Местные милиционеры, отчаявшись поколебать мою решимость - "а вы знаете, что с вами, журналистами, делают в Югославии?" - посоветовали добираться морем. Утром 17 августа в сочинском порту творилось нечто невообразимое: жители Абхазии всех национальностей, стремясь воссоединиться с оставшимися дома семьями, штурмовали кассы. Чудом мне удалось попасть на борт перегруженного катера. Когда мы отплывали, к соседнему причалу подошла "Комета" с ранеными и убитыми.
До Сухуми мы плыли часов 10 (против обычных трех): капитан, опасаясь стрельбы с берега, старался держаться от него подальше.


Прибыли уже затемно. По большой улице мы вместе с несколькими попутчиками двинулись к центру города. Через пару кварталов увидели первых сухумчан - сидевших на бордюрных камнях девчонок в белых халатах: "Вы что, с ума сошли - по городу сейчас гулять, тут снайперов полно! Скорей к нам заходите!"
"Зайдя", мы оказались в приемном отделении 2-й городской больницы. Девочки позвонили главврачу Вячеславу Абухба, тот распорядился расположить путешественников на ночь. Мои спутники разместились на свободных койках, а я решила не терять времени и попытаться разобраться в обстановке.

В приемном отделении мы просидели до рассвета. Я узнала, что на 14 августа было намечено заседание ВС Абхазской АССР, где планировалось обсудить проект договора о взаимоотношениях с Грузией: от автономии - к субъекту конфедерации. Именно стремление Абхазии к суверенитету, а не "борьба с террористами" было истинной причиной ввода войск (впоследствии Грузия выдвигала еще немало столь же "уважительных" причин - от "охраны железной дороги" до "угрозы исламского фундаментализма"). Выяснилось, что регулярной армии Госсовета противостоят только сотрудники местного ГУВД с табельными Макаровыми да добровольцы с берданками и бутылками с зажигательной смесью. Слухи, что у Форума - абхазской национальной организации - припасено оружие, оказались блефом. Госсоветовцы, нарушив заключенное накануне соглашение, вечером заняли часть города - без боя, поскольку абхазская сторона осталась на оговоренных в нем позициях.
"Если ребята с Северного Кавказа сюда придут, такая манная каша заварится! - качали головами медсестры. - Но ведь некому больше за нас заступиться..." Оказывается, абхазы, адыги, кабардинцы, черкесы - кровные братья. Убедительное доказательство сидело напротив: медсестричка Гунда, которую мне продемонстрировали, как образец классической абхазской внешности - вылитая моя московская подруга Маринка, внучка черкешенки. Тогда же - под общий хохот - я получила первые уроки абхазского языка (звуков в нем вдвое больше, чем в русском и многие невозможно не только произнести, но и расслышать) и попыталась выучить фамилию Председателя ВС республики Вячеслава Ардзинба ("Ну этот, ваш, главный, на букву "А").
Среди моих собеседников были люди разных национальностей и убеждений, поэтому оценки происходящего были различными. Но все сошлись в одном: "Горе пришло на нашу землю".

Утром оказалось, что больница расположена в самом центре города, прямо напротив огромного здания Совмина республики. По совету главврача Абухба я отправилась туда за информацией: "Руководство выехало в Гудауту, но в своем кабинете находится первый вице-премьер Сергей Багапш, которому поручено заниматься эвакуацией отдыхающих из города".
На 12 этаже опустевшего здания, кроме Багапша, я обнаружила вице-премьера Зураба Лабахуа, председателя Госкомимущества Беслана Кобахия и еще нескольких человек: "Шеварднадзе неоднократно заверял, что войска введены не с целью пресечь попытки Абхазии обрести суверенитет, обещал, что население и правительственные здания не тронут. Веры ему никакой нет, но мы решили до конца оставаться на рабочих местах. Если нас убьют, ему уже от нашей крови никогда не отмыться. А теперь убегай, а то еще и ты погибнешь".
Оружия у них не было, но люди вели себя спокойно и достойно. В это время здание уже вовсю обстреливалось грузинскими снайперами - одна из пуль пролетела буквально у виска Багапша. Прибежала чудом проскочившая молоденькая секретарша Ира Лободенко, принесла из дома кофе. Зураб Акакиевич сетовал: "Лучше бы ты бритву мне принесла! Увидят мою щетину, будут злорадствовать: "Ай-ай-ай, как опустился Лабахуа!"

Происходящее за окном однозначно вставало в один ряд с трагедиями последних лет: в Вильнюсе, Риге, Баку, Тбилиси. Можно по-разному относиться к проблеме самоопределения нации, но недопустимо решать политические споры с помощью танков. Именно тогда я и сделала свой главный выбор.

