Король советского кино
Народный артист Советского Союза Борис Фёдорович Андреев, кавалер трёх высших орденов СССР, лауреат двух Сталинских премий первой степени, главный призёр трёх международных кинофестивалей за свою жизнь снялся немногим более, чем в полусотне художественных фильмов. Даже если к ним присовокупить шесть его мультипликационных лент, всё равно не получается, чтобы в год - по фильму. То есть, и ежу понятно, что отечественный кинематограф далеко не сполна использовал могучий творческий потенциал этого выдающегося, плоть от плоти, кровь от крови народного творца. А ведь редко кто столь глубоко олицетворял собой неразрывную связь со своим народом, которой Всевышний сподобил Андреева. Да, острохарактерный артист Борис Фёдорович не обладал тем самым пресловутым даром перевоплощения. Он всегда и везде был мгновенно распознаваем, но именно этой своей фантастической узнаваемостью, в конце концов, и навечно себя прославил. Ибо никто до Андреева и после него не мог так точно и полно соответствовать исконно былинной сути русского человека, его неукротимой силе и удали, щедрости его души и сердца. О, все кинематографы мира, включая и хвалённый Голливуд, дорого бы заплатили, если бы такой персонаж у них появился! Не появится никогда…
Он родился в потомственно рабочей семье. После семилетки стал слесарем-электромонтёром на Волжском комбайновом заводе. При заводе был драмкружок, которым руководил режиссер Саратовского драматического театра Слонов. Иван Артемьевич и разглядел в большом, великодушном, слегка неуклюжем и малоразговорчивом, но необычайно преданном и самоотверженном парне будущего великого актёра. И просто-таки силой заставил Андреева поступить в местный театральный техникум. Борис уступил настойчивому педагогу лишь отчасти: в техникум определился, но завода не бросил. Совмещать трудового коня и трепетную лань Мельпомену было чрезвычайно трудно – юноша натурально выбивался из сил. И тогда рабочие на собрании постановили: не использовать студента в ночных сменах, снизить ему норму дневную и дать стипендию из заводских фондов. Так длилось долгих четыре года.
«На всю жизнь,- вспоминал Борис Андреев,- останется в моей памяти день, когда я пришел после защиты диплома в родной цех завода. Вместо обычной замасленной спецовки я явился в белой накрахмаленной рубашке, впервые надев галстук. Торчащие вихры были старательно приглажены. Кругом веселые, радостные лица, все поздравляли меня с окончанием. Общее настроение выразил старый слесарь Королёв, который заявил, что завод наряду с 1738 комбайнами выпустил в этом году и одного актёра. «Желаем тебе успеха в твоей новой работе, - обратился он ко мне. - Иди, выступай, и покажи всем, на что способен рабочий человек!»
Первая моя попытка сняться в кино окончилась позорным провалом. В конце 30-х годов меня, молодого артиста саратовского театра, пригласил сниматься Александр Петрович Довженко. Второй режиссер фильма «Щорс», Лазарь Бодик, увидев меня на сцене, сказал, что мой типаж подходит на роль Петра Чижа, молодого красноармейца, того самого, который уводит со свадьбы чужую невесту. Что же, если типаж подходит, буду сниматься, решил я. У нас на Волге тоже жили украинцы, и мне казалось, что создать характер украинского хлопца не так уж сложно. Мне предстояло выучить за ночь длинный монолог, а утром прочитать его на съемочной площадке. Учил я монолог не очень старательно. Не знаю, как Довженко дослушал меня до конца. Он сидел на стуле ссутулившись, опустив руки, и даже не взглянул на меня. По-моему, «снимали» меня без пленки. Кое-как дочитал я до конца и скрылся поскорее с глаз долой, растворился среди декораций, но выйти из павильона не смог - заблудился. Александр Петрович решил, что я ушел, и сказал сердито: «Бодик, кого вы поставили перед мои очи!» И я понял, что этой роли мне не видать. И все-таки я сыграл в фильме «Щорс» крохотный эпизод, который не значится ни в одном справочнике. Молодой красноармеец говорил: «Прощайте, тату» - и уходил из дома на борьбу с врагом. Этим красноармейцем был я».
