колоши предлагали ему быть их царём".

Фаддей Булгарин.

 

С Алеутских островов Фёдор Толстой выбрался на неизвестном судне, доставившем его на Камчатку к началу 1805 года. Дальше путь графа лежал через всю Сибирь – где-то по воде, где-то верхом, где-то на собаках, а то и пешком, поскольку денег у него практически не осталось. В вотяцком крае (нынешней Удмуртской республике) его повстречал мемуарист Филипп Вигель, на которого Толстой произвёл сильное впечатление.

"На одной из станций мы с удивлением увидели вошедшего к нам офицера в Преображенском мундире. Это был граф Ф. И. Толстой, доселе столь известный под именем Американца. Он делал путешествие вокруг света с Крузенштерном и Резановым, со всеми перессорился, всех перессорил и как опасный человек был высажен на берег в Камчатке и сухим путём возвращался в Петербург. Чего про него не рассказывали…"

Из записок Филиппа Вигеля.

К сожалению, ни подробности жизни Толстого на островах, ни детали путешествия в Санкт-Петербург неизвестны. А кличка «Американец» так за ним и осталась.

---

Кочегар с ледокола "Александр Сибиряков"

25 августа 1942 года знаменитый советский ледокол был потоплен тяжёлым немецким крейсером "Адмирал Шеер". Кочегар Павел Вавилов был единственным, кому посчастливилось выжить и не попасть в плен. Какое-то время он держался на плаву, ухватившись за обломок погибшего корабля, потом ему удалось залезть на шлюпку, с которой перед этим немцы сняли всех уцелевших. На шлюпке он обнаружил банку с галетами, спички, пару топоров, бочонок пресной воды и наган с патронами и запасной обоймой. Вдобавок Вавилову удалось выловить часть запасов с "Александра Сибирякова": спальный мешок, тюк с тёплой одеждой и мешок с отрубями.

С помощью доски, которую он использовал на манер весла, Вавилов добрался до ближайшей земли – это был остров Белуха. Он поселился на вершине заброшенного маяка – на острове моряк заметил белую медведицу с двумя медвежатами, и надеялся, что эта мера обезопасит его ночью. Дров на скалистом острове практически не было, Вавилов разбирал старые постройки и искал выброшенные морем обломки дерева. Пресную воду приходилось добывать, растапливая снег и лёд. Ел кочегар сваренные на костре отруби с галетами. Несколько раз мимо проходили корабли, но они не замечали маленькую фигурку, отчаянно размахивающую фуфайкой. Так прошло 34 дня.

Наконец, его увидели с проходящего мимо парохода "Сакко". Пришвартоваться и спасти Вавилова не получилось из-за большой волны, характерной для Карского моря, но на следующий день над островом появился гидросамолёт. Он тоже не смог спуститься, но сбросил мешок с шоколадом, сгущёнкой и запиской: "Мы тебя видим, но сесть не можем, очень большая волна. Завтра прилетим ещё. Остерегайся медведей, на соседнем острове их много". На следующий день Вавилов снова получил мешок, где был шоколад, а также сгущённое молоко, жареная рыба и папиросы. На четвёртый день "робинзона" удалось снять с острова – лётчик Иван Черевичный сумел сесть на воду, несмотря на штормовую волну.

Вавилов продолжил работать на флоте и достиг больших успехов: он стал почётным полярником и получил немало наград: орден Ленина, медаль Нахимова и медаль "За трудовую доблесть", а в 1960 году ему присвоили звание Героя Социалистического Труда.

---

Жертва стоячей волны

В конце марта 1979 года Паулюс Нормантас отправился в плавание по Аральскому морю на надувной парусной лодке – швертботе "Аргонавт". Он планировал походить под парусом по проливам и протокам между островками в районе юго-восточного архипелага Тайлакджеген (в переводе – "Годовалый верблюжонок плавал") и порыбачить. Но застрял на первом же островке: стоячие волны сейши захлестнули пляж, на котором "Аргонавт" дожидался хозяина, и унесли лодку. Добраться до неё вплавь по холодному весеннему морю Нормантасу не удалось.

"Бросаюсь к саквояжу, там ласты. Раздеваюсь, но шерстяной свитер оставляю на теле: так будет теплее. Прыгаю в воду, однако, проплыв метров двадцать, поворачиваю обратно и, словно пробка из шампанского, вылетаю на берег – вода, температура которой не больше 8–9° С, захватила дух и сковала мышцы. Расстояние до лодки ничтожное, но я не в состоянии преодолеть барьер холода!" 

