Арина: захотелось разместить здесь этот отрывок.
"Две недели спустя призрачные образы начали появляться каждый день. Мэн Хао знал, что скоро придёт пора уходить. Нежелание расставаться и противоречивые чувства вогнали его в состояние глубокой меланхолии.
Он посмотрел на небо, на земли вокруг, на семь пиков первых небес, на четвёртый пик и, наконец, на пещеру бессмертного Кэ Юньхая. Потом он закрыл глаза, вспомнив обо всём, что с ним здесь произошло. В самом начале он признался в своей неправоте, потом его высекли хлыстом. Следом внутри Пагоды Бессмертного Демона он увидел, насколько его любит Кэ Юньхай, его отец в этой жизни. Всё это стало незабываемыми воспоминаниями Мэн Хао. Ему внезапно нестерпимо захотелось отблагодарить Кэ Цзюсы. Он хотел отблагодарить его за то, что он помог попасть в этом место. Он хотел помочь Кэ Цзюсы выполнить его желание, как и своё собственное.
«Любовь отца подобна горе...»
Возможно, именно эта мысль повлияла на его Дао алхимии.
Эта ночь была последней, когда он переплавлял пилюли во втором мире. Он был настолько заворожён великолепием последних дней и эмоциями, существовавшими между сыном и отцом, своим почтением перед Кэ Юньхаем, что совершенно не запомнил, какие целебные травы использовал для этих пилюль. Вот о чём он думал, когда клал ингредиенты в алхимическую печь. Вкус и запах этих целебных трав символизировал различные грани души Мэн Хао. Он смешал их вместе и начал переплавку, совершенно не думая об успехе или неудаче. Для него существовали лишь воспоминания. Воспоминания обо всём, что с ним случилось в этом мире. Воспоминания о Кэ Юньхае и его отцовской любви. Воспоминания о своём детстве и туманном образе собственного отца.
Стояла безлунная ночь.Мэн Хао, совершенно не задумываясь, переплавлял пилюли. Вскоре алхимическая печь издала не поддающийся описанию звук. Он походил на мелодию бессмертных и одновременно на погребальную песнь; иногда счастливую, иногда преисполненную тоски и меланхолии.
Песнь, несущая с собой нежелание расставаться, медленно обволокла четвёртый пик. Многие люди поднимали голову в направлении вершины горы, откуда доносилась песня. Она была подобна ветру, уносящему с собой сердца. Она разбудила их воспоминания, растревожила сердца, заставила вспомнить прошлое.
В глубине своих воспоминаний все люди были разными.
Некоторые были детьми, которые только выросли. Они видели сутулую спину своего отца и понимали, что он уже давно немолод... а потом их сердца пронзала нестерпимая боль.
Другие помнили, как они вели себя, когда были молодыми. На строгость отца в них поднималась бунтарская волна и они про себя ворчали: «Может, уже хватит нести чепуху?!» Вот только спустя много лет при виде их седовласого отца, лежащего в постели, они сжимали его тонкую руку и со слезами на глазах мысленно умоляли: «Отец... пожалуйста, поговори со мной ещё немного!»
Услышав песню, люди прекращали заниматься культивацией. Вспоминая прошлое, они смотрели на горный пик и беззвучно рыдали.
Сюй Цин открыла глаза, не понимая, почему грудь будто сдавили тиски. Она вспомнила о своём доме и о уже ставших нечёткими лицах своих давно умерших родителей.
— Я хочу домой... — прошептала она.
Песня из алхимической печи эхом разносилась по всему четвёртому пику. Мэн Хао был слишком погружён в свои мысли, чтобы это заметить. Переплавка пилюль чем-то напоминает написание музыки или резьбу по дереву. Человек может взять свои невыраженные мысли и чувства и вложить их все в своё творение.
Звук переплавки целебных пилюль сперва звучал просто и неярко, но потом в нём появились эмоции. Он нёс с собой мысли и чувства Мэн Хао, словно у него появилась своя собственная жизнь, свой дух. Эта музыка превосходила все звуки, на которые была способна природа. Всё-таки самым сильным чувством всегда была и будет любовь... И, хотя романтическая любовь прекрасна, она бледнеет в сравнении с самозабвенной любовью семьи.
Со временем ученики третьего и пятого пика тоже услышали песнь переплавляемых пилюль. Она не требовала объяснений. Услышав её, люди прекращали заниматься культивацией и молча поднимались на ноги. Песня напомнила им об их отцах. Всё больше и больше учеников умолкали, слушая, как их обволакивает мелодия, воскрешающая давно забытые воспоминания.