Потерпев унизительное фиаско на съёмочной площадке, Андреев люто досадуя на себя, обречённо решил: больше в кино ни ногой. Однако, известно, мы предполагаем, а Бог располагает. В 1938 году саратовский театр гастролировал в Москве. А как раз в это время на «Мосфильме» вовсю закипела работа по новому фильму «Трактористы». Он был кровь из носу нужен советскому народу накануне войны, в неизбежности которой редко кто на ту сомневался. Помощники режиссёра Ивана Пырьева, словно гончие, рыскали по столичным театрам в поисках актёров для главной троицы картины: Клима Ярко, Назара Думы и Савки…
В этом месте позволю себе отступление и признаюсь читателям, что ни разу в жизни не встречался с актёром Андреевым, хотя мне этого очень хотелось и в принципе, подобная встреча могла состояться. Ведь Борис Фёдорович был, что называется неотразимым героем для «Красной звезды», в которой я трудился на ту пору. В его же послужном списке – прямо «забойные» герои военно-патриотической тематики. Перечислю лишь самые известные киноперсонажи: лейтенант Птенчик – «Истребители», механик – «Валерий Чкалов», Саша Свинцов – «Два бойца», ком. полка Жуковский «Малахов курган», сержант Егоркин – «Встреча на Эльбе», капитан Белоусов – «Первый рейс», генерал Глазунов – «Повесть пламенных лет». Честно говоря, не одну попытку я предпринял для того, чтобы взять интервью у любимого актёра. Не случилось. Борис Фёдорович в последние годы своей жизни жил, что называется, анахоретом. Его нельзя было увидеть ни на одной из столичных тусовок, он не посещал никаких многолюдных мероприятий. Единственное, с чем, скрепя сердце, соглашался, так это гастроли по стране в составе труппы Театра киноактёра, в котором безотлучно трудился с 1939 года. Станислав Говорухин рассказывал: «Он обладал уникальным литературным даром. Как-то я звоню ему. «Приезжай, - говорит, - хочу тебе кое-что почитать». Я уж собрался было ехать, но тут вспомнил, что Володя Высоцкий просил его познакомить с Андреевым. Думаю, дай перезвоню БэФэ, предупрежу, что буду не один. В ответ услышал неожиданное: «Да ну его к (такой-то!) бабушке. Он, наверное, пьет». Я стал стыдить его: «Давно ли сам стал трезвенником?» А потом понял, что он просто стеснялся нового человека, да еще известного поэта. Приехали мы на Большую Бронную, где БэФэ жил последние годы. Володе, чтобы понравиться человеку, много времени было не надо. Через пять минут они влюбились друг в друга, через десять меня перестали замечать. Короче, Андреев перестал стесняться Высоцкого, повел нас на кухню, заварил чай в большой эмалированной кружке и достал толстую, как Библия, кожаную тетрадь. «Я решил написать,- сказал, - афористичный роман». И начал читать: «Лев открыл пасть, укротитель засунул в нее голову, и все зрители вдруг увидели, насколько дикое животное умнее и великодушнее человека». Мы с Володей аж взвизгнули от смеха. Андреев благодарно покосился на нас, прочел следующую фразу: «Древние греки никогда не думали, что они будут древними греками». Через несколько минут мы уже не смеялись, а только стонали да корчились от душивших нас спазм. На прощание Андреев нас предупредил: «Вы, ребята, особенно не распространяйтесь. Шутка, острота - она знаете как… Пошла гулять - и уже хрен докажешь, что это ты придумал».
Короче говоря, вот из таких воспоминаний людей, близко знавших Андреева, я и сочиняю свои нынешние заметки. О Борисе Фёдоровиче мне рассказывали: Евгений Весник, Георгий Жжёнов, Лидия Смирнова, Игорь Ильинский, Клара Лучко. Но больше всех,- разумеется, Николай Крючков, с которым мне выпала честь дружить в продолжение десятилетий. Ему и слово: «Борька любил вспоминать, как познакомился с Пырьевым. Мне, говорил, поначалу он совсем не понравился: одет небрежно, разговаривал с людьми чуть ли не через губу. И глаза: серые, колючие.
