настрочил за рабочий день х)
т.к. больше из меня ничего не захотело лезть, я нарисовал иллюстрацию
(я пока решил не заморачиваться с формой х_х)

Меня уже начинало ломать от атмосферы всеобщей истерии. Очередь длилась так долго, голова раскалывалась, людей разбивали на две большие массы - те, кто пройдет внутрь, и те, кто, очевидно, не пройдет.
- Мой мальчик, мой хороший мальчик, - шептала моя спутница. Я опасался, что она повредилась умом, поэтому погладил ее по руке.
Мы уже битый час стояли у ворот, в куче тех, кому предстояло оказаться внутри лагеря смерти. Повсюду слышалась гортанная немецкая речь, звуки побоев и плач. Я почти перестал на это реагировать - слишком было больно. Краем глаза я заметил, что не прошедших отбор скопом уводят куда-то в сторону. От мыслей об Айке начинало становиться совсем дурно.
- Шагай, шагай, - с этими словами меня грубо пихнули к воротам, которые со скрипом приоткрылись. Рядом возник человек в форме.
- Три шага вперед, раздеться и пройти за дверь, - прокричал он, обращаясь к длинной колонне пленных, - соблюдать очередь, держать строй, в темпе!
Я неохотно снял с себя пальто и рубашку. После тычка в спину штаны и ботинки пришлось тоже отдать военным. За дверью ждали, конечно, люди в белых халатах.
- Еврей?
Я старательно не смотрел никуда конкретно, пока меня осматривали, ощупывали, регистрировали и проверяли. От резиновых перчаток было холодно и противно. В конце концов мне выдали полосатую форму и пнули в сторону дверей. Стоявший там солдат приказал мне одеться и пройти в лагерь.
Мне открылся целый мир, выкрашенный в черно-белую полоску. Это было попросту страшно - понимать, что теперь я часть этого убогого и смертельно опасного уголка, возможно, навсегда. Нельзя было так думать, но эта мысль назойливо буравила мой мозг.
Я начал спускаться по лестнице, когда впереди как из-под земли вырос рослый и довольно упитанный немец. Я кожей ощутил его взгляд еще до того, как успел заметить его зрительно. По спине прошла дрожь.
- Добрый день, еврей.

[350x700]