«Отец рядом, у него во рту трубка, а лицо покрыто морщинами. Он повернул ко мне голову и улыбнулся той самой улыбкой, что всегда успокаивала меня, и нежно взъерошил мне волосы.
В солнечных лучах я сижу на плечах отца и мне кажется, что я парю высоко в небе. Как же я радостно смеялся. Тогда я не знал, что мой смех был настоящим счастьем для отца.
Я не хочу видеть, как его сильные и крепкие руки постепенно слабеют и покрываются морщинами...»
Услышав песню, Ван Лихай сразу же вышел из медитации. Вглядываясь в темноту ночи, он вспоминал о своём строгом отце.Хань Бэй чувствовала, как её сердце разрывается на части. Она склонила голову, вспомнив своего отца и как он хромал, когда они много лет назад вместе гуляли по секте Чёрного Сита.
Вскоре песню услышали на втором и шестом пике. Её переполняла отцовская любовь, настолько сильная, что её невозможно было развеять. Даже самые злые люди на Небе и Земле невольно предались бы воспоминаниям, услышь они эту песню.
«Я помню, как ты поднял на меня руку и как я разгневанно посмотрел на тебя в ответ. Я оттолкнул тебя и ушёл, громко хлопнув дверью, так и не увидев, как ты задрожал, не увидев разочарования в твоих глазах.
Одной дождливой ночью я слёг с серьёзной болезнью. Я открыл свои помутневшие глаза и увидел твою склонённую седую голову перед статуями богов, как ты молился, чтобы мне стало лучше. Ты продал всё, что у тебя было, чтобы я полностью излечился. Увидев это, мои руки задрожали, а сердце защемило от боли. Я хотел открыть рот и сказать...
"Отец, я был неправ"».
Песня переплавляемых пилюль достигла первого и седьмого пика. Её было слышно на всех первых небесах секты Бессмертного Демона. Её слушали все: ученики внешней секты, внутренней секты, конклава, старейшины... все. Эта песнь затронула самые тонкие струны души даже самых могущественных людей в мире — бессмертных, заставив их вспомнить прошлое.
Был сотворён резонанс, были разбужены воспоминания. В этот миг во всей секте не было слышно ни звука, кроме одной единственной песни... Люди слушали её и вспоминали о прошлом.
Парагоны первого, второго, третьего, пятого, шестого и седьмого пика... все шесть парагонов сейчас слушали песню. Все они с печалью смотрели на четвёртый пик. Они видели, что Мэн Хао переплавляет пилюли, слышали его беззвучный голос в песне. Даже парагон, который больше всех не любил Кэ Цзюсы, тяжело вздохнул.
— Он... наконец вырос. Брат Юньхай... я желаю тебе... счастливого пути.
В этот момент в секте Бессмертного Демона раздался ещё один звук. Звук колоколов... погребальный звон...
На втором пике Сун Цзя опёрлась на сосну, её безучастный взгляд был направлен в сторону четвёртого пика. В какой-то момент в уголках её глаз навернулись слёзы и побежали по щекам, оставляя за собой горячие дорожки. Песня целебной пилюли слой за слоем окутывала её сердце, медленно пробуждая воспоминания.
Образ её отца, образ её самой...Некоторые звали её жемчужиной на ладони[1]. Сун Цзя до сих пор не забыла, что она... была жемчужиной на ладони её отца.
Мерная песнь целебных пилюль разносилась эхом по первым небесам. Она затронула сердца миллиона людей, даже Фан Юй. Она задумчиво сидела, пытаясь справиться с нахлынувшими эмоциями. Девушку одолевали волнение и воспоминания. Воспоминания об её отце: образованном, мягком и в то же время очень строгом. Песнь напомнила и об её детстве со всеми приятными и милыми сердцу моментами. Взволновала её песня четвёртого пика, потому что она ясно слышала исходящую от мелодии любовь Мэн Хао к семье, к человеку, который не был его отцом.
— Отец, — прошептала она, — действительно ли ты сделал правильный выбор?
В какой-то момент она заплакала. Она вспомнила своё детство. Тогда она часто видела, как рыдает её мать, а отец стоит у окна и смотрит куда-то вдаль глубоким задумчивым взглядом. Этот взгляд был полон любви, которой, будучи маленькой девочкой, Фан Юй не понимала. Только став старше и размышляя о своём детстве, она поняла, что это была любовь, но не к ней, а к кому-то, находящемуся очень и очень далеко, кому-то в далёких краях.