- Ну-ка повернись,- скомандовал голосом, не предвещавшим ничего хорошего. Я повернулся.- Пройдись!- Я лениво зашагал по кругу.- А ну бегом!- Сказал сурово, и в голосе зазвучала сталь закрученной пружины. Я посмотрел на своего мучителя глазами затравленного волка.- Подходяще,- подытожил Пырьев.- Не возражаю пробовать его на Назара Думу.- Иван Александрович, но ведь я его на Клима Ярко приглашала,- как-то виновато вставила Надежда - ассистентка режиссера. Слегка побледнев и набрав полную грудь воздуха, Пырьев произнес монолог, исполненный трагического пафоса: «Это какому же кретину могло прийти в голову пригласить такую шалопутную человеческую особь на роль Клима Ярко, на роль героя-любовника?- И он злобно впился в меня глазами, отчего мне стало совсем неловко.- Клим Ярко - урожденный Крючков с Красной Пресни! А вот Назар Дума теперь будет Андреев с Волги! Он же рожден для того, чтобы прийти в искусство и уйти из него Назаром Думою!»
Ох, как же Борис поначалу смущался на съёмочной площадке! Натурально не знал, куда ручищи свои пудовые девать. Мрачно пыхтел, вечно сдвигая кепку на потный лоб. Этот жест наблюдательный режиссер приметил и живо «прописал» его за Назаром. Силушки у Бори было, что у твоего Ильи Муромца. Кстати, со временем он и сыграл былинного героя. И, доложу тебе, крепко сыграл. Никто его в обозримом будущем тут не переплюнет. Защищать его от насмешек не приходилось. Это он только с виду такой увалень, а за словом никогда в карман не лез и себя в обиду не давал. Поначалу находилось немало желающих позабавиться над неловким новичком, то уже в середине съемок они все куда-то растворились. По своей неопытности Боря и перед камерой в первое время здорово тушевался. Пытаясь подавить смущение, невольно пыжился, набычивался. Выглядело это, признаться, довольно смешно. Вместе с тем Андреев был незлобив, отходчив и, к чести своей, предельно объективен.
На съемках этого фильма мы все трое – Андреев, Петро Алейников и я крепко, на всю оставшуюся жизнь сдружились. Нас потом долго называли по именам наших героев: Андреева - Назаром, меня - Климом, Алейникова - Савкой. А я тебе скажу так: для артиста нет выше награды, чем когда его роль люди отождествляют с ним самим. Это всё равно, как если композитор написал песню и её все запели. А другой сто песен сочинит и ни одной народ не поёт. Ещё у нас была такая кликуха – «святая троица». Во многом, конечно, потому, что мы втроём сильно тогда бражничали, злоупотребляли дружбой с этим самым «зелёным змием». Я «завязал» первым. А Борька это сделал, лишь когда мы схоронили Петю.
Естественно, что со временем из «святой троицы» выделился тандем Алейников-Андреев и самостоятельно зашагал по советскому кинематографу. Об этих друзьях «не разлей вода» в артистических кругах ходили как вымышленные, так и подлинные умопомрачительные истории и даже анекдоты. Дуэт и в самом деле не имел себе ровни в отечественном искусстве, как по форме, так и по содержанию.
…1940 год. В Киеве режиссер Эдуард Пенцлин снимает фильм «Истребители». Андреев – лейтенант Птенчик, Алейников – просто лейтенант. Отработав на площадке, артисты решили поужинать в ресторане. Сидели до закрытия заведения, потом отправились в гостиницу. Но до неё топать и топать, а местная горилка своё дело сделала быстро. Видит Андреев: стоит кровать. Заправлена. На подушках украинская вышивка, на стуле рядом - рушник, тоже расшитый. Около кровати - диван. А погода теплая, майская. «Петя, ну зачем нам с тобой та гостиница, коли вот такое чудно место. Короче: была команда «Отбой!» Друзья смело шагают через стеклянную витрину мебельного магазина и там мгновенно засыпают. Оттуда их вскорости извлекли милиционеры. Доставили в КПЗ. Утром молоденький лейтенант говорит: «Вынужден, товарищи артисты, составить на вас протокол»- «Спорим, лейтенант, не составишь» - «Товарищ Андреев, я вас лично и друга вашего Алейникова очень уважаю, но поймите и меня...» - «А я говорю: не составишь. Петя, будь здоров!». С этими словами артисты берут с чернильницы два пузырька, чокаются ими и… опохмеляются (в те времена чернила делались на спирту – М.З.). Милиционер теряет дар речи. Немая сцена. И тут раздается треск мотоцикла: прибыл начальник отделения со своей семьей. Начались знакомства, объятия, фото на память: с семьей, с сослуживцами. О мебельном магазине никто и не вспомнил. Ну разбили случайно витрину, ну вздремнули - с кем не бывает?
