Это цитата сообщения Nabrilin Оригинальное сообщение

Говорят они об этом полдня. Пришел Хагрид, еле протиснулся в прихожую. Долго меня рассматривал. А я его. Он кажется мне неудачливым анимагом, который начал превращаться в какого-то медведя, да так и застыл на полустадии: ни туда, ни сюда. И он просто огромен, хотя собственно у меня сейчас искаженное представление о размерах кого бы то ни было.

Жду не дождусь, когда мы все отправимся в Хогвартс. До назначенной встречи час.

Рон каждый раз теперь, как видит меня, качает головой, словно китайский болванчик – не верит, что я могу быть Малфоем. Остальные Уизли ржут. Они почти все время ржут, придурки, даже в Мунго у постели брата – так у них психика устроена. Грейнджер зачитывает выдержки из огроменных манускриптов, встав на табуретку, чтобы перекричать остальных. Поттер вносит свой идиотский вклад в общую суматоху: «А если не получится?» «А если он пострадает?» Один профессор молчит, посверкивает глазами на своего драгоценного. Ему чего волноваться: ну, обращусь я в мышь или стану обратно сыном Люца, или застыну на полпути, как Хагрид, - едино, по-моему. Невилл сидит бледный, меня не гладит, рассматривает что-то в стакане со сливочным пивом. «Совесть там твоя утонула – мог бы и приласкать напоследок, тайно, в коридоре», - думаю я. Мало ли во что я превращусь.

Через час гриффиндорцы начинают метаться, словно заполошные пикси, будто часы не висели у них перед глазами до этого. Снейп командует, организует их, и все по одному исчезают в камине. Жмусь к Невиллу, и тот даже наклоняется ко мне, но я как всегда оказываюсь на руках у Поттера, и мы летим с ним в директорский кабинет. Оттуда по полуразрушенному замку идем в Выручай-комнату. Она распахивается перед нами сразу, видно чувствует, что нам действительно НАДО в нее попасть.

Я вижу отца, мать, своих друзей, кое-кого из аврората, опять Риту – короче, толпу. Поттеровская троица, дебильно раскрыв рты и запрокинув головы, оглядывается вокруг. И я вдруг понимаю: они вспоминают не самый приятный эпизод жизни, как спаслись сами и вытащили из огня Гойла и Крэбба. Я сам оглядываю комнату, которая из занимательного склада вещей теперь превратилась в печь в крематории: закопчен даже ее высокий сводчатый потолок, уходящий ввысь. Герои только сейчас осознают, чего избежали. Терпеть не могу всю троицу, но когда у Поттера при виде Выручай-комнаты разжимаются руки, и он роняет меня на едва расчищенные от пепла каменные плиты пола, я его понимаю.

Люциус стоит с независимым видом, словно говоря: если его задумка не получится, то он особенно и не рассчитывал. Но я-то вижу. И щетину, и синеву под глазами, и копоть на волосах, которые дня два точно не мыты… И его высокомерно вздернутый подбородок меня не обманет. «Мерлин с твоей тростью, папочка, я люблю тебя». Мать тихо выговаривает ему что-то и вполне уверена в себе, но в ней я и не сомневался – она выдержит и не такое.

- Давайте без особых церемоний, - говорит Снейп и действительно безо всяких церемоний хватает меня за шкирку и подносит к противоположной стороне той бандуры, что и превратила меня в мангуста. Арка огромная или просто я уменьшился в двадцать раз с той минуты, как смотрел на нее со стороны. Мне так страшно, что я не тороплюсь, а прижимаюсь к полу и мне пофиг на разочарование толпы.

«Давай уже, иди, зверушка», - подсказывает мне Хагрид. «Аджид, вперед!» - командует Грейнжер. «Не хочет», - глубокомысленно комментирует Гойл. Снейп носком ботинка подталкивает меня по зад.

И я бегу… Железный свод отсекает зрителей, впереди выход, с боку ярким пятном в закопченном металле виднеется прореха. Возникает яркое дежавю, и нестерпимо хочется рвануться в этот пролом от мифического огня, но я преодолеваю себя, потому что чувствую, что арка начинает уменьшаться, а я расти. Не в силах сдержать свой бег, я вываливаюсь с другой стороны арки в виде… Драко Малфоя.

Если то, что предстало перед всеми вообще можно назвать этим именем.

У меня грязные руки с отросшими и обломанными ногтями, одежда двухнедельной давности, местами чистая и сильно мятая после поттеровской помывки, сбитые на носках ботинки с полностью развязавшимися шнурками. Я не завязываю их - они уже раз подвели меня, а так и иду, волоча за собой шнурки и ощупывая за пазухой палочку, в сторону Люциуса.

