На каждое действие "чёрной птицы" (Маргарита Фигули "Голубиное поселение") должно быть противодействие. Вчера смотрела Вечер с Соловьевым (пока не уснула). Решила напомнить для тех, у кого "память, как у рыбки" - отрывистое, "фрагментарное мышление" без базиса на прошлое. Так вот раньше я уже делала акцент на психотип Соловьева и дала определение, что он "иезуит", и делала ссылку на И.С. Тургенева "Первая любовь". Я не забыла, как он выступал "яблоком раздора" по Степановой "Друг Аркадий, не говори красиво", кода я писала о "кошмаре на 10 страницах"... "орлеанской девы" "Памяти, памяти...".
К чему я это все пишу? А к тому, что он выпадает из "обоймы ", из-за зависти к чужой успешности он пытается теперь копировать Мясникова, чтобы вклиниться в чужой разговор и как "маленький человек" "Рудин" свести все начинания к нулю.
Я говорила раньше, что не нужно "ловить подброшенные ножи, которые не можешь поймать" - пусть падают. Как иезуит с "отравленной конфеткой" Соловьев использует следующую тактику:
1. Потакает глупости, льстит, "притягивая за уши" двухметрового мужчины, с "умом пятилетнего ребенка" (пример про гандона Немцова, который ходил хлопал в ладоши и устраивал давки и "сыграл в ящик", думая, что он чем-то управляет (тема, которую я поддерживала на "птичьем языке" с Некрасовым и Мясниковым).
2. Чтобы втереться в доверие он как карточный шулер играет в поддавки, чтобы втереться в доверие, а потом преподносит "отравленную конфетку".
P.s.: Мама мне предсказывала то, что говорил ахинеи про "муравьев и любви и реакции", Рапопорт о "Письме к ученому соседу" и о "танюшкиных украшениях" (библиотека, на которую мама указывала пальцем), как о целом мире. Мама тоже это все говорил с таким же раздражением, как у Мясникова и Рапопорта. Да мне одной скучно не будет. Из-за вынужденной "социальной изоляции" я уже привыкла. Ну, и когда я заказывала "деревянный дом" я же также заказывала, как Тави с пирогом с мясом, и "гостевой домик".
Ну, и о книгах, как о целом мире:
"... В то время, как в духовой яростно скворчало мясо, вздувался и опадал пирог, решив лучше подгореть, чем уступить какой-то литературе, всадник из Сен-Круа по каменистой дороге, взбивая пыль, мчался к Алансонскому герцогу с известием о нападении англичан, и, держась за всадника, сидела пропитанная духами Тави. В то время как лорд, губернатор Калэ, требовал от Дианы невозможных страстей, — соус полился через край, но Тави ледяным взглядом сказала лорду: — «О, нет!» И когда рыцарь, герой всех времен и стран, освобождал пленницу, пирог, лопнув, выпустил часть начинки, а Тави, краснея, решила уже сказать рыцарю с огромным мечом: — «Да».
О вы, люди, умершие люди, с детской чертой глаз, омраченных жизнью! Вам улыбаются и вас приветствуют все, кто дышит воздухом беспокойным и сладким невозможной страны. Спала или нет Тави — не знала она; но, устав, видела, как среди армий англичан и французов появились индейцы. Переплет какой книги не удержал их? Все пропало. Проведя рукой по глазам, Тави очнулась и вернулась к хозяйству. ...".