Для трупов наших солдат и офицеров не хватало морозильников

Так сложились обстоятельства, что чеченская война началась для меня не в заснеженных окопах под Грозным, а в кабинетах Минобороны и Генштаба. О том, что я видел и слышал, что переживал вместе с солуживцами, - эти мои записки.
Виктор БАРАНЕЦ, военный обозреватель «КП», полковник в отставке.

Суета

В конце ноября 1994 года, сразу после очередного заседания Совета безопасности в Кремле, у нас в Генштабе началась странная суета: многие генералы с неприличной для их высокого статуса мальчишеской прытью и с сильно озабоченным государственным видом на лицах забегали по коридорам и лестничным маршам. Следом за своими ошалелыми начальниками носились услужливые полковники с огромными хрустящими секретными картами, на которых была обозначена наша войсковая группировка на Кавказе…
А в первые дни декабря начальник Главного оперативного управления (ГОУ) ГШ генерал-полковник Виктор Барынькин, его заместители генерал-лейтенанты Анатолий Квашнин и Леонтий Шевцов, другие генералы стали особенно долго задерживаться в кабинете начальника Генштаба генерал-полковника Михаила Колесникова. Причем, выходили они из его кабтинета абсолютно трезвыми...
В приемной НГШ раз за разом появлялись начальники других главных и центральных управлений, каждый из которых тащил с собой увесистую папку или пухлый портфель с секретными документами. Замелькали генералы и полковники из МВД, ФСК, ФАПСИ и других силовых ведомств.
Поначалу рядовые клерки Генштаба даже в звании полковников не могли понять, что же на самом деле происходит, в чем смысл этой танинственной офицерской суеты. Хотя многие признаки указывали на то, что в срочном порядке готовится военная акция, круг организаторов которой довольно широк, а уровень секретности – беспрецедентен.
Однажды, оказавшись по служебным делам в Главном оперативном управлении Генштаба (а его у нас называли «мозговым трестом ГШ»), я увидел гигантские рабочие карты с обозначениями маршрутов выдвижения войсковых колонн на Грозный и другие города Чечни. Тут уже и недотепе о многом можно было догадаться...

«Казино»

Ковыряя в глиняном горшочке вилкой тощие, как дети блокадного Ленинграда, пельмени в кафе «Уют» (мы прозвали его «Казино» за постоянное наличие пива и музыки) на четвертом этаже Генштаба, я с деланным равнодушием (чтобы не выдать своего измученного интереса к готовящейся операции) спросил знакомого полковника из ГОУ:
- За неделю кончим?
- Рассчитываем дней за десять, может, чуть больше, - как-то недовольно ответил он, давая понять, что этот разговор ему неприятен (в Генштабе очень не любят, когда кто-то посторонний сует нос в «семейные тайны» не своего управления).
Наступила холодная неловкая пауза.
Я «обиженно» гонял вилкой, словно клюшкой, бюлую шайбу последнего пельменя по дну глиняного горшочка и всем видом показывал, что такого «хамства» не ожидал.
Сослужицец был слишком хорошо воспитан, чтобы не понять моего состояния. И добавил:
- Во всяком случае, до Нового года должны управиться.
До Нового года оставалось чуть больше трех недель…
В те дни в войска уже шли многочисленные секретные шифровки министра обороны и начальника Генштаба, стягивающих со всех концов России на Кавказ сборные полки, батальоны и роты. В 4-ю Воздушную армию (штаб – Ростов-на-Дону) Генштаб распорядился «сливать» бензин со многих других наших военно-воздушных баз. Их командиры не стеснялись разукрашивать шифровки из ГШ и Главного штаба ВВС всем многоцветьем русского ядреного мата: на базах и так оставался минимум горючего.
А мы продолжали давить: хоть по чайной ложке, а давай…
Полным ходом шла переброска новых боевых вертолетов на аэродромы Северо-Кавказского военного округа Беслан и Моздок. Там же пополнялись и огромные емкости с горючим, а вертолетные экипажи, летавшие над Чечней, замазывали мелом бортовые номера. Известь быстро отлетала, а краски не было…
Некоторые вертолеты уже имели пробоины после рейдов на юг…
А пацаны в военной форме, не прослужившие еще и полгода, с веселыми песнями под гитару в гремящих и прокуренных «коровьих» вагонах уже летели на Моздок.
Всего через полмесяца многие сотни их будут лежать обугленным мясом на улицах чеченской столицы, а фотокорреспондент американского журнала «Тайм», обвязав лицо мокрым платком (чтобы не чувствовать зловонного запаха), восхищенно будет прищелкивать языком, показывая своему напарнику-осветителю поднятый вверх большой палец, и выпускать по «уникальным объектам» пулеметные очереди из своего «кодака».
Многие офицеры и прапорщики в Грозном зажаривались в танках и БМП вместе со своими солдатами.
Их обгоревшие кости и черепа долго потом валялись на улицах разгромленного города, а обожравшиеся человеческим мясом чеченские собаки с раздутыми животами уже равнодушно взирали на тех своих конкуренток, которым удавалось раздобыть обгоревший кусок разорванного в клочья и вкусно пахнущего поджаренным мясом молоденького солдата…

Замысел

…Если бы все пошло так, как первоначально замышляли в Генштабе, то уже 20 декабря 1994 года в Кремле министр обороны России Павел Грачев торжественно докладывал бы президенту России Ельцину, что поставленная им задача «по разоружению незаконных вооруженных формирований и восстановлению конституционного порядка в Чеченской республике» успешно выполнена.
Дата – 20 декабря 1994 года – взята мной не случайно: к этому дню, по утвержденному еще в конце ноября того же года замыслу, войсковая операция должна была завершиться.
В течение трех недель некоторые высшие российские генералы планировали поставить точку в войне на Кавказе. Но вместо предполагаемых 20 дней операция длилась почти два года.
Теперь это может показаться вымыслом сумасшедших. Тем не менее, есть рабочие карты командиров, есть жирные подписи «утверждаю». О, сколько же ядовитых реплик прозвучало в январе 1995-го,после того, как министр обороны России Павел Грачев на одной из пресс-конференций браво заявил, что Грозный можно было взять за пару часов одним парашютно-десантным полком! Юная журналисткая ссыкуха, у которой в дипломе еще не просохла печать об окончении журфака МГУ, изгалялась после этого над Грачевым на все лады. Павел Сергеевич, дабы поднять престиж своего войска, простодушно ляпнул языком, что его солдаты в боях за Грозный «умирали с улыбкой на устах»...

Опасные мысли

Еще до начала чеченской операции я стал замечать, что в Минобороны и Генштабе, в Главных штабах видов Вооруженных Сил и штабах военных округов образовался большой клан генералов, которые с ячвным непериятием относились к этой затее Кремля и Совбеза, предрекали ее провал, и более того – противились спешке, с которой она готовилась.
Однажды я был поражен тем, что на совещание у министра обороны, на котором обсуждалась подготовка войск к операции, не были приглашены даже некоторые заместители Грачева – генерал-полковники Борис Громов, Валерий Миронов и Георгий Кондратьев. Было совершенно очевидно, что это неспроста…
А ведь, казалось бы, уж кто-кто, а генералы-афганцы с большим боевым опытом долдны были стать опорой и Ельцина, и Грачева в чеченской кампании. Глядя на их пустующие места, я думал о том, что это примерно так же, если бы сборная СССР по футболу вышгла на поле без Нетто, Воронина или Бышовца. Матерые «боевики», своего рода форварды Минобороны, не были включены даже в список запасных...
Чеченская война проложила большую трещину в рядах высшего российского генералитета.
В Генштабе почти ни для кого не было секретом, что Громов, например, изначально был категорически против какого-либо силового подхода к чеченской проблеме. Той же позиции придерживались и Миронов с Кондратьевым, правда, обнажая ее не столь смело, как Громов. Грачев, безусловно, знал об этом. И потому нельзя было исключать, что на совещании у министра «великолепная тройка» могла помешать достижению необходимого Грачеву генеральского единодушия. По этой причине ее и решили локализовать…
Когда генералы сомневаются в правильности политических решений, на основе которых они приводят войска к бою, чувство профессиональной неуверенности в победе начинает