Я восхищался цинизмом в течение всей сознательной жизни, сколько себя помню. По-настоящему циничных людей я встретил, лишь перебравшись в Москву. Ранее мне попадались исключительно мягкие, лишь изредко язвительно шутящие люди.

В Москве я встретил новых, в которых, несмотря на юный, сравнимый с моим, возраст, содержались уже не зерна, а буйные проростки цинизма; новых, которые собирались делать цинизм и язвительность нормой своей красивой <а мне тогда каждая чужая жизнь казалась ослепительно яркой, полной неведомых и недоступных мне красок> жизни. Я сам, как мне кажется, был излишне жизнерадостен, простодушен, немного лукав (чего, по моему простодушному мнению, тогда ну вовсе никто не замечал) и провинциален. Я так наивно пытался копировать эти эмоции, интонации, взгляды...

Интересно, как со мной вообще можно было общаться?

Словон, я был ужасен.

Затем я прочел Пратчетта. Сейчас вот появился Хаус. И в мою жизнь входит осознание того, что цинизм похож на старшего брата или дворового товарища, который бывает дома наездами, - а ты восхищаешься им, его чуждостью и отстраненностью, и очень хочешь быть на него похожим. И никогда не сможешь - да и надо ли? Осознание того, что "слишком" - это и есть определение "вреда" - приходит всегда слишком (= поздно.

Я <...> тебя. И иногда делаю это очень цинично.

Москва, 14 июля 2008

Powered by ScribeFire.