Все молчат, изумленно вздыхает лишь Скитер и скрипит ее перо по пергаменту. Я подхожу к отцу. Вижу его руки, в одной из которых зажат платок – он им протирал ботинки от копоти, вижу сами ботинки, а в лицо посмотреть боюсь. Сейчас он скажет, что спас меня, но больше я ему не сын. Потому что идиот и придурок, у которого мозг грызуна, не может быть Малфоем, потому что голодранец перед ним не может быть Малфоем, потому что беззубый чувак, не смеющий поднять головы – хоть кто, только не Малфой.

И здесь меня прорывает. Перед глазами вместо отцовских ботинок возникает лес, Нагини, шарфик в прихожей Поттера, чья-то рука, чешущая у меня за ухом, птичье мясо в тарелке, подвал теткиного дома и Невилл. Те самые слезы, которыми Малфои не плачут, текут из моих глаз пеленой, и хватает сил только сдерживать рыдания. Это вообще конец.

Но что-то случается в мироздании и в нашем сознании, потому отец неожиданно откидывает платок и прижимает меня к себе. Люциус говорит, что верил, что я жив, что гордится мной, и что мы ВКЛЮЧИМ МАНГУСТА В НАШ СЕМЕЙНЫЙ ГЕРБ, и прикасается к своей трости. Вмиг на ней вместо змеиной головы появляется оскаленная мангустья морда… Мама, наконец, обретает дар речи и поддакивает: «И я! Я тоже согласна!» После ее слов вся крематорская камера наполняется воплями, и они умножаются эхом, и со всех сторон к нам тянутся гриффиндорские руки, поздравляя Люциуса, нас всех, кто-то обнимает меня за плечи, какой-то домовик завязывает мои шнурки, Пивз роняет с вершины самой высокой обгоревшей кучи что-то шумное и грязное.
Хлопает меня по спине, оказывается, Поттер. Я оглядываюсь на него, пытаясь вложить во взгляд все презрение, но как-то совсем по-иному вижу его простецкую физиономию и протянутую руку. И пожимаю ее. Чего уж теперь.

Мы идем с мамой к выходу. Отец задерживается - беседует с Ритой Скитер, в его речи чаще всего проскальзывают слова «тысяча галлеонов», «две тысячи», «три тысячи». Я оборачиваюсь на оставшуюся толпу. Убеждаю себя, что мне интересно, приперся ли взглянуть на невиданное зрелище тот парный Уизли, что должен быть в Мунго. А на самом деле смотрю на Невилла. А он отвернулся, стоит отдельно, руки в карманах. Я снова замечаю, какие у него широкие плечи, и не знаю, чего хочу больше: забыть всю эту историю или снова свернуться калачиком на тумбочке. Там, где запахи вечного моллиного рагу, где в темноте звонкие поцелуи Уизли с Грейнджер, где капризный голосок Флер. Там, где в очередной раз стекает по стенке подле захлопнутой профессором двери, очкарик. Где тепло и уют, несмотря на ободранные стены и сырость. Там, где мой Невилл.

…

Вскоре все возвращается на круги своя. Я найден. Моя история рассказывается в газетах с перечислением всех геройств. Мелькает под колдовспышками видоизмененный герб Малфоев: на нем кольцом выгнулся гибкий мангуст. Оказывается, я с достоинством и изяществом выбрался из Анимольгатора и сдержанно всех поприветствовал. И ни строчки о слезах и моей зачуханности. Вот они тысячи галлеонов, что осели в кармане Риты. Все продается и покупается - отец до сих пор так думает. Но почему-то же он не стал совать эти самые золотые в руки гриффиндорцев! Потому что знает, что они сами ничего не скажут. Так что не все покупается, отец.

Мы сидим в зале, обедаем. Я почти не вижу Люциуса и Нарциссу за огромным столом. Если бы не акустика огромного зала, то и не слышал бы. Невилл как-то рассказывал Поттеру, что у него тоже такой же огромный стол, и бабушка заставляет его есть за ним. А Молли сказала, что вот бы им такой стол. А я, помню, подумал, что им какой стол не дай, все равно будут пихаться локтями, и здесь дело даже не в количестве людей, а в воспитании. И тогда Невилл сказал, что ему нравится гораздо больше так, в тесноте. Я согласен с ним. Теперь.

Распахивается высокое окно гостиной, влетает незнакомая сова. Она садится прямо посреди стола, расплескав на белую скатерть соус. Пока птицу не выгнали домовые эльфы, я стаскиваю у нее с лапы пергамент и разворачиваю его. Почерк мне незнакомый, потому я сразу опускаю взгляд вниз, к подписи. И сразу все плывет перед глазами, потому что письмо от Лонгботтома.

