Старая записная книжка

Где же она пропадала?
(Поиски — труд напрасный!)
Вновь я ее листаю,
с прошлым —
глаза в глаза...
В этой потертой книжке,
будто в могиле братской —
мертвые
телефоны,
мертвые
адреса...
Уже ничего не поправишь.
Уже ничего не скажешь.
И не напишешь писем.
И не дождешься звонков...
Вот на пустой странице —
Шукшин Василий Макарыч.
А перед этим —
рядышком —
Симонов
и Смеляков...
Как поименный список
армии перед боем
(хватит работы санбатам,
разведчикам
и штабам!).

Ояр!
Куда же ты, Ояр?!
Не отвечает Ояр.
Сумрачно и таинственно
палец подносит к губам.
Строки в потертой книжке
все еще смотрят призывно.
Все еще дышат,
требуют,
вздрагивают и говорят.
Я имя читаю и слышу
глуховатый голос Назыма:
«Брат,
мы давно не виделись...
Как поживаешь,
брат?..»
Трудно листать страницы.
Видеть фамилии
тяжко...
Зимний полуденный Вильнюс.
За незастывшей рекой
улица Малонёи.
«Стаська! — кричу я.
— Стаська!»
Он улыбается грустно.
Машет нездешней рукой.
Старая, старая книжка.
Буквы поблекли.
Однако
имя любое —
словно
прикосновенье к огню.
Строчка:
«Звонить Паруйру!!»
Два восклицательных знака.
Может, звонил.
Не помню.
Больше не позвоню.
Старая книжка свидетельствует,
жалует
и обвиняет.
Как черный квадратик в «Вечерке» —
каждый ее листок...
Где ты, Кузьмич?
Откликнись!..
И комнату заполняет
неповторимо протяжный,
скорбный луконинский вздох.
Я позабыл о времени,
старую книжку листаю.
Вся она —
будто исповедь
осиротевшей семьи...

Рана моя
открывшаяся.
Память моя
святая.
Други мои — товарищи.
Вечные судьи мои.