Бабушка с дедушкой лет двадцать сторожили коллективный сад № 5. Их красный кирпичный дом стоял на возвышении, у главной дороги, разделявшей садовую территорию на две части. Они у меня деревенские, поэтому лучшего места жительства в окрестностях промышленного города не найти.

Дом с крыльцом, двумя террасами, печью, на которой можно было готовить, и специальной комнатой, где по воскресеньям проходили встречи правления сада.
И рядом – домик для собаки. Там жил Граф, которого позднее, гораздо позднее, следующие хозяева сторожки хладнокровно и при невыясненных обстоятельствах пристрелили (ох, как мы все горевали!).
Каждые школьные каникулы я проводила здесь. Зимой грела спину у печной стены, заваривала чай с травами и ела мед и варенье ложками.
Как сейчас помню зеленый ковер на полу, круглый стол у окна и в дальнем углу комнаты – старый черно-белый телевизор «Весна». Как я колдовала над ним долгими зимними ночами, щелкая ручкой настройки, пытаясь поймать нужный канал! Здесь, в бабушкином доме, мне позволялось смотреть самые поздние фильмы, и я торопилась воспользоваться такой возможностью, выискивала в программе передач что-нибудь интригующее.
А вечером мы все надевали валенки, толстые телогрейки, шерстяные платки, шапки-ушанки, выходили в скрипучую темноту, спускали Графа с цепи и шли осматривать наши заснеженные владения. Пугали воришек и хватали ночь за пятки. Как чудесно скрипел снег под ногами, как таинственно глядели черно-синие провалы окон выстроившихся в ровные ряды садовых домиков! Обходя территорию сада, я оказывалась в неведомом ночном мире с причудливыми рисунками теней, блеском огней далеких дорог и волшебными звуками. Каждую секунду слух мой и взгляд были напряжены, передо мной то и дело вставали сказочные и даже пугающие картины. И возвращали меня к реальности звонкий лай Графа, который толкал меня своей большой мордой, приглашая поиграть с ним, и переговаривающиеся голоса бабушки и дедушки.
А потом мы, подмерзшие, вваливались на большую террасу, сметали веником снег с валенок и ныряли в натопленную комнату, пили горячий чай и стелили постели.
Старички мои рано ложились спать, а я часто сидела на кухне с книгой или тетрадками. Или, придвинувшись к печке, любовалась жаром дышащими углями, перекладывая их кочергой.
Или доставала ключ и открывала Правление, эту скупо и сухо обставленную комнату с портретом Ленина на стене и зеленым сукном деревянного стола. Я любила сидеть за этим большим, важным столом, выдвигать все ящички, каждый раз надеясь найти какую-нибудь старинную вещицу. Я раскладывала на зеленом сукне свои тетрадки и принималась писать девичьи дневники. И очень не любила, когда бабушка приходила и напоминала, что «такая позднота! Ты когда спать-то будешь?»
А когда глаза мои начинали слипаться, я гасила везде свет и пробиралась к своей кровати. Юркну под тяжелое, ужасно теплое и уютное ватное одеяло, положу голову на подушку и тут же проваливаюсь в крепкий целебный сон.
Ах, как сладко спалось в бабушкином доме! Какая безупречная тишина накрывала дом ночами! И любую простуду мог прогнать этот дом. Почему-то очень сладко было здесь болеть. Закутаешься в пуховые бабушкины платки, обмажешься пахучей «звездочкой», к печке прижмешься – и насморка, боли в горле как не бывало! Бабушка лечила меня своей любовью, а еще любила повторять и сейчас продолжает повторять: «Зараза к заразе не пристает», имея ввиду свою старость и мои простуды.
А ближе к весне у запотевших окон я наблюдала, как растет рассада. Скоро, скоро поставят парник, засияет солнце, и я буду каждое утро забираться в душные джунгли с лейкой, а еще позже срывать хрусткие, в пупырышках, усыпанные росинками огурчики.
А летом бегала в сарай и вынимала с насестов теплые еще, живые яички. И каждый раз, держа в руках этот сгусток жизни, безмерно была удивлена и счастлива, словно видела рождение солнца.
А потом, наскоро похватав вкуснейших бабушкиных оладушек с вареньем, мчалась хулиганить с местной ребятней. Взрослея, заменяла набеги на чужие огороды (один раз нас даже гонял дед с ружьем!) и запрещенные походы к реке и железной дороге на возню с куклами: вышивала и мастерила для них наряды.
Что за чудное было время! Как хочется снова укутаться в пуховый платок, прижаться к теплой стене спиной, с ликованием вынести из курятника маленькое оранжевое солнышко!
Но деда уже нет три года. Бабушка постарела, зачастила в больницы – городской комфорт не пошел ей на пользу. Но все так же пахнет от нее большим живым домом. Деревенским. И она все та же – с серебряными волосами, в цветастых ситцевых платьях. И, коротая все такие же длинные зимние вечера, мы с любовью и нежностью вспоминаем те чудесные годы.