Любовь отца и любовь матери совершенно разные. Любовь отца более сдержанная, более молчаливая, словно гора. Будучи ребёнком, твой отец — твой ангел хранитель. Став подростком, всё меняется, он становится помехой. Ты видишь себя лучше, чем он. Считаешь его ниже себя. В зрелости, смотря на гору, ты внезапно понимаешь, что твой отец всё это время был рядом и с гордостью наблюдал за тобой. Всё твоё высокомерие, весь твой эгоизм, всю твою узколобость — всё это он прощал. Прощал, не сказав ни единого слова. В момент этого осознания тебя пронзает непередаваемое чувство тоски, ведь ты внезапно понимаешь. Что... это и была любовь отца.
Пока она есть, ты её не замечаешь. Но потеряв, тебе кажется, что Небеса в твоём сердце навсегда потускнели!
Когда ребёнок хочет позаботиться о своих родителях, но понимает, что их уже не стало... его сердце пронзает печаль, способная вызвать самые горькие слёзы.
Пока Мэн Хао переплавлял пилюли, песнь разносилась по всем первым небесам. На всех семи великих пиках миллион учеников в полной тишине слушали песню. Даже парагоны погрузились в глубокие раздумья. Слушая песню, перед их глазами проносились картины из прошлого...
«В прошлом я считал себя способным на всё. Вы тогда много чего говорили. Вы пытались вмешаться, помочь, но тогда я отмахнулся от этого, посчитав, что всё изменилось. Я думал, что могу самостоятельно расправить крылья и летать. Но потом мои крылья сломались, я очень устал. После долгого полёта я внезапно обернулся назад и подумал о вас, обо всём, что вы мне говорили. Но когда я обернулся, то увидел только вашу могилу. Я стоял перед ней и рыдал. Как же я хотел сказать:
"Отец... я был не прав"».
«В прошлом я не считался с вами, а потом покинул вас, чтобы доказать на что способен. Много лет спустя я покорил мир и вернулся к вам, желая продемонстрировать свои достижения, желая увидеть ваше удивлённое лицо. Вместо этого я увидел в ваших глазах лишь огромную гордость за меня. Моё сердце сжалось в груди. За столько лет ваши волосы поседели. Я обнял постаревшего отца и прошептал:
"Отец, я вернулся"».
Из глаз Цзи Сяосяо брызнули слёзы, когда на неё накатились воспоминания...
Память Ли Шици воскресила образ её наставника. Она не знала своего отца. Когда она впервые в жизни открыла глаза, то увидела не наставника, а какого-то другого человека. Но со временем наставник стал ей отцом. Она звала его наставником, но сердце звало его отцом. Потеряв родителей, когда она ещё была крохотным ребёнком, её удочерили. Став старше, она превратилась в настоящую красавицу. Однако с ранней юности она была поражена страшной болезнью. Только благодаря усилиям наставника спустя много лет она смогла начать жить нормальной жизнью.
Без наставника не было бы никакой Ли Шици.
Давным-давно он взял её с собой, чтобы попытаться найти её родной город. После долгих поисков Ли Шици мягко сказала:
— Наставник, не надо больше искать. В этой жизни вы мой наставник. Я очень надеюсь, что в следующей вы станете моим отцом.
Песнь пилюль полностью затопила секту Бессмертного Демона. Она затронула тонкие струны в душах всех этих людей. Не было таких, кто бы не проникся этой песней...
Мэн Хао выглядел потерянным. Эти целебные пилюли, эта алхимическая печь и её песня — всё это было пропитано его нежеланием расставаться с Кэ Юньхаем и мечтами Мэн Хао об отцовской любви. Он не заметил, как за его спиной возник человек в белом халате. Худощавый, с длинными волосами, он буквально был воплощением времени и древности. Этим человеком был Кэ Цзюсы.Он стоял позади Мэн Хао, его глаза были прикованы к алхимической печи, словно он мог наблюдать за ней вечность. Целебные пилюли переплавлял Мэн Хао, но песнь пилюль несла с собой голос не только Мэн Хао, но и Кэ Цзюсы.
А потом прозвучал погребальный звон. Колокол ударил ещё, и ещё, и ещё...
