Судьба ребенка в тот момент ее не заботила, она находилась под воздействием слов нашей матери: «Ты загубишь свою жизнь, не сможешь учиться, получить выс­шее образование». На самом деле я уверен, что причина была в другом. Мать не могла допустить, чтобы в ее доме висели пеленки, портящие интерьер, а по ночам раздавался дет­ский плач. Это было не по правилам. И она, как могла, застращала Наташу. Так что мальчика усыновили родители Максима — Татьяна и Михаил Коропцовы.

Время от времени я им звонил, каждый

[показать]

раз боясь услышать страшное. Слова врача о том, что ребенок не протянет и двух недель, крепко врезались в память. Однажды Та­тьяна сообщила:

—Фатеева приехала к нам и сейчас гуляет с коляской.

—Не пускайте ее на порог! — не сдержался я. — Как вы объясните внуку, когда он подрастет и начнет задавать вопросы: кто эта женщина? Скажете правду: это та, что хотела спихнуть тебя в дет­дом?

Мои слова задели Татьяну за живое. Она попросила Фатееву больше не приезжать, не беспокоить их Женю. Не исключаю, что Наталья Николаевна после этого вздохнула с облегчением. Я тоже старался лишний раз не бередить старые раны. Женя выжил только потому, что оказался в семье, а не в детском доме. Честь и хвала Татьяне с

Михаилом. Он долгое время не знал, что на самом деле старший брат Максим — это его отец.

Я молчал двадцать пять лет, не хотел выносить сор из избы, но все предала огласке сама Татьяна в одной из телепрограмм на НТВ. Сегодня Максим успешный продюсер, Женя пошел по стопам деда и поступил во ВГИК. Я очень хотел бы с ним увидеться, потому что всегда считал родным. Но это уже зависит исключительно от желания самого Жени.

В тот момент я ненавидел и мать, и сестру, казалось, им нет прощения. Но прошло время, и сегодня я не осуждаю Наташу, девчонка попала в трудную ситуацию и от ужаса не соображала, что делает. Потом она вышла замуж. Николай — солидный человек, значительно старше ее. Руководил строительной компанией. Детей у них

нет. И выс­шего образования Наташа так и не получила... Я никогда не заговаривал с ней о той истории: сначала потому что вообще не общался с сестрой несколько лет, а потом мне стало жалко Наташу. Бог ей судья. С матерью сестра не видится...

Живут они с мужем в за­городном доме в Балашихе. Встречаемся мы редко, но ­по­сто­ян­но созваниваемся. Из квартиры мать в свое время Наташу тоже выставила, сказала: «Уезжай, ты мне ме­шаешь».

Наталья Николаевна в очередной раз пыталась устроить свою судьбу. Помню, еще когда Наташа была маленькой, избранником матери стал грузинский футболист Володя. Увидел его и удивился:

—Зачем он тебе нужен?
Ответ Фатеевой поразил:

—Он потрясающе пылесосит ковры.

Футболист действительно расстался с большим спортом и занимался уборкой квартиры с утра до вечера, чтобы угодить жене. А в более зрелом возрасте поклонником матери был одно время Александр Панкратов-Чер­ный. И снова у нее ничего не получилось, так как Саша «дружил» с бутылкой. Человек он неплохой, но Наталья Николаевна правильно его выгнала. Разве можно жить с пьющим мужиком?

—Мам, как твой самый любимый? — ехидно интересовался я.

—«Завязал» после инфаркта. Алкоголь в рот не берет.

Проходит день, мне звонит брат Саша: «Встретил тут Панкратова-Черного

сильно подшофе. Требовал дать ему телефон Фатеевой».

До сих пор, пересекаясь с ним на студии, говорю: «Здрав­ствуй, папа!»