"Но если меня не убьют, я хотя бы смогу рассказать всем, как вы погибли", - по моей просьбе Сергей Васильевичу удалось заказать разговор с Москвой и я смогла передать первую информацию в ИМА-пресс. Тем временем на площадь, выворачивая бетонные плитки дорожек, выехали танки и БТРы под грузинским флагом. Танки развернули башни в сторону здания. На полуслове меня оборвал грохот: снарядом саданули по металлическому гербу Абхазии, укрепленном на фасаде примерно на уровне кабинета Багапша. Сергей Васильевич, схватив меня за шиворот, вместе с телефоном запихнул под стол, откуда я и продолжала диктовать.

Обстрел шел еще несколько минут: откровенно "психическая атака" - ведь нападавшим было доподлинно известно и число, и "вооружение" находившихся в здании. Потом спектакль "Взятие рейхстага" продолжился: размахивая автоматами, с боевыми кликами грузины бросились на крыльцо Совмина.
Лабахуа по "вертушке" позвонил Эдуарду Шеварднадзе. Тот опять начал убеждать, что правительственные здания не тронут. "Как не тронут, когда они бьют по нам прямой наводкой и уже захватили первый этаж!" - закричал Лабахуа. "О чем ты с ним разговариваешь, разве тебе еще не ясно, чего стоят его обещания!" - возмутился Багапш. Лабахуа бросил трубку.
Тем временем гвардейцы сорвали с крыши государственный флаг Абхазии и, торжественно салютуя, водрузили свой. Потом они ворвались к нам. Главный пожелал остаться наедине с Багапшем и Лабахуа для переговоров, остальные заявили, что хотят убрать недострелянный герб Абхазии. Заставили Иру открыть ее кабинет, но из его окна был виден только нижний край герба. От соседних комнат ключей не было, тогда гвардейцы стали с разбегу вышибать двери. При этом - должно быть, из патриотических чувств - хватали все, что попадалось под руку. Прикарманили, например, наручные часы, лежавшие на столе в кабинете Лабахуа. Рыжебородый верзила стрельнул у меня сигарету, а потом, вышибив ногой соседнюю дверь, взял со стола дамские щипчики для бровей, наверное, принадлежавшие тамошней секретарше: "На - обменяемся подарками!"

Потом "победители" спустились вниз, выволокли из вестибюля на крыльцо бюст Ленина, сфотографировались, поставив на него ноги, потом привязали за голову к "рафику" и, жизнерадостно гикая, принялись таскать по двору. Из гранатомета шарахнули по стоявшей перед зданием статуе Ленина - повредили плечо. Кстати, наличие в Сухуми изображений Ильича потом послужило поводом для объявления Абхазии "посткоммунистической Вандеей". На самом деле на них просто никто не обращал внимания, да и не принято на Кавказе сводить счеты с мертвыми. Что же до коммунистов, я за полтора года в Абхазии их так и не обнаружила. Что, впрочем, понятно: республику подчинили Грузии именно тогда, когда к власти пришли грузинские большевики Джугашвили и Берия.

Ира и Зураб Акакиевич вышли в коридор, где наткнулись на гвардейца, который, демонстративно поигрывая гранатой, поинтересовался у Лабахуа, не Ардзинба ли он. Тем временем начался "пир победителей": из кабинетов стали выносить факсы, телевизоры, уволокли японский пылесос. Тогда Багапш позвонил командиру Национальной гвардии Тенгизу Китовани и потребовал, чтобы тот распорядился принять меры для прекращения мародерства.

"Теперь ты видишь - Бога нет", - печально сказала Ира. - "Был бы - не допустил бы такого".

В половине второго Багапша и Лабахуа пригласили на переговоры с прибывшей делегацией Госсовета. (Потом Сергей Васильевич рассказал мне, что одной из их задач было выиграть время, чтобы абхазское ополчение успело установить линию обороны в районе реки Гумиста). Мы спустились вниз. Пол вестибюля почему-то был усыпан распотрошенными пачками импортных макарон. На крыльце гвардейцы поставили обнаруженный в подвале огромный, метров пять в высоту, портрет великого демократа и миротворца Шеварднадзе. Судя по исполнению, он использовался в качестве реквизита для демонстраций в те времена, когда Эдуард Амвросиевич служил в Политбюро ЦК КПСС.

Я вернулась в "свою" больницу. Врачи, не чаявшие уже меня увидеть живой, с волнением расспрашивали о новостях. По городу на дикой скорости раскатывали машины с гвардейцами, щедро тратившими боезапас - веером во все стороны. От шальных (и не только) пуль пострадало несколько жителей, неосторожно выглянувших на улицу. Не было перестрелок - только стрельба. "Чистый хипиш", - резюмировали сухумчане. Впрочем, некоторые женщины-грузинки смело выбегали с букетами и кидали их на танки: "Наши пришли!" Опять поблизости шарахнул гранатомет: выглянув, мы обнаружили, что памятник Ленину все-таки добили - снесли голову.