Из воспоминаний Паулюса Нормантаса

Новоявленный "робинзон" надеялся, что мимо его островка пройдёт какое-нибудь судно, и чтобы его заметили, развёл костёр – благо, спички были рассованы по всем карманам. Кроме того, в его распоряжении было белое полотенце, размахивая которым, он надеялся привлечь к себе внимание. Первую ночь он провёл в наспех сделанном из тростника "вигваме", для тепла обложенном травой. От мартовского холода жилище не слишком защищало – ветер продувал его насквозь, к утру стены покрылись изморозью. На следующий день Нормантас построил себе землянку из глины и даже соорудил в ней печку.

"Вынимаю из саквояжа вещи, раскладываю всё, что осталось при мне: ружьё, ласты "Дельфин", маска, трубка, охотничий нож, перочинный нож, часы, линза, карта, карандаш, принадлежности для туалета, иголки с нитками, полбуханки хлеба, щепотка чаю, 22 куска сахару, шесть луковиц, две головки чесноку, восемь коробок спичек и одежда – «в чём стоял». Конечно, в тёплый сезон или в лесу ночёвка не представляла бы проблему. Здесь же и дров нет, только хворост саксаула да тростник, всё это сгорает за несколько минут. А в чём кипятить чай?"

Из воспоминаний Паулюса Нормантаса

Следующей задачей он поставил себе закаливание. Практически все запасы Нормантаса исчезли вместе с лодкой, но он увлекался подводной охотой и, имея подводное ружьё, мог таким образом обеспечить себя едой. Для этого ему нужно было научиться совершать хотя бы десятиминутные заплывы при температуре порядка 8° С. Проблему питья пока позволяло решить Аральское море – по весеннему времени на поверхности вода была почти пресной благодаря половодью, которое несло сюда потоки рек Амударьи и Сырдарьи.

Пробежки, плавание быстрым кролем, упражнения на задержку дыхания – за десять дней форсированных тренировок Нормантас пришёл в форму, несмотря на то что всё это время ему приходилось обходиться без еды. На одиннадцатый день он сумел загарпунить крупного сазана, нескольких судаков и сомов. Вялил, варил, запекал рыбу – другой еды не было.

Ещё через неделю остров полностью выгорел – поднявшийся ветер разнёс по нему угли костра; сухая трава, тростник и саксаул исчезли в огне за полтора часа. Нормантасу не оставалось ничего, как перебраться на другой остров. Ему предстояло преодолеть вплавь около 700 метров.

"Ласт уже не чувствую. Стопы ног словно деревянные. Окоченели все мышцы, сжались жилы. Замедляю движения. Каждое резкое усилие теперь может вызвать судороги. Дрожу со стоном. Холод действует как наркоз. Потерял чувство времени. Плыву в одежде. Перед собой толкаю маленький плотик – зеноц: так памирские таджики называют надутые воздухом бурдюки, используемые для переправ через горные реки. Мой зеноц необычен – он сделан из шкурок сомов, на нём жалкие пожитки современного Робинзона. Предстоит преодолеть пустяковое расстояние – 700 м, но температура воды – всего 10–11°".

Из воспоминаний Паулюса Нормантаса

На новом острове "робинзон" провёл ещё месяц. В рыбе недостатка не было, но скудость рациона и отсутствие общения всё больше его тревожили. Вдобавок в мае остро встала проблема пресной воды – даже роса на острове оказалась солёной из-за солончаков. Кроме того, потихоньку начали просыпаться змеи – встреча с ядовитой эфой могла бы окончиться трагически. 9 мая, в День Победы, Нормантас начал продвигаться к берегу.

"Вода ещё далеко не тёплая – около 15–16 °С, однако ждать дальше нельзя; отсутствие пресной воды, появление змей и одиночество заставляют меня торопиться. Уже полтора месяца, как я в плену у Арала. Пользуясь картой, составляю маршрут заплывов к обитаемому берегу: путь проходит через 16 островов. Проливы между ними – от 0,5 до 3,5 км. Шкуры сомов набил запасами сушёной рыбы. Резиновый мешок с документами надел на шею. <…> Узкие протоки переплывал раздевшись, так легче, длинные – в одежде, так теплее. Перед самыми широкими проливами провожу на очередном острове целый день, чтобы разведать маршрут, отдохнуть и пополнить запасы рыбы. Сплю у костра. По утрам очень мёрзну. Чем ближе к берегу, тем солонее вода. Мучаюсь от жажды. Проходит аппетит".

Из воспоминаний Паулюса Нормантаса

В одном из проливов путешественник лишился всего своего имущества – налетевший шквальный ветер поднял волны, и они разбили плотик. Ружьё, ботинки и "посуда" из консервных банок пошли на дно. Когда на десятый день Нормантас добрался до берега, ему пришлось "вырезать" обувь из ласт. Через день пешего перехода он встретил чабанов, которые от души накормили "робинзона". На попутных грузовиках он добрался до станции, где из любопытства взвесился – за 55 дней на островах он потерял 15 килограммов. Но выжил!

---

Ольга Ладыгина

отсюда

и отсюда