Никогда колокола не звонили после смерти учеников. Даже ученики конклава или элитные ученики были недостойны его. Только люди, имевшие огромные заслуги перед сектой, были достойны погребального звона секты Бессмертного Демона, который бы оберегал их в последнем пути. Кроме этих людей... только после смерти парагонов начинали звонить все колокола секты...
На девятом ударе колокола Мэн Хао вздрогнул. Он и Кэ Цзюсы медленно подняли глаза от алхимической печи.
— Колокола... — прошептал Мэн Хао.
Его сердце сковал страх, и внезапно ничего больше не имело значения. Его больше не волновала переплавка пилюль, иллюзорный мир или эта древняя эпоха. Его уже не заботило, стала ли эта партия пилюль божественными пилюлями, удалось ли ему их успешно переплавить.
Вздрогнув, он осознал, что уже наступила ночь. С дрожью в коленях он поднялся на ноги. Как вдруг алхимическая печь сильно загудела, а потом целебные пилюли и сама печь неожиданно взорвались. Их связь с Мэн Хао была оборвана, а сам он закашлялся кровью. Эта кровь окропила останки целебных пилюль. Она была наполнена не поддающимися описанию чувствами. Чувствами, несущими неугасимую любовь к отцу.
"Отец...
Мэн Хао тотчас поднял голову и задрожал, а потом без колебаний вбежал внутрь. В пещере бессмертного было темно, но он всё равно смог разглядеть Кэ Юньхая, сидящего в позе лотоса на каменной кровати. Кэ Юньхай постарел ещё сильнее. Теперь его аура была полностью пропитана разложением. Из его тела то и дело вырывался белый пульсирующий свет; похоже, его тело готовилось умереть в позе лотоса. Что до лампы рядом с ним... масло закончилось, лампа высохла[2]. Она светила настолько слабо; казалось, даже лёгкий порыв ветра мог задуть этот крохотный язычок пламени.
Рядом лежал огромный гроб. Его поверхность покрывал узор из причудливых зверей. Он выглядел довольно обычно, но, если присмотреться, становилось понятно, каким невероятным предметом был этот гроб.
— Цзюсы, не плачь... — хрипло сказал Кэ Юньхай, с любовью посмотрев на Мэн Хао. — Ты уже совсем большой. Папа не может оставаться рядом с тобой вечно. Отныне тебе придётся полагаться только на себя... Но есть последняя вещь, которую я могу для тебя сделать. Перед моей смертью во время медитации я хочу подарить тебе самое ценное сокровище в жизни, выкованное лично мной! С помощью заклинания Дивергенции Души ты сможешь культивировать неумирающую душу. К сожалению, его сложность слишком высока для тебя... Этот гроб поможет тебе культивировать эту технику. Даже если наступит страшная катастрофа... с ней ты сможешь выжить
Погребальные колокола пробили пятьдесят седьмой раз. На девяносто девятом ударе души не станет. Вместе с девяносто девятью кольцами света, созданными колокольным звоном, душа вернётся к Небу и Земле и перейдёт в потусторонний мир...
— Мы, практики, занимаемся культивацией не просто, чтобы получить вечную жизнь. Нет, наша цель Дао... Для тех, кто преследует Дао, жизнь — это утро, а смерть — это вечер[1]. Те, кто ищет Дао, ни о чём не сожалеют, когда наступает вечер...Жизнь и смерть не важны для меня. Без Лорда Ли твой отец давно бы уже погиб... Я не боюсь смерти. Только одно меня страшит и не даёт покоя... это ты... Я должен был умереть много лет назад, — продолжил он. — Но я беспокоился за тебя, поэтому откладывал этот момент вплоть до сегодняшнего дня. Если бы было возможно, я бы хотел побыть с тобой ещё немного, как в Пагоде Бессмертного Демона: я впереди, ты идёшь следом за мной... вдаль.
— ПАПА!
Со слезами на глазах Мэн Хао наблюдал, как Кэ Юньхай исчезает. Снаружи колокола пробили в девяносто девятый раз! На один раз меньше ста! Совершенство не допускалось. Погребальный звон оберегает в пути. Его не могло быть слишком много или слишком мало. Девяносто девять путей в потусторонний мир.
Этот погребальный звон возвещал о гибели парагона.
Колокольный звон эхом разносился по всем семи великим пикам первых небес. В этот момент миллион практиков семи пиков опустились на колени, чтобы отдать земной поклон. Их головы были обращены в сторону четвёртого пика. Все, включая других парагонов, низко поклонились."