Говорим «Айвазовский» — подразумеваем «Девятый вал». И наоборот. О картине, ставшей программной для мариниста, у которого, между прочим, немало и других работ, — в нашем материале. 

 

 

 

  

«Девятый вал» — одна из самых знаменитых картин русского художника-мариниста Ивана Айвазовского, хранится в Русском музее. Живописец изображает море после очень сильного ночного шторма и людей, потерпевших кораблекрушение.

Айвазовский решил использовать народное поверье о том, что в общем ритме накатывающихся волн одна заметно выделяется своей мощью и размерами среди других. Древние греки считали самой гибельной волной третью, римляне - десятую. В представлениях других мореплавателей самым сокрушительным был девятый вал. 

Противостояние людей и стихии - вот тема картины. Герои Девятого вала представлены единой сплоченной группой все еще верящих в себя людей. Они ни на минуту не усомнились в своем отчаянном мужестве, но они с честью выдержали испытание, постоянно поддерживая друг друга. Замечателен жест одного из героев, который, сам еле-еле держась за мачту, из последних сил поддерживает своего обессилевшего товарища, не давая ему соскользнуть в пучину. И вся группа держится вместе, чтобы в случае чего подбодрить друг друга в критической ситуации. Все это подтверждало, что есть смысл в борьбе, в воле человека к спасению, в его вере в то, что, проявляя героизм, своими собственными силами можно спастись, когда по всем законам им было суждено погибнуть. 

Но взбесившаяся стихия в трактовке Айвазовского не только ужасает — она еще и восторгает. Светящаяся на просвет грозовых всполохов вода переливается всеми цветами радуги, брызги светятся, могучие волны тяжело перекатываются через погибающих людей, грозные скалы сулят гибель. Кажущийся перебор чувств, в действительности соответствовал трагической ситуации. Такого реализма, проявившегося в картине Девятый вал, и других, никто в его время в изображении морских стихий достичь не мог. 

В картине соединилось многое из виденного и испытанного самим художником. Особенно памятна была ему буря, которую он пережил в Бискайском заливе в 1844 году. Шторм был столь сокрушителен, что судно сочли утонувшим, и в европейских и петербургских газетах появилось сообщение о гибели молодого русского живописца, имя которого уже было хорошо известно. Спустя годы Айвазовский вспоминал: «Страх не подавил во мне способности воспринять и сохранить в памяти впечатления, произведенного на меня бурею, как дивною живою картиной».

Сюжет

Чудом выжившие после шторма люди готовятся встретить новый удар стихии — тот самый девятый вал, грозу всех, кто в море. От судна остались лишь щепки, на горизонте — ни клочка земли. Пятеро восточных мужчин из последних сил держатся за мачту. Казалось бы, шансов выжить — ноль, но яркое восходящее солнце дарит надежду на спасение и героям сюжета, и зрителям.

Контекст

Как это всегда бывает в историях великих произведений, есть смысл на поверхности, а есть подводные течения (как бы двусмысленно это не звучало в контексте данного полотна).

Начнем с простого. Айвазовский родился в портовой Феодосии. Когда живешь бок о бок с моряками, остаться в стороне от посиделок, во время которых то и дело звучат байки о плаваниях, невозможно. Фантастические рассказы о сокрушительных штормах, чудо-существах из глубин, богатствах и сражениях — чего только не услышишь от людей, которые большую часть жизни проводят в открытой воде.

Конечно, одна из самых страшных историй — о девятом вале. Это как суд господний, только в море. И вот Айвазовский подумал, а почему бы не запечатлеть это на полотне?

Еще в древности люди приметили, что волны на море разные. Потом физики сформулировали принцип интерференции (это когда несколько волн сливаются в единый вал, и срабатывает эффект синергии). Так вот на почве наблюдения родилась мысль о том, что во время морской бури есть некая девятая волна (именно девятая!), которая является самой сильной и опасной. При этом древние греки роковой волной считали третью, а римляне — десятую.

Люди творческие — художники, писатели, поэты, — использовали этот образ как некий символ кары, неукротимой природной силы. Державин, Полежаев, Аксаков, компания под псевдонимом Прутков, даже Пушкин, а позднее Лесков, Данилевский и Смирнова-Сазонова. Иными словами, кого только не вдохновляла история о девятом вале. Современники Айвазовского могли смело смотреть на полотно и для пущего трагизма цитировать, к примеру, Пушкина или еще кого. 

Кстати, по одной из версий, в основу сюжета легли не только байки матросов, но и личные впечатления художника, который за несколько лет до написания картины сам попал в шторм в Бискайском заливе. Считали, что судно погибло, газеты даже написали, что все, дескать, сгинул Иван в пучине морской. Но ничего, обошлось.