Супружество Бориса Андреева состоялось исключительно благодаря парадоксальным и язвительным усилиям друга Алейникова. Как-то они ехали вдвоём в троллейбусе, и Пётр стал подначивать приятеля, вдруг заговорившего о женитьбе: «Да кто ж за тебя, Борька, пойдет, за глыбищу такую неотёсанную, за лаптя деревенского! В зеркало давно на себя смотрел? Ты же, небось, никогда девушку за руку не держал, не говоря уже о других её частях» - «Да ты, да я… Да если бы я захотел, – вдруг взорвался Андреев, – так за меня бы любая вышла замуж!». «Ага, слон тоже может съесть два центнера бананов, да кто ж ему даст». «Вот назло тебе, засранцу, возьму и женюсь на первой девушке, которая войдет сейчас в троллейбус». «Э, нет, брат, давай поспорим на ящик коньяку!». Поспорили. На остановке забежала стайка молодёжи. И была там весьма симпатичная особа. Андреев подошёл к ней, познакомился. Потом вызвался проводить. Дело вроде бы налаживалось, но тут возникли трудности непредвиденные. Девушка оказалась дочерью крупного столичного милицейского чина – даже комиссара, который был наслышан о приключениях «артистов-забулдыг». Однако Борис Фёдорович проявил неслыханную настойчивость. И до конца жизни счастливо прожил со своей Галиной Васильевной. Она ушла за ним туда, откуда уже нет возврата, через два месяца после супруга.
В другой раз артисты отдыхали в ресторане гостиницы «Москва». За столиком рядом выпивали два мужика. Завязался разговор. Сперва - в мирных тонах, но потом Борису Фёдоровичу не понравилось поведение одного, явно начальника. Случилась ссора, вылившаяся в драку. К тому времени Алейников уже мирно пускал пузыри, так что отдувался один Андреев. С двух ударов он и уложил обоих соседей на пол. Бузотёра тут же скрутили, надели наручники. Оказалось, что он измутузил ни много ни мало – генерала НКВД и его адъютанта! Скорый суд пришил артисту контрреволюционную агитацию и пропаганду, высказывание террористических намерений и подготовку покушения. Приговор - расстрелять! Дошло до Сталина. И он помиловал любимого актёра.
В знаменитом фильме «Два бойца» Андреев впервые снимался без своего неразлучного друга. Режиссёр Михаил Ромм вспоминал: «Борис Фёдорович тогда крепко пил. Срывал съемки. Когда приходил в себя, я делал ему серьезные внушения. Он каялся и божился, что больше в рот ни грамма не возьмет. Но всякий раз срывался и тогда пытался свести со мной счеты. Однажды, в понятном состоянии, он ввалился к директору студии - старому эвакуированному одесскому еврею - и потребовал Ромма. Директор направил его на худсовет, хотя знал, что я в павильоне. Андреев подошел к ближайшему члену худсовета, приподнял его над полом и спросил: «Ты Ромм?» - «Нет», - в испуге ответил тот. Андреев посадил его на место и взялся за следующего. Так перебрал, поднимая, пятнадцать человек. Затем сел в угол и заплакал: «Обманули, сволочи. А мне Ромм нужен! Я должен его убить!»