- Драко, что-то случилось? – обеспокоенно спрашивает отец.

- Нет, пап, все нормально. Не обращайте внимания, я почитаю.

Это грубое нарушение семейных традиций. Даже отец старался чинно закончить трапезу, когда у него горела Метка, письма же всегда дожидались окончания обеда. Но родители пока не пытаются возражать, они трясутся надо мной, как над драгоценной статуэткой из хрусталя работы горных гномов, потому переглядываются и снова принимаются за еду.

«Драко, - гласит письмо. - Надеюсь, наше школьное знакомство позволяет обратиться к тебе именно так. У нас проблема, которая стоит всех Волдемортов и войн, вместе взятых. Если ты способен в чем-то посодействовать, мы будем невероятно рады и благодарны. Вкратце: по некоторым личным обстоятельствам Гарри собирается покинуть волшебный мир и не один. Нет, не умереть, ничего такого, просто уйти. Думаю, мне надо изложить суть. У Гарри с мр. Снейпом сложились некие личные отношения, проще говоря – любовь. Да-да, не с Джинни Уизли, а именно с нашим профессором. Здесь все в шоке. Семья Артура вообще против таких связей и считает их неестественными. Их мнение очень сильно действует на Гарри, а через него и на мр. Снейпа. Последний говорит, что он должен наложить на всех Обливиейт или попросту самоудалиться из жизни героя. Гарри кричит: «Или он или я!», в общем, здесь светопреставление. Может быть, у тебя получится донести до него то, что не выходит у меня, Гермионы и Луны – рассказать, допустим, про среду чистокровных магов, где такие отношения вполне одобряются, хоть и не афишируются. Можно привести в пример Дамблдора, а то у меня самого язык не поворачивается вспоминать имя директора в такой теме. Но я точно знаю про его гомосексуальность, мне рассказывала бабушка.
Если ты согласен что-либо предпринять, жду тебя вечером на Гриммолд-плейс, 12, камин будет открыт. Невилл Лонгботтом.
Р.S. Спасибо тому магу, кто изобрел пергамент, в глаза ни за что бы не осмелился просить у тебя помощи. Но я видел, как вы с Гарри пожали руки друг другу, и решился на письмо».

- Сын мой, скажи честно, тебя шантажирует какой-то негодяй?

- Нет, папа. Все нормально, - отвечаю я, чинно вытираю губы салфеткой и аккуратно складываю письмо в карман мантии.

А вообще-то мне хочется схватить метлу и лететь-лететь-лететь… Но проще через камин.

…

- А-а! Малфой! – взвизгивает экс-невеста Поттера, когда я вечером появляюсь на Гриммолд-плейс, в доме номер двенадцать.

- Меня пригласил Лонгботтом, - недовольно ворчу я, оглядываясь на темные углы.

- Ты представляешь, что наш Гарри… - ее глаза горят, и не похоже, чтобы девица была сильно расстроена, зато она явно впечатлена последними новостями. Я окидываю ее снисходительным взглядом.

- Во-первых, «ваш» Гарри, а не наш. Во-вторых, я все знаю, причем узнал гораздо раньше вас, и не вижу в происходящем ничего достойного моего внимания. Но если так надо поговорить с мистером Я-Сам-Эпатаж, и если кто-то здесь считает, что мои разумные доводы достигнут его мозга, то я вполне могу попробовать. Где, Уизлетта, ваш копатель кореньев, который писал мне письмо?

- Я здесь, - говорит рядом Невилл, я вздрагиваю и краснею, блин, как тот очкарик…

Он отводит меня в комнату, где сидит их лохматый дружок со Снейпом. Северус запакованный в сто своих черных одежек, весь прямой, словно стрела в арбалете, так и кажется – отпусти его, он вылетит прямо в окно, освободит всех от себя, взовьется в небо и рухнет с высоты от своей несчастной любви. Но Поттер сидит за столом, перекрывая путь к отступлению, и что-то ему втолковывает. Перед ними бокалы с вином, может быть в них яд. Очень в их стиле.

- Драко? – хором удивляются оба.