Вечером, сидя у телевизора в квартире главврача Вячеслава Абухба, пригласившего меня в гости, я узнала из программы "Вести": оказывается, статую Ильича свергли уставшие от абхазского прокоммунистического режима сухумчане. На экране - бандитского вида "мхедрионовцы", палящие в белый свет, как в копеечку, и радостный текст: "Город взят под контроль войсками Госсовета Грузии, установлен порядок".

За полтора года войны у меня не раз спрашивали: "Вот ты журналист, из России, скажи - ну почему о нас пишут такую ложь!" Перефразируя Мандельштама, утешавшего жену: "А кто тебе сказал, что ты должна быть счастлива?", отвечала: "А кто вам сказал, что на свете есть справедливость?". Самое печальное, что этот аргумент признавался вполне убедительным...

Диктор тбилисского ТВ зачитал приказ командующего войсками Госсовета Георгия Каркарашвили о прекращении сопротивления. В противном случае пригрозили перебросить в Абхазию из Южной Осетии батальон "Белый орел". Цитировалось позавчерашнее выступление Шеварднадзе: "Как и наши великие предки, в борьбе за сохранение территориальной целостности нашего государства мы ни перед чем не остановимся. Ради этого готовы погибнуть сами, но и уничтожить всякого, кто будет пытаться расчленить наше государство". В тот же день, 18 августа, один из отрядов "Мхедриони" высадился в районе российско-абхазской границы и захватил Гагру. Эта боевая операция также ознаменовалась массой подвигов: к примеру, одного из жителей Гагры, Пасания, захватили в плен, пытали, отрубили конечности, еще живого облили бензином и подожгли.

Жена Вячеслава рассказала, что в округе уже вовсю идут грабежи. Кое-кто из соседей уже бегал по дому, показывая, в каких квартирах живут абхазские семьи. Сама она весь день просидела с пятилетним Жориком в ванной комнате, спасаясь от шальных пуль - все-таки второй этаж. Жорик плакал: "Мама, если тебя убьют, кто же мне будет покупать мороженое?" Теперь, успокоившись, он катал по полу игрушечную машинку, грозно приговаривая: "Едут военные дудуськи!".

Утром мы с Вячеславом шли по проспекту Мира - местному "Бродвею". Изредка попадавшиеся навстречу абхазы сообщали новости: того убили, того избили, этого ограбили, у того "реквизировали" машину. Между тем немало встречных расхаживали гоголем. С главврачом, известным в городе человеком, они были явно знакомы, но подчеркнуто не здоровались. "Это грузины, - пояснил Вячеслав, - и даже сейчас видно, кто есть кто - честные, увидев меня, глаза опускают". На проспекте грабили магазины, тянуло дымом, из универмага "Гумиста" через разбитые витрины люди тащили какие-то ящики. По дороге мы встретили замминистра здравоохранения Отара Осия, вместе с Вячеславом они договорились направить несколько медицинских бригад на продвинувшуюся к Эшерам линию фронта.
Происходящее казалось диким, нереальным, напоминало советский фильм про налет махновской банды - крики женщин, выстрелы, горящие дома. Даже матерились по-русски. Для полноты картины не хватало только пуха из вспоротых перин.

Собравшиеся в кабинете главврача заведующие отделениями горячо спорили. "Давайте оставим политику и займемся делом", - распорядился Вячеслав. Началась планерка. Я вышла на улицу. "Будьте осторожны, у вас очень не местный вид", - напутствовали медсестры. "Ничего, еще увидимся", - успокоила я.
Мы действительно встретились - в сентябре 93-го.

На улице я столкнулась с одним из своих ночных собеседников, доктором Марленом Папава: "Вы еще здесь?! Немедленно идите в порт, еще можете успеть - российские военные корабли эвакуируют отдыхающих. Один раз вам повезло, но оставаться в городе дальше слишком опасно".
В порту шла посадка: женщины с плачущими детьми, просидевшие ночь на Морвокзале под обстрелом. Когда битком набитый корабль отходил от берега, стоявшие на пирсе грузинские гвардейцы, смеясь, "салютнули" в воздух из автоматов. Дети с криками упали на палубу, прячась за чемоданы. Немолодая русская женщина тихо сказала: "Сколько раз читала в газетах, что где-то идет война, кого-то убивают и думала: "Это все далеко, меня не касается!" Вот Бог и покарал..."
Через пару часов с нижней палубы прибежали дети, радостно крича: "Есть давать будут!" Действительно, моряки накормили сутки не евших малышей кашей с тушенкой. За деньги. В 1945-м русские солдаты угощали кашей немецких детей бесплатно.


В сочинском порту за мной увязался юный местный житель: "Блендинка, что сегодня дэлаешь? Откуда ты такая малчаливая?" - "Из Сухуми". - "Э-э-э", - протянул он. И отвалил.