Другая сторона истории — душевные треволнения художника. К середине 1850-х Айвазовский переживал из-за смерти нескольких своих друзей, в том числе Белинского. В Европе тем временем бурлили революционные события. Художник не мог оставаться равнодушным. «А он, мятежный, просит бури…», — цитата вполне описывает мариниста в тот период. Все же Айвазовский был человеком аполитичным, поэтому ввязываться в революционные кружки не стал, а все сказал в своей картине.

«Девятый вал» сразу стал хитом. Когда картину выставили в Москве, люди приходили смотреть на нее, как в кино — по несколько раз на неделе. На выставке ее купил Николай I и передал Эрмитажу. В конце XIX века полотно попало в коллекцию Русского музея, где находится и сегодня.

«Корабль среди бурного моря», Айвазовский (1887)

Впоследствии Айвазовский на­писал целую серию «бурь». Они чередуются с изображениями спокойного элегического моря.

Судьба художника

Ованес Айвазян (таково имя Ивана Айвазовского) родился в Феодосии в купеческой семье. Родители не особенно усердствовали в поддержке художественных талантов старшего сына. И кто знает, получила бы история мариниста, если бы не помог ему архитектор Яков Кох.

Иван всегда был молодец. С детства — прилежный ученик. Все его хвалили, замечали, продвигали. Кроме, разве что, Таннера, который, хоть и был учителем Айвазовского, но страшно ему завидовал и боялся, что студент подорвет моду на учителя. Дело дошло даже до жалобы Николаю I. Дескать, посудите, государь, я ему запретил самостоятельные работы писать, а он, наглец, не только ослушался, еще и выставил их на всеобщее обозрение.

Другие педагоги Айвазовского ценили и всячески двигали вперед. Благодаря своим картинам к 22 годам Айвазовский заслужил личное дворянство, после чего с легким сердцем отправился на несколько лет за границу учиться уму-разуму. Через четыре года он вернулся модным, свежим, дерзким мастером. Такую звезду, да еще и мариниста, вовремя завербовал Главный морской штаб России. (Тогда ведь штатных фотографов не было, приходилось искать художников.)

Айвазовский очень любил играть на скрипке восточные мелодии. Автопортрет (1880)

Но недолго строил Айвазовский столичную карьеру — вернулся в родную Феодосию. Чем бы, вы думали, он там занимался? Море писал? Не без того, но не это было основным. Творить Айвазовский мог и без моря — с натуры он делал лишь набросок, а дальше в мастерской додумывал остальное. «Сюжет картины слагается у меня в памяти, как сюжет стихотворения у поэта: сделав набросок на клочке бумаги, я приступаю к работе и до тех пор не отхожу от полотна, пока не выскажусь на нём моей кистью. Набросав карандашом на клочке бумаги план задуманной мною картины, я принимаюсь за работу и, так сказать, всею душой отдаюсь ей…», — признавался художник.

В Феодосии он основал школу живописи, занимался охраной памятников культуры, организовывал археологические раскопки, благоустраивал город и всячески старался ради процветания малой родины. Благодаря его ходатайству в Феодосии появился крупнейший на весь Крым порт.

За более чем 80 лет насыщенной и благополучной жизни Айвазовский написал — внимание! — 6 тысяч картин на морскую тему. И организовал более 100 персональных выставок. Кажется, этот успех повторить еще никто не смог.

Выдающийся английский маринист Дж Тернер, посетивший Рим в 1842 году, был настолько потрясен картинами И. Айвазовского («Штиль на море» и «Буря»), что посвятил ему стихотворение:

Прости меня, великий художник, если я ошибся,
Приняв твою картину за действительность
Но работа твоя очаровала меня,
И восторг овладел мною.
Искусство твое высоко и монументально,
Потому что тебя вдохновляет гений.

Не только в Италии, но и в других европейских странах, где И. Айвазовский выставлял свои картины, его всегда сопровождал невиданный успех. Русский художник-гравер Ф. Иордан, тоже бывший в то время за границей, отмечал: «Его слава прогремела по всей Европе... Даже самонадеянный Париж восхищался его картинами».

До И. Айвазовского море редко изображалось русскими художниками, а его ранние произведения отличаются пленительной тишиной. Восход или закат солнца, штиль, сияющая над морем луна — все изображалось художником с тонкой поэзией.
Но к середине XIX века, вместе с ростом реализма во всем русском искусстве, И. Айвазовский тоже расширил круг своих творческих интересов и тем. Словами поэта А. И. Полежаева художник мог бы сказать и о себе:

Я видел море, я измерил
Очами жадными его;
Я силы духа моего
Перед лицом его поверил.