Об Андрееве ходила ещё и такая легенда. Якобы он всю жизнь мечтал сыграть Короля Лира, бесконечно готовился к этой роли, прочитав всего Шекспира, а когда Григорий Козинцев взял на роль эстонского актёра Юри Ярвета, БэФэ слегка тронулся рассудком и потому якобы последнее десятилетие не показывался на людях. С Николаем Афанасьевичем Крючковым я мог обсуждать и эту скользкую тему: «Правда здесь лишь в том, что Боря действительно очень старался вырваться из своего амплуа этакого русского рубахи-богатыря. Но ты мне ответь: какой острохарактерный артист о таком не мечтает? И считал, что лучше всего это сделать через Короля Лира. А насчёт «лёгкого умопомешательства» - чушь полная. Во-первых, когда он увидел фильм, позвонил мне и очень тепло отозвался о работе Ярвета. Добавил лишь, что он, возможно, лучше не сыграл бы, но по-иному трактовал бы легендарный образ точно. А, во-вторых, я тебе дам почитать некоторые Борькины «размышлизмы», написанные за год - полтора до его смерти. Он их ернически называл «Охренизмы Андреева». Разве мог бы человек, у которого, как утверждают злые скептики, «крыша поехала», так философски рассуждать?»
Когда умер Пётр Алейников, Андреев с грустью заметил: «В СССР, кроме нас с Алейниковым, популярнее был разве что Чарли Чаплин». Ещё Борис Фёдорович знал потаённое желание друга быть упокоенным на престижном Новодевичьем погосте – ну, бзик такой имел. И пошёл Андреев к самому председателю Моссовета Промыслову. А тот говорит: «На Новодевичьем все места уже давно распределены. И потом, – там можно хоронить только народных артистов СССР, а ваш друг всего лишь заслуженный РСФСР». «Значит, меня вы точно на Новодевичьем закопаете?». «Ну зачем же вы так, так грубо, дорогой тёзка по отчеству? Но действительно за вами такое место сохраняется». «Вот и похороните на моём месте Петю. А меня уж положите, куда пожелаете».
Весной 1982 года, после поездки с Театром-студией киноактера на гастроли в Куйбышев, Андреев вернулся в Москву и внезапно слег. Сын актера - тоже Борис Андреев - вспоминал: «Утром мы с отцом сидели на кухне, гоняли чаи и болтали о всякой чепухе. (У нас с ним был железный уговор - не заводить речь о болезни матери). Вдруг отец приумолк и сказал совершенно неуместную, как мне показалось, фразу: «Ты знаешь, что-то я устал очень. Наверное, это конец». А на следующий день мать позвонила мне на работу: «Немедленно приезжай. Папу забирают в больницу!» С собою отец взял рабочую тетрадь для записи афоризмов, очки и ручку. Уж сколько мы ни упрашивали, он настоял нас проводить - хотя бы до коридора. Огромный и добрый, стоял, заслонив дверной проем, и глядел, как мы уходили. Нет, не мы. Тогда от нас уходил он. Вечером, в половине одиннадцатого батя скончался. На исходе пасхальной недели его хоронили. Отпевали в церкви Большого Вознесения, что на Ваганькове. Отчаянно светило солнце. Вокруг собралось много народу. Почти все плакали…».
*
Из «Охренизмов» Бориса Андреева.
