Уже несколько лет подряд со мной происходит одна и та же неприятность. Как накопаюсь в огороде, или граблями намашусь в листве, в спину вступает едва заметная боль. На нее естественно внимания не обращаю и, доделав свое дело на свежем воздухе, ложусь вечером спать. Лечь то лягу, а встать потом – ни в какую. Спину скрючивает в дугу, и боль адская. Главная проблема лечь, сесть и встать. Ходить можно, но только мелкими, семенящими шажочками, как японская гейша. Годика два я терпела молча, ждала пока само пройдет. Оно и проходило, но ждать приходилось долго.
Как-то меня надоумили сходить к одной волшебнице – доктору, которая делает уколы обезболивающего в нервные окончания на спине, так называемые блокады. И вот поползла к ней. Доктор быстро разобралась, что к чему, вколола лекарство, и мне почти сразу полегчало. Из больницы я выходила уже широким, нормальным шагом, бодро вдыхая аромат утра. Впереди меня шла женщина лет сорока пяти. Я обратила на нее внимание потому, что она тоже семенила походкой японской гейши, да еще и опиралась на трость.

От души сочувствуя и чуть все еще прихрамывая, я обогнала ее и тут услышала, как бедолага охнула и уронила трость.
Я оглянулась и остановилась. Женщина глядела на меня с ужасом, а ее палочка валялась на земле. Ужас ее мне был понятен – она просто не могла нагнуться за палочкой, а без нее не могла идти. А я на что? Меня-то отпустило. Я мигом нагнулась за ее тростью, и тут поняла, что рано записалась в здоровые люди. В спину стрельнуло так, что я, опираясь на чужую трость, почти на четвереньках доползла до лавочки. Слава Богу, лавка была в двух шагах. Рядом со мной присела хозяйка трости, и мне ничего не оставалось, как извиниться за несостоявшуюся помощь.
- Я, конечно, прошу прощения, – сказала я, – но почему вы на меня смотрите с таким страхом? Я так скверно выгляжу?
- А я боюсь хромых и слепых с детства, если честно, – ответила незнакомка, – а тут вы подскочили, и я словно окунулась в прошлое.
- Так, по-моему, слепые и хромые – это самые безобидные люди, – ответила я.
- Верить мне или нет, решайте сами, – сказала незнакомка, – но в детстве я столкнулась с чем-то таким, что до сих пор разгадать не могу. Я родилась в России, и часто летом родители отправляли меня к бабушке, в поселок Новогуслево. Мне нравилось там. Там было много таких же ребят, как я – и мальчишек, и девчонок, и они быстро приняли меня за свою, несмотря на то, что я городская.
Мы бегали целыми днями гурьбой, где хотели, заскакивая домой лишь чтобы перекусить, сами себе придумывали игры и не путались у взрослых под ногами. Старики же, относились к нам благожелательно, даже странный бондарь, дед Бельмач. Бельмачом его звали в селе за большое бельмо на левом глазу. Сейчас бы это назвали катарактой и, возможно, сделали бы операцию, но тогда старик доживал свое ослепшим на один глаз. Правда, чувствовал он себя бодро, делал людям бочонки для солений, плел из лозы корзины, да вязал рыбацкие сети. Детворе же часто дарил свистульки да тарахтелки и был в нашем понимании добрым дедушкой. Только бабка моя, усадив меня перед собой, вдруг серьезно сказала.
- Слушай, Маринка, с Бельмачом будь осторожна. Он добрый, конечно, но бойся его хромого.
Очень бойся, если увидишь, что он прихрамывает, беги от него без оглядки.
На мои расспросы, почему да отчего, бабка только мрачно отмахивалась. Ну, я и пропустила ее слова мимо ушей, тем более что Бельмач не хромал никогда. И вот однажды мы всей ватагой пошли играть в заброшенную посадку. Посадка была почти маленьким лесом, и нам было где развернуться. У нас была любимая игра «Голыш», которую мы сами придумали. Она походила на прятки и салочки, но была интереснее. Одному из игроков давали в руки небольшой камень «голыш», а остальные кричали: «Голыш, оденься, если сможешь!» Затем ребятня разбегалась в разные стороны и пряталась, а «голыш» шел искать себе одежду. Найдя кого-нибудь из спрятавшихся, он легонько касался его камешком и говорил: «С тебя штаны, вон из игры». Затем шел дальше искать ботинки, свитер и прочее. С одного игрока можно было «взять» только один предмет одежды. Когда «голыш» одевался, он передавал камешек тому, с кого «снял» последнюю одежку и уже сам убегал, спасая свои одежки.
Вот так и носились целый день, причем девочкам в игре было проще, ведь они могли одеваться и в платья, и в юбки, и в штаны, а мальчикам нужно было ловить только мальчиков, ведь не «наденет» же мальчик платье. Камень «голыш» достался мне, и я, зажав его в руке, пошла тихо искать, кого бы «ограбить». Все надежно попрятались и сидели тихо, но тут я услышала треск ветвей. Ожидала увидеть ребят, но увидела старика Бельмача. Ему было плохо. Он еле шел, хромал и держался за сердце. Я поняла, что ему плохо и шагнула ему навстречу. Он впился в меня своим единственным глазом, даже бельмо, казалось, налилось кровью. Затем прохрипел что-то вроде: «Уйди». И ринулся прочь в кусты.
Я стояла столпом, не понимая, что происходит, но времени у меня уже не было. Прямо передо мной из кустов выскочило нечто кошмарное. Я видела косматую морду, горбатую фигуру и опять-таки заплывший бельмом глаз. Где-то на краю памяти я нашла знание, что у хищников слабое место – нос. У меня в руке еще был «голыш», им-то я и залепила по рычащей морде, раз и второй. Хищник завыл и закружился на месте, а я взлетела на дерево. Я не думала, не чувствовала, не боялась. У меня просто не было времени на это. Не было времени вспомнить о том, что я не умею лазать по деревьям. Я уцепилась в дерево всем своим телом и боялась, чтобы это чудовище не полезло за мной. Тут только я вспомнила, что бабушка меня предупреждала на счет хромоты Бельмача.
Тварь бесновалась внизу, трясла дерево, а потом нырнула в кусты. Больше я не слышала никакого шума, но никто не смог бы меня отодрать от дерева. Не помню, кто меня нашел, не помню, как сняли с дерева. Получила такой шок, что месяц после этого не разговаривала. Моя бабушка поняла все даже без моего рассказа, но никому ничего не сказала, а объяснила мой испуг встречей с бешеной собакой. Мои друзья по игре поступили со мной просто подло. Они лучше меня знали, что случается с Бельмачом, и, увидя его прежде меня, просто сбежали, бросив меня в беде.
Больше к бабушке я не приезжала на лето. Повзрослев, я стала задумываться о том, почему бабка тогда замолчала то происшествие? Может, она жалела старика? Может, боялась его мести? Может, просто знала, что ей не поверят? Никто не рассказал мне, кто такой этот Бельмач, что за тайна была в его «болезни». Только много лет подряд мне снились глаза с кровавыми бельмами, хриплое «уходи» и ощущение погони.
Давным-давно уже нет на этом свете ни моей бабки, ни оборотня Бельмача, но страх перед хромыми, косыми и кривыми въелся мне в душу, и я ничего не могу с этим поделать.