- Не Аджид же… - веско роняю я и закрываю массивную дубовую дверь перед носом Лонгботтома. То, что я буду говорить, ему слушать не надо.
Через полчаса приватной беседы я отказываюсь от ужина, показываю кулак двум одинаковым Уизли, которые заманивают меня на кухню сырой выпотрошенной курицей, а Джордж крутит ее шеей, как змеей, не отзываюсь на слабое невиллово «спасибо!» и «не останешься?» и скрываюсь в камине. Где-то позади меня в оцепенении так и сидит парочка влюбленных: Гарри ошарашен моими доводами и полностью убежден, Снейп все время, пока я говорил, знакомо выгибал бровь. Очень хотелось добавить, что если он не избавится от дурной привычки, то скоро его лицо будет перекошено на сторону…

Я переношусь домой, взбегаю к себе в спальню и валюсь одетый на кровать. Какой я дурак. Неужели я сделал это для Поттера? Сердце стучит, вколачивая в мозг одну единственную правду: «Нет, для себя»… Повинуясь его особому горячему ритму, я скидываю одежду и позволяю рукам гулять по телу, а себе фантазировать. Запрещаю себе думать о том, что я пока один, и навряд ли что-нибудь изменится.

А через два дня в ворота Малфой-менора раздается звонок. Привратник так и докладывает всем: «Там пришел какой-то маггл с фикусом. Выпроводить?» И пока Люциус чинно ему кивает, не отрываясь от «Пророка», а мать манерно тянет «ма-аггл?», я уже аппарирую к воротам и чуть не сбиваю с ног Лонгботтома.

- Ты чего… через дверь? А это что за фикус? – запыхавшись, спрашиваю. Не похоже, кстати, на фикус.

- Ну, я не знаю, как у вас принято. Да и привык я: на Гриммолд-плейс чаще всего так приходят – камин только на определенных людей открывается. Они до сих пор «Орден Феникса», а потому всё еще шифруются. А это тебе, - он сует мне в руки тяжеленный горшок с землей и росточком. – Декоративная омела, она источает прекрасный запах. А еще у нее очень скользкий сок, который можно использовать в хозяйстве.

Смотрит на меня, и щеки, как маки. Да что у гриффиндорцев за полнокровие такое, и скажите на милость, где в хозяйстве можно использовать скользкий сок? Надо спросить у домовиков.

- Ты спятил, Лонгботтом? – с надеждой спрашиваю я. - Какой сок?

- Омелы. Я решил не дарить срезанные цветы. Их вроде как девушкам дарят, а в горшке и красиво, и полезно, и растение не жалко. Мне ведь Гарри рассказал, чем ты его убедил. Не отпирайся только. Ты сказал, что если Поттеру западло признаваться всему миру в связи с мужчиной, то пусть радуется просто самому факту разделенной любви, потому что ты тоже влюблен в мужчину, но представления не имеешь, как избранник отнесется. И то, что рад был бы сообщить всему миру его имя. Только сказал ты его почему-то только Поттеру со Снейпом. А Гарри мне передал. Так вот знай, что избранник... того... готов.

Я как затрясусь от хохота. То реву, словно Миртл, то ржу, как кони-Уизли – в шок меня повергают эти гриффиндорцы. Готов он. С цветочком пришел.

- Спасибо, конечно, за одолжение! – сквозь хохот говорю я. - Но ты хоть знаешь, к чему ты готов? Ты осознаешь вообще, что я не дамочка и в твоих объятьях раскисать не намерен?

- Догадываюсь, - сосредоточенно отвечает он. – Я помню Аджида у себя на руках, когда мы к бабушке прорывались. Огонь, а не зверь. Да, ты не бойся, Драко, любовь - она не убивает…

А продолжили мы разговор в спальне. И как использовать в хозяйстве декоративную омелу и мою узенькую двуспальную кровать тоже разобрались. Аж отец из своего кабинета, что тремя этажами ниже находится, прибежал и стучится: «Что случилось, сынок? Стихийная магия прорвалась или ты в заклинаниях практикуешься?»

«Все нормально, - еле отдышавшись, говорю, - папа. Ко мне друзья зашли – разговариваем».

И шепотом: «Какого боггарта, Нев, ты Заглушающее не поставил?», а он удивленно: «Это ж твой дом, Драко, чего я распоряжаться буду?»

Красивый он черт: голый, широкоплечий, в ремне из змеиной кожи – я на него нацепил, с засосами везде, улыбкой своей смущенной. Гладиатор, одним словом. И воспитание у нас одинаковое, и привычки, и зельеварение, как я, любит. Я ему велел пока ни о чем таком Снейпу не рассказывать, не пугать новобрачного. Решил, что сначала сам неумеху подучу мастерству зельевара. Позже, конечно. Когда сделаем передышку в другом искусстве.

…

Вот так и подошла к концу история, которая началась с Волдеморта, его идиотских приказов и развязавшегося шнурка. Это только одна история закончилась, а сколько их потом было? С гриффиндорцами же нельзя существовать спокойно: даже не воюешь, а все равно, как на пороховой бочке. Да мне самому нравится, что уж говорить…