Плюнувшего в колодец за колодцем бьют. +Трижды битому легче, чем первый раз ударенному. +Художник не достигает высот, а лишь исчерпывает глубину своих возможностей. +Подавившийся колбасой потом долго проклинал колбасников. +Жена любила меня нехотя и сурово. +Я всегда искал легкий хлеб, поэтому жизнь моя была невыносимо тяжелая. +Победитель сморкался громко и вызывающе. +Теперь, прежде чем куда-то сунуть свой палец, я прикидываю возможность вытащить его обратно. +Свирепых надо прикармливать, а ласковым довольно и палку показать. (Из блокнота дрессировщика). +Боишься поражений - не ожидай побед. +Лишней рюмкой оказалась первая. (Из мрака последних проблесков). +Разинувшему рот на влетевшую муху обижаться не следует. +Дурной нрав - для себя всегда прав. +Любящего пожрать не приглашают покушать. +Для каждой собаки кошкины заботы - ерунда. +Многие, разбив мечту, всю жизнь бренчат ее осколками. +Извиниться никогда не поздно, а вот нагрубить можно только вовремя. +Все руководящее - руководимо. +Безумная любовь - это необязательно любовь двух глупых, это может быть простое несчастье двух умных людей. +И все сводилось к одному: отдайте мне, а не ему. + Коли Бог тебя заметил - молчи, чтобы черт не увидел. +Что бы ни имел человек, его всегда легко убедить, что он достоин большего. +Мир без шутки и фантазии- да разве это мир. +Если для тебя открыты все двери, то это вовсе не значит, что все готовы из-за тебя сидеть на сквозняке. +Хорошая клоунада всегда открывает форточку в душные углы нашей утомляющей серьёзности. +Сила ума проявляется в борьбе с его слабостями. +Дядя Вася нечаянно дыхнул на кобру. +"Великий" с бутылкой, но без штопора оказался простым ничтожеством. +Изредка, обыкновенно, когда все ложились спать, хозяин титулованного пса надевал ошейник с золотыми и серебряными медалями. +Одному кажется - чёрт попутал, другой уверен, что Бог послал. +Надо быть очень умным, что бы в нужной мере представиться дураком. +Оглядывая гробницу Тутанхомона, актриса с завистью прошептала: "Живут же люди!" +Сомнений уже не оставалось, и я начал лихорадочно придумывать их. +Одним словом, жил я раньше, как теплая душа в шлепанцах. +Все с нетерпением ожидали когда "вознесенный" шлепнется. +В творческой природе актера, во всей природе его творческого процесса нет ничего такого, что было бы не свойственно в той или иной степени природе каждого человека вообще. +Впряженные в общественную телегу по обыкновению боролись за звание главной лошади. +Музыкальное невежество всегда любило хвататься за дирижерскую палочку. +Нет нам простительного зла во имя добродетели. +И вот с тех пор, как появилась письменность, мир людей разделился на пишущих и подписывающих. +О дерзких и беспокойных шеф с удовольствием читал в романах, но старательно избегал держать их в своем безупречно выстроенном аппарате. +Не умеющему что-либо делать чаще всего кажется, что он обязан руководить. +Посаженный на высокое для него дерево, он еще кое-как каркал, а вот взлететь не смог. +Кому нужен храм, в который загоняют палками. +Змея хоть символ мудрости, а за советом к ней ходить не рекомендуется. +Интуиция - сложнейшие вычисления нашего разума по еще не известным нам законам математики. +А теперь подуем в блюдце и постигнем формулу урагана, друзья мои. +Достойного отношения к себе не требуют, а творят и слагают его энергичными усилиями доброй воли. +Отлично знает теорию только тот, кто оценку плодов истины доверяет всегда только практике. +Кашляющий с пеленок уверял, что вся жизнь - простудное явление. +Грязного жильца и сквозь новый дом видно. +Все шаблонное служит для сокрытия истинного. +Вместе с любимым щенком дворник утопил в ведре и мою мальчишескую душу. +Мгновенно вспыхивающие недолго горят. +Все возвышенное в человеке имеет свой основательный фундамент, а все низменное тоже не на воде плавает. +Человек, влюбленный в самого себя, не оставляет места влюбленности для другого. +Стоя на верхней палубе, кормчий удивлялся человеческой низости. +Петух без устали разгребал навозные кучи, а вся дворовая птица нервничала: а вдруг действительно найдет жемчужное зерно? +Резко вырвавшись вперед, в пустынном одиночестве я потерял дорогу к финишу и вот теперь приковылял последним. +Дальновидность - способность издали увидеть для себя полезное. +Дневной свет не спорит с керосиновой лампочкой. +"Незаменимых нет", - прошипела тупая сокрытая зависть, и все, готовые заменить, слились в единстве шипения и зааплодировали. +Истинная независимость - в твоей человеческой необходимости для всех. +К сожалению, товарищ судья, я вошел в супружескую жизнь безо всяких тренировок. +С годами постепенно приходят к каждому свои причудливые особенности: одни умеют их как-то подстригать, уравнивать, а у других они торчат, как одичалый куст, во все стороны. +Жажде упасть с лошади непременно должна сопутствовать жажда сесть на нее верхом. +Платоническая любовь - любовь, не тронутая касанием.
Михаил Захарчук.