Это цитата сообщения Goodwine Оригинальное сообщение
Ножом по сердцу... Лирические стихи...
Эпиграф
Сегодня, в корыстных целях, скитаясь по интернету...
Я понял,что места в душе настоящим чувствам практически нету...
Вернее они, конечно-же есть, но просто не могут прорваться наружу,
Как путник не может пробиться сквозь зимнюю стужу,
К теплому очагу...
и я уже не могу...
Прошу прощения за свое лирическое отступление (давно не стихоплетствовал), но сегодня наткнувшись на глубокие душевные стихи, поспешил поделиться этой подборкой с Вами. Есть такие стихи, которые идут из глубины души и вызывают дрожь в теле, а в горле ком... Стихи, которые понимают тебя лучше самых близких людей. Стихи, от которых встают дыбом волосы по всему телу. Стихи, которые приносят боль и облегчение одновременно...
Аля Кудряшева (izubr), 2007
Мама на даче, ключ на столе,
завтрак можно не делать.
Скоро каникулы, восемь лет, в августе будет девять.
В августе девять, семь на часах, небо легко и плоско, солнце оставило в волосах выцветшие полоски.
Сонный обрывок в ладонь зажать, и упустить сквозь пальцы.
Витька с десятого этажа снова зовет купаться.
Надо спешить со всех ног и глаз — вдруг убегут, оставят.
Витька закончил четвертый класс — то есть почти что старый.
Шорты с футболкой — простой наряд, яблоко взять на полдник.
Витька научит меня нырять, он обещал, я помню.
К речке дорога исхожена, выжжена и привычна.
Пыльные ноги похожи на мамины рукавички.
Нынче такая у нас жара — листья совсем как тряпки.
Может быть, будем потом играть, я попрошу, чтоб в прятки.
Витька — он добрый, один в один мальчик из Жюля Верна.
Я попрошу, чтобы мне водить, мне разрешат, наверно.
Вечер начнется, должно стемнеть. День до конца недели.
Я поворачиваюсь к стене. Сто, девяносто девять.
Мама на даче. Велосипед. Завтра сдавать экзамен.
Солнце облизывает конспект ласковыми глазами.
Утро встречать и всю ночь сидеть, ждать наступленья лета.
В августе буду уже студент, нынче — ни то, ни это.
Хлеб получерствый и сыр с ножа, завтрак со сна невкусен.
Витька с десятого этажа нынче на третьем курсе.
Знает всех умных профессоров, пишет программы в фирме.
Худ, ироничен и чернобров, прямо герой из фильма.
Пишет записки моей сестре, дарит цветы с получки,
Только вот плаваю я быстрей и сочиняю лучше.
Просто сестренка светла лицом, я тяжелей и злее,
Мы забираемся на крыльцо и запускаем змея.
Вроде они уезжают в ночь, я провожу на поезд.
Речка шуршит, шелестит у ног, нынче она по пояс.
Семьдесят восемь, семьдесят семь, плачу спиной к составу.
Пусть они прячутся, ну их всех, я их искать не стану.
Мама на даче. Башка гудит. Сонное недеянье.
Кошка устроилась на груди, солнце на одеяле.
Чашки, ладошки и свитера, кофе, молю, сварите.
Кто-нибудь видел меня вчера? Лучше не говорите.
Пусть это будет большой секрет маленького разврата,
Каждый был пьян, невесом, согрет, теплым дыханьем брата,
Горло охрипло от болтовни, пепел летел с балкона,
Все друг при друге — и все одни, живы и непокорны.
Если мы скинемся по рублю, завтрак придет в наш домик...
Господи, как я вас всех люблю, радуга на ладонях.
Улица в солнечных кружевах, Витька, помой тарелки.
Можно валяться и оживать. Можно пойти на реку.
Я вас поймаю и покорю, стричься заставлю, бриться.
Носом в изломанную кору. Тридцать четыре, тридцать...
Мама на фотке. Ключи в замке. Восемь часов до лета.
Солнце на стенах, на рюкзаке, в стареньких сандалетах.
Сонными лапами через сквер, и никуда не деться.
Витька в Америке. Я в Москве. Речка в далеком детстве.
Яблоко съелось, ушел состав, где-нибудь едет в Ниццу...
Я начинаю считать со ста, жизнь моя — с единицы.
Боремся, плачем с ней в унисон, клоуны на арене.
«Двадцать один», — бормочу сквозь сон. «Сорок», — смеется время.
Сорок — и первая седина, сорок один — в больницу.
Двадцать один — я живу одна, двадцать: глаза-бойницы,
Ноги в царапинах, бес в ребре, мысли бегут вприсядку,
Кто-нибудь ждет меня во дворе, кто-нибудь — на десятом.
Десять — кончаю четвертый класс, завтрак можно не делать.
Надо спешить со всех ног и глаз. В августе будет девять.
