Пролог. POV Кайл

Мы ехали уже, должно быть, больше 12 часов. От тесноты и духоты кому-то то и дело становилось дурно, с разных сторон слышались стоны, плач, в конце вагона кого-то тошнило. Я покрепче прижал к себе Айка. Тот молчал всю дорогу, вцепившись в меня. Десятилетний ребенок вел себя куда сдержаннее многих взрослых.
- Все будет хорошо, Айк. Держись рядом со мной, мы выберемся.
Я старательно говорил как можно тише, прямо в ухо младшему брату. Ответом мне было все то же молчание. Думаю, он понимал, что к чему, даже лучше, чем я. От этого во рту становилось нестерпимо сухо. Или, возможно, от жуткой жажды. Я сглотнул и облизал губы. Язык как наждак.
Я даже с трудом понимал, утро сейчас или вечер. Когда нас забрали? Кажется, это было ранним утром. Было еще темно. Значит, сейчас уже близится вечер. Я старательно пытался думать о чем-то разумном, чем-то, что упорядочило бы хаос внутри.
Вдруг я почувствовал прикосновение пальцев - чтобы Айк не почувствовал, как дрожат мои руки, я до боли сжимал его, и он, видимо, понял, что нужно как-то успокоить меня. Брат посмотрел мне в глаза и медленно обнял за шею. Я прижал его, что было сил. Эти объятия унимали ужас, царивший в моей голове, намного лучше всяких мыслей и слов.
Я не знал, где отец и где мама, и гнал прочь мысли о них. Когда нас забросили в этот темный, лишенный окон вагон, я четко осознавал – теперь я старший и единственный, кто может хоть как-то влиять и контролировать ситуацию.
Через какое-то время я заметил, что мы замедляемся. Раздался тяжелый скрип, людей пошатнуло сначала в одну сторону, затем в другую, некоторые попадали, другие шокировано завозились. Вагон остановился. Но ничего хорошего это, конечно, не предвещало.
Я весь напрягся, услышав грубую немецкую речь. Затворы были сняты, и в глаза неожиданно ударил свет.
Людей выволакивали из вагона кучами, сгребали в группки, я заметил немцев в белых халатах у входа в серое безликое здание. Внутри все сжалось, когда Айк мертвой хваткой вцепился мне в руку. Прежде чем лапы нациста успели сцапать нас, я спрыгнул из вагона и постарался примкнуть к толпе пленных, таща за собой Айка. Что-то тут же рвануло нас назад.
- Еврейские пидоры пожаловали, - прорычал, сплюнув, огромный немец, державший Айка практически на весу, как пушинку.
Я потянул брата на себя в каком-то бешеном отчаянии. Хотелось закричать, что это мой младший брат, что он даже не еврей, что его не должно тут быть, но получалось лишь хрипеть и царапаться, пытаясь ударить противника. Как жалко…
- Еврейская крыса!
За этим возгласом последовал удар прикладом, от которого я чуть не потерял зубы. Мир померк, пошатнулся, рухнул, разбился. Когда картинка перед глазами частично восстановилась, я обнаружил себя на руках какой-то женщины. По-прежнему живым и по-прежнему в толпе вновь прибывших.
- Все хорошо, успокойся, все будет хорошо, - шептала незнакомка, вытаращив пустые глаза. Кажется, она называла меня каким-то чужим именем, от чего становилось еще дурнее. Может быть, у нее забрали ребенка?
Руки заходили ходуном, когда я осознал, что Айка больше нет рядом.