Да какого ж хрена.
Это все, что было в моей голове. Рука жиртреста уже не зажимала мой рот, но кричать о помощи не имело ни малейшего смысла. Моя вылазка оказалась ну просто до одури удачной! Хотелось просто зареветь от отчаяния, но я только больше стиснул зубы.
Мы не особенно тихо подошли к дверям нашего барака. Часовой по прежнему беззастенчиво посапывал, как вдруг мой "похититель" отвесил ему щелбан и что-то прорычал на немецком. Я не понял слов, потому что соображать вообще получалось с трудом. Я не знал, сдаст он меня или не сдаст, и самое страшное - я понятия не имел, что он сделает, если не сдаст. Сейчас я не был в том оцепенении, как в первый день по прибытию сюда, когда он запросто тащил меня за собой, а я даже не понимал, страшно мне или как вообще. Воспоминания об этом, казалось бы, должны были успокоить - тогда он притащил меня к врачу, который оказал мне помощь. Но мне не было спокойно - лицо горело, в ушах бешено стучал пульс, ноги и руки почему-то вообще не ощущались. Я не воспринимал разговор двух немецких ублюдков, я мог только пытаться совладать с самим собой. Весь мир как будто снова рушился, рушился. Если подумать, мир только этим и занимался с тех пор, как я здесь.
- Идем, жид, - передо мной вдруг оказалась ухмылка жирного нациста.
То есть..он не сдал меня? И теперь он ведет меня куда-то вдаль от барака, а значит, я потерял все шансы на поиски Айка этой ночью. Такой оглушительный провал заставил меня нервно хихикать. О чем я только думал? Как мне в голову пришло шляться по лагерю посреди ночи, почему я решил, что меня никто не заметит? С чего я вообще взял, что я могу спасти брата?
- Успокойся, слышишь? - немец крепко сжимал меня за плечи и слегка тряс. Я осознал, что по моим щекам катятся слезы, губы искусаны, и меня колотит так, словно по мне пустили ток.
- Тише, тише, жид, возьми себя в руки, - он слегка похлопал меня по щеке и взял меня за подбородок, - иначе придется колоть успокоительные.
Не знаю, что на меня вдруг нашло, но я извернулся и изо всех сил укусил его за руку. Жиртрест тут же отдернул ее и засмеялся.
- Совсем не кормят? Ладно, не шуми, я дам тебе поесть, еврейская крыска.
Отплевываясь и чуть ли не рыча, я поплелся туда, куда тянул меня этот немец. Все это было унизительно и неправильно. И страшно бесило меня. Хотелось сдохнуть от бессилия.

- Веди себя хорошо, - назидательным тоном прошипел фашист, когда мы, очевидно, добрались до пункта назначения. Он провел меня по полутемным комнатам (где, наверно, обитали его сослуживцы?) и мягко втолкнул в помещение, которое, очевидно, принадлежало ему. В углу находилась белеющая в полутьме кровать, рядом, кажется, что-то вроде тумбочки. Остальное я разглядеть не успел, поскольку за немцем закрылась дверь, и чувство опасности полностью заполнило меня.
- Не дергайся, - после этих слов я почувствовал толчок в спину, и тихо охнув, упал рядом с кроватью. Не знаю, планировал ли немец усадить меня на пол или нет, но подниматься мне не хотелось, поэтому я просто устроился там, забившись слегка в угол.
- Я не знаю, понимаешь ли ты меня, - разглагольствовал жирдяй, шаря в темноте по комнате, - но тебе нечего бояться здесь. Ты поступил крайне глупо, но рядом со мной тебе ничего не грозит.
Вдруг я понял, что передо мной тарелка с едой. Хлеб, картофель, что-то еще. Тарелку держал этот немец, и я почувствовал, что он подкупает меня. Но было как-то плевать, я жадно схватил угощение и принялся горстями запихивать все в рот, давясь и заглатывая. Немец только усмехнулся, снял фуражку и присел напротив меня на корточки. Мое лицо горело от стыда, а он пялился на то, как я ем.
- Оголодавший жиденок, - он коснулся моей щеки, заставив меня сильно дернуться. Он тихо зашипел, очевидно, пытаясь изобразить успокоительное "тшш", и продолжил медленно гладить меня по лицу. Это было...странно.
Я ощущал себя очень грязным, изнуренным существом, почти животным, рядом с ним. Я вдруг почувствовал, что расслабляюсь. Все это время я находился в страшном напряжении, каждую минуту.
Он протянул мне чистой воды.
- Ты поспишь здесь, - его голос звучал почти как приказ, хотя говорил он тихо, - а утром я доставлю тебя на место.
Засыпать рядом с ним все-таки не казалось мне такой уж удачной идеей, но измотанность сказывалась - я не ощущал в себе никаких сил даже после принятия пищи. Наоборот, все тело наполнила тяжесть, и глаза закрывались сами. Какая-то сила подняла меня с пола и уложила на кровать, которая - о боги! - была в кой-то веки мягкой. Я уткнулся в подушку в надежде, что просыпаться мне уже не потребуется.