После истории с Наташиным ребенком мы не разговаривали с матерью несколько лет. А с отцом очень сблизились. Он пригласил меня в свою картину «Семь криков в океане», и я начал сниматься. Работал Владимир Павлович по-голливудски, все у него было придумано и продумано заранее, каждый кадр расписан. Он точно знал, когда актеру нужно встать, куда повернуться, пойти. Он все показывал. Снимал быстро. Отец вообще постоянно куда-то бежал, жил в бешеном ритме. Любимой его поговоркой была: «Волка ноги кормят». Он никогда не отдыхал. Вот я другой, обожаю что-то сделать, а потом, например, лежать на пляже, читать книжки или целый день

[показать]

смотреть футбол. Я даже умею ничего не делать. А ему надо было все время двигаться, двигаться, двигаться. Он очень мало ел и худым был всегда. Рассказывал, что в детстве бегал быстрее всех. «Вот, — говорит, — все бегут, а я их всех обгоняю метров на двадцать». И правда, Басов всегда все делал быстрее всех. Быстрее всех снимал, быстрее всех писал, рисовал. В какой-то момент ему становилось скучно, потому что он уже знал, что будет дальше. И так же быстро начинал заниматься чем-то другим. От тягучих картин, где вода с потолка может капать по полчаса, в восторг не приходил:

—Как Тарковский я тебе сейчас левой рукой за три дня сниму.

—Пап, перестань, — заступался я за Андрея Арсеньевича.

—О, боже ты мой! И почему тебе нравится всякая фигня?!

Однажды мы даже поссорились, когда отец показал мне, как именно надо играть сцену.

—Нет, так делать не буду, не хочу выглядеть идиотом, — заявил я и ушел со съемочной площадки.

Вениамин Смехов побежал за мной:

—Володя, ты что творишь? Не срывай смену.

—Но почему я должен встать и куда-то идти, если логика характера моего героя требует остановиться, плюнуть и на всех наорать?

Когда я все же вернулся в павильон, отец сказал:
—Играй как считаешь нужным.

Он никогда не оскорблял актеров, поскольку в основном снимал своих друзей, ему было с ними комфортно работать. Зато мог наорать на осветителя, что тот не туда направил свет, на реквизитора, который не вовремя принес что-то в кадр и задержал съемку. Постоянно подгонял оператора: «Почему так медленно перезаряжаешь камеру?»

Когда инсульт приковал отца к постели, это стало для него самым страшным испытанием. Мать навещала его в больнице, сидела у постели, заботилась. Она вообще, надо признать, в экстремальных ситуациях всегда при­ходит на помощь, за ба­бушкой, когда та умирала, ухаживала самоотверженно, до конца.

Титова появлялась в больнице у отца

редко. Когда они встретились, Владимир Павлович влюбился в Валентину без памяти. Ради нее бросил нас. Перевез родителей Титовой из деревни, квартиру им в Москве выбил. А Вален­тина Антиповна всю жизнь культивировала в нем чувство вины, упрекала, что испортил ее актерскую карьеру. Мол, если бы папа не настоял, чтобы снималась в «Щите и мече», она бы осталась в труппе Георгия Товстоногова и стала бы великой артисткой, звездой БДТ. До сих пор в этом уверена.

После инсульта отец по­терял интерес к жизни. Рука у него не двигалась, нога волочилась, передвигался Владимир Павлович с палочкой, что его страшно бесило. От привычки пить кофе он не отказался, хотя ему это было вредно. Когда мы тайком разбавляли крепкий кофе водой, папа делал глоток и выплескивал остальное в раковину:
«Этот «брандохлыст» я пить не буду». Сигареты мы тоже от него прятали, но отец все равно не бросал курить. Однажды с горечью признался: «Я уже никогда не стану преж­ним, а значит, нет смысла жить».

Я работал на дубляже зарубежного фильма, когда в тон­сту­дию вошел мой партнер Валера Рыжаков:

—Позвони маме.

—Что случилось?

—Позвони...

К телефону подошла бабушка: «Володя, папа умер... Сообщи Саше и Лизе».

Саша, окончив режиссер­ский факультет ВГИКа, проходил армейскую службу там же, где я, — в Театре Советской Армии. Меня проводили к брату, он

стоял у раковины и чистил зубы.

«Папы больше нет...»

Саша отшатнулся к стене и стал оседать.

Отца похоронили на Кунцевском кладбище. На по­минки собрались самые близкие его друзья. Валерий Се­менович Фрид окинул их взглядом и говорит: «Вы сидите с такими кислыми ро­жами, что если б Володя вас увидел, непременно сказал: «Ребята, вы что, совсем охренели?» А ну, давайте вспоминать про Басова смешное».

Георгий Мартынюк изобразил, как папа выступал по финскому телевидению и говорил на английском языке, которым не владел. Истории Станислава Андреевича Любшина, Юрия Саранцева сопровождал жуткий хохот. Мама тоже была на поминках, в отличие от

Титовой.