Он стал изображать волнение на море, приближение бури, шторм. Одновременно росло и его творческое мастерство, в основе которого лежало внимательное изучение натуры, накапливание в памяти «впечатлений живой природы».

Своим названием картина обязана распространенному мнению, будто бы каждый девятый вал во время шторма является особенно большим и страшным, превосходящим все другие.
На своем полотне И. Айвазовский изобразил рассвет после бурной ночи. За обломок мачты погибшего корабля цепляются четыре человека в восточной одежде, уцелевшие после кораблекрушения. Пятый старается выбраться из воды на мачту, ухватившись за падающего с нее своего товарища.
Им ежеминутно угрожает гибель среди обрушивающихся на них валов, но они не теряют надежды на спасение.

И. Айвазовский во многих своих картинах изображал кораблекрушения и людей, борющихся с морской стихией. В «Девятом вале» он особенно резко противопоставляет бушующее море и упорство нескольких человек. Золотой свет солнца, разгорающийся над людьми и пронизывающий картину, усиливает ее общий оптимистический характер. 

Восходящее солнце своим золотистым сиянием пронизывает водяную пыль, повисающую в воздухе, валы и пену, срываемую ветром с их гребней. 
Красочное великолепие раннего солнечного утра над волнующимся еще морем передано И. Айвазовским с замечательной смелостью и силой. Он соединил в одно целое золотистые, сиреневые, зеленые и синие тона. В картине все находится в движении, и зрителю порой кажется, что цвета эти сменяют друг друга вместе с вздымающимися и рушащимися волнами. В смене тонов перед ним то проносится облачный туман, согреваемый солнечными лучами, то взлетает просвечивающий зеленый вал, то тяжело спадает темно-синяя волна, скрывающая под собой холодную и мрачную глубину. 

Редкий и необычный в живописи мотив, переданный к тому же романтически-воодушевленно, является, однако, вполне реальным. Писатель И.А. Гончаров, мастер изображения моря в русской литературе (вспоминавший в своем романе «Фрегат «Паллада» И. К. Айвазовского), писал о подобных же явлениях:
«Бледно-зеленый, чудесный, фантастический колорит... Через минуту зеленый цвет перешел в фиолетовый; в вышине несутся клочки бурых и палевых облаков, и, наконец, весь горизонт облит пурпуром и золотом». 
Изображением только нескольких волн и солнечного сияния И. Айвазовский позволяет зрителю почувствовать мощь и красоту бушующего после урагана моря. Это было возможно только при действительно хорошем знании натуры. Сам художник говорил: «Движения живых струй неуловимы для кисти; писать молнию, порыв ветра, всплеск волны — немыслимо с натуры. Для этого-то художник и должен запоминать их».

Верхняя часть картины вся наполнена фиолетово-розовой мглой, пронизанной золотом низко стоящего солнца и расплывающихся, клубящихся, похожих на горящий туман облаков. Под ними хрустальное, зеленовато-синее море, высокие бурные гребни которого сверкают и переливаются всеми цветами радуги.

Свою картину художник выставил в Москве, и она с самого начала стала шедевром. О ней складывались легенды, и на «Девятый вал» приходили смотреть по многу раз, как когда-то на «Последний день Помпеи». В истории русской живописи это полотно блестит, как светлый луч, может быть, еще и потому, что И. Айвазовский выступил со своей «живой» любовью к природе в то время, когда мало кто из русских художников интересовался тем, что мы называем «душой» природы. 
Пейзажисты до И. Айвазовского писали главным образом «красивые виды», чтобы поразить зрителя чудесами и великолепием знаменитых живописных местностей. Об искренней любви к природе не было и речи, живой красоты ее не замечали, пейзажи писали порой без всякого вдохновения. Существовал даже особый шаблон пейзажной живописи, по которому и писали художники так называемой Воробьевской школы.
И. Айвазовский тоже был в Академии учеником М.Н. Воробьева, но стоял несколько в стороне от всех остальных. Его отношение к природе (в частности, к морю) может быть выражено словами поэта:

Не то, что мните вы. Природа —
Не слепок, не бездушный лик.
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык.

Александр Бенуа впоследствии говорил: «...лишь один Айвазовский, идя по пятам Тернера и Мартина, зажигался на время их вдохновенным восторгом от великолепия космоса, являвшегося для них живым, органическим и даже разумным существом».

 

"Сто великих картин" Н.A.Иoнина, издательство "Вече", 2002г 

Рассказы о шедеврах 

История одного шедевра: «Девятый вал» Айвазовского - Дилетант

[показать]