Восемь — на шее ключи таскать, в солнечном таять гимне...
Три. Два. Один. Я иду искать. Господи, помоги мне.
[717x479]
Дана Сидерос, 2009
Один мой друг подбирает бездомных кошек,
Несёт их домой, отмывает, ласкает, кормит.
Они у него в квартире пускают корни:
Любой подходящий ящичек, коврик, ковшик, конечно, уже оккупирован,
Не осталось такого угла, где не жили бы эти черти.
Мой друг говорит, они спасают от смерти...
Я молча включаю скепсис, киваю, скалюсь.
Он тратит все деньги на корм и лекарства кошкам,
И я удивляюсь, как он ещё сам не съеден...
Он дарит котят прохожим, друзьям, соседям.
Мне тоже всучил какого-то хромоножку
С ободранным ухом и золотыми глазами,
Тогда ещё умещавшегося в ладони...
Я, кстати, заботливый сын и почетный донор,
Я честно тружусь, не пью, возвращаю займы.
Но все эти ценные качества бесполезны,
Они не идут в зачет, ничего не стоят,
Когда по ночам за окнами кто-то стонет,
И в пении проводов слышен посвист лезвий,
Когда потолок опускается, тьмы бездонней,
И смерть затекает в стоки, сочится в щели,
Когда она садится на край постели
И гладит меня по щеке ледяной ладонью,
Всё тело сводит, к нёбу язык припаян,
Смотрю ей в глаза, не могу отвести взгляда.
Мой кот Хромоножка подходит, ложится рядом.
И она отступает...
Елена Касьян, 2008
Юзек и Магда
Юзек просыпается среди ночи, хватает её за руку, тяжело дышит:
«Мне привиделось страшное, я так за тебя испугался...»
Магда спит, как младенец, улыбается во сне, не слышит.
Он целует её в плечо, идёт на кухню, щёлкает зажигалкой.
Потом возвращается, смотрит, а постель совершенно пустая,
— Что за чёрт? — думает Юзек. — Куда она могла деться?..
«Магда умерла, Магды давно уже нет», — вдруг вспоминает,
И так и стоит в дверях, поражённый, с бьющимся сердцем...
Магде жарко, и что-то давит на грудь, она садится в постели.
— Юзек, я открою окно, ладно? — шепчет ему на ушко,
Гладит по голове, касается пальцами нежно, еле-еле, Идёт на кухню, пьёт воду, возвращается с кружкой.
— Хочешь пить? — а никого уже нет, никто уже не отвечает.
«Он же умер давно!» — Магда на пол садится и воет белугой.
Пятый год их оградки шиповник и плющ увивает.
А они до сих пор всё снятся и снятся друг другу...
Ок Мельникова, 2012
все важные фразы должны быть тихими,
все фото с родными всегда нерезкие...
самые странные люди всегда великие, а причины для счастья всегда невеские.
самое честное слышишь на кухне ночью, ведь если о чувствах — не по телефону,
а если уж плакать, так выть по-волчьи,
чтоб тоскливым эхом на полрайона...
любимые песни — все хриплым голосом,
все стихи любимые — неизвестные.
Все наглые люди всегда ничтожества,
а все близкие люди всегда не местные.
Все важные встречи всегда случайные.
Самые верные подданные — предатели,
цирковые клоуны — все печальные,
а упрямые скептики — все мечтатели.
Если дом уютный — не замок точно, а квартирка старенькая в Одессе...
Если с кем связаться — навеки, прочно...
Пусть сейчас не так всё, но ты надейся...
Да, сейчас иначе, но верь: мы сбудемся,
Если уж менять, так всю жизнь по-новому.
То, что самое важное, не забудется...
Гениальные мысли всегда бредовые.
Кто ненужных из жизни вычеркнул - те свободные,
Нужно отпускать, с кем вы слишком разные.
Ведь, если настроение не новогоднее, значит точно не с теми празднуешь...
Ксения Желудова, 2011
Памятка
прочитай и выучи наизусть:
тьма имеет предел, и любая грусть преодолима...
Если построить мост; боль исчерпаема,
Горе имеет дно, если осмелиться встать в полный рост, дотянуться до счастья, ибо оно досягаемо,
И рецепт его крайне прост - запиши и бумагу затем сожги:
люди — концентрические круги, у всех одинакова сердцевина.
Память — вбитый в темя дюймовый гвоздь, научись прощать, он выйдет наполовину...
Обиды и скорбь созревают в тугую гроздь, выжми до капли, получишь терпкие вина.
Взрослей, но и не думай стареть,
смерть существует, но это всего лишь смерть...
Дань закону контраста - не стоит пытаться нумеровать страницы,
Ибо время тебе неподвластно, но в твоих силах помнить слова, имена и лица,
Рушить стены и презирать границы,
Любить, покуда сердце не задымится,
и знать, что всё это не напрасно...