Зато суд, который делил отцовское наследство, Валентина Антиповна не пропустила. Лиза, наученная мамой, со слезой в голосе рассказывала, как Владимир Павлович жутко пил и всех бил, поносила нас с Олей: мол, мы — коршуны, желающие вырвать добычу у законных наследников. В итоге мне достались машина и гараж, Саша получил папины дневники, все остальное ушло Титовой и Лизе. Саша, кстати, долго не мог простить мать, а сейчас — ничего, общается. Я даже немного завидую: что же с матерью не общаться, если она не против. Моя, например, — против.

Лиза потом вышла замуж за иностранца, уехала в Грецию. Оля как-то пыталась списаться с ней через социальные сети, но Лиза не ответила.А с Сашей мы видимся часто, он пишет для нас с Олей сценарии, последний фильм «Салями», показанный на телеканале «Россия», имел большой успех, радуюсь, видя в титрах имена сразу троих Басовых. Окончив институт, Оля недолго поработала на иновещании Гостелерадио в американской редакции вместе с Владом Листьевым. Потом на свет появился Ваня. В начале девяностых российское кино рухнуло, работы для артистов не стало. Снявшись к тому моменту в тридцати фильмах, сыграв девять главных ролей, я решил попытать счастья в режиссуре. Дебютную постановку получил благодаря Андрею Смирнову, который руководил тогда Союзом кинематографистов. Он пробил ее своим авторитетом.

Я уверен, что муж и жена не должны разлучаться даже на день. Любая разлука — серьезная угроза самому

счастливому браку. Поэтому предложил Оле пойти ко мне в группу ассистентом режиссера. На втором моем фильме «Бездна», сценарий которого я, набравшись наглости, буквально выпросил у Эдуарда Яковлевича Володарского, Оля трудилась уже вторым режиссером. А на третьей ленте — «Одинокий игрок» — жена стала полноправным сопостановщиком. Мы сняли уже девятнадцать картин.

Это не значит, что наши отношения безоблачны. Можем так сцепиться на съемочной площадке, что мало не покажется. Оля даже иногда бро­сает: «Все, надоело! Иду домой!» — и ведь правда уходит. Но на следующий день мы снова вместе. Раньше группа пугалась, когда мы спорили до хрипоты, с какой точки должна снимать камера. Теперь к нашим манерам привыкли и лишь посмеиваются: «Началось в колхозе утро». Так уж
получилось, что маму я не снял ни в одном фильме. Сначала она обижалась. А потом сказала: «Даже если бы ты по­звал, все равно не стала бы сниматься». Почему? Непонятно. Но спрашивать бесполезно.

Мы с Олей вместе больше тридцати лет, может потому, что всерьез к себе не относимся. Даже иногда играем в какие-то дурацкие игры, как подростки. У Оли тщеславия нет вообще, а во мне этого добра было навалом. Она меня воспитала. Говорила: «Перестань думать о том, почему кому-то дают постановку, а тебе — нет, почему приз дали другому, а не тебе. Не думай об этом, забудь». И я забыл. Снимаю картины, и если они нравятся хоть одной какой-нибудь тете Мане — мне хорошо.

Жена не оставила меня в тяжелейшие времена, когда сидел без работы, когда

«кинул» продюсер, а соавтор украл мою идею. В стрессовых ситуациях, случается, хватаюсь за бутылку, но Оля не дает мне спиться, не оставляет один на один с неприятностями, депрессией. Мы так друг к другу прикипели, что никто нам не нужен. Она не ходит на девичники, я не рвусь на мальчишники. Друзья иногда на нас обижаются за то, что редко видимся, а нам вдвоем не скучно. Всегда есть о чем поговорить, что обсудить. Хотя мы очень разные. Из разного детства. Я мог не созваниваться с матерью по полгода и считал, что это нормально. А Оля своим родителям звонила каждый день. Так же, как мы сейчас звоним Ване. Он совсем взрослый — ему уже двадцать шесть, живет отдельно и го­раздо меньше в нас нуждается, чем мы в нем. Сын довольно закрытый человечек, это у него, наверное, от бабушки Фатеевой. Ваня снимался вместе с Натальей Гундаревой в сериале «Любовь.ru»,

сыграл сложнейший драматический эпизод, но актером становиться не пожелал. Окончил Гуманитарный университет, его приглашают переводить голливудские картины и сериалы, русские тексты фильмов о «Гарри Поттере» — его рук дело. Мы им очень гордимся. Когда он окончил институт, Оля позвонила знаменитой бабушке: «Наталья Николаевна, Ваня получил красный диплом».

Короткие гудки, трубка брошена.

Потом бабушка вдруг пригласила внука на премьеру картины «Королев», в которой после солидного перерыва, вернувшись на экран, сыграла жену конструктора космических кораблей. Ваня пошел, они поговорили, пообщались. Через пять дней у Вани день рождения. Бабушка не звонит. Ваня вроде бы не обижается, но когда наступает день рождения Натальи
Николаевны, с поздравлениями тоже не спешит. Такой вот характер — фатеевский.

Мы с матерью тоже не общаемся уже несколько лет, хотя и не ссорились в общепринятом смысле этого слова. Как-то она позвонила и взволнованным голосом сообщила:

—Ходорковского посадили в тюрьму.

—А тебе-то что до этого?

—Как что? Хотят задушить демократию!

Ну не сочувствую я Ходорковскому. Не нравится мне он. Поэтому не смог адекватно ответить, не поддержал мамино благородное негодование. А она бросила трубку и с тех пор, слыша мой голос, неизменно отвечает короткими гудками.

Центром вселенной для Натальи Николаевны всегда была она сама. В поисках средств на съемки фильма я обивал пороги спонсоров, жаловался матери:

—Опять ничего не получилось, не хотят они вкладываться в кино.

Та сочувствовала:

—Как я тебя понимаю.

А оказывается, именно в то время стала членом Совета директоров Киноцентра, и я считаю, что реально сама могла мне помочь. Но не делала этого. К чему обременять себя лишними хлопотами? Помню, однажды мать позвонила Наташе и сообщила, что ей нечем платить за квартиру. Мы скинулись, сестра приехала на Фрунзенскую и... «поцеловала» запертую дверь. Соседи, у которых хранятся ключи, сказали, что

Фатеева буквально вчера уехала на кинофестиваль в Китай и месяц ее не будет. А через некоторое время я узнал, что мать как член Совета директоров Киноцентра имеет впечатляющие доходы.
В очередной раз услышав жалобу на нехватку средств, сестра посоветовала матери разменять ее огромную квартиру на две поменьше, чтобы одну можно было сдавать. С тех пор и Наташа стала персоной нон грата.
Как ни грустно это сознавать, мы, дети и внуки Натальи Николаевны, не очень-то ее интересуем. Фатеевой никто не нужен. Никто. Книжки только какие-то псевдофилософские. Единственные живые существа, с которыми мать находит общий язык, это бездомные кошки. Она варит для них огромные кастрюли супа, разливает по баночкам и разносит по помойкам. Дворники замуровывают окна в подвалы, чтобы кошки не лазили, она — размуровывает
и ставит туда свои мисочки. Говорит: «Животные лучше, чем люди. Я людей не люблю, а животных люблю». Вот и весь сказ.
Иногда завидую этим кошкам: я ни разу не удостаивался подобной бла­го­тво­ри­тель­но­сти. Как ни пытался, так и не смог ее понять, мать для меня человек-загадка, человек-памятник. Из черно-белого мрамора. Плюс-минус. Могла бросать трубки, когда звонил отец, а потом приезжать к нему и выносить судно. Помогает многим людям, устраивает их в больницу, участвует в ­каком-то благотворительном фонде. Но я ни разу не видел, чтобы она плакала. Всю жизнь вела себя так, что мне не приходило в голову подойти к ней, обнять и сказать: «Мама, я тебя люблю». Наверное, права Ярослава Турылева, муж которой работал художником-постановщиком на фильмах моего отца, она сказала мне как-то: «Ты родился сиротой».

Конечно, каждый человек имеет полное право распорядиться своей жизнью как сочтет нужным. Может, моя мать сознательно заточила себя в своем одиночестве, чтобы никто не смог ее предать, обидеть или воспользоваться? Может, так она защищается от мира? Может, страдает от того, что не видит своих детей? Не знаю. Но я так хотел бы, чтобы она позвонила, сказала что-то доброе или попросила о помощи. А я прибегу.

Понимаю, что это вряд ли возможно. Мне кажется, ей хорошо одной в своем маленьком мирке. Спокойно.

Снова и снова набираю ее номер и снова слышу короткие гудки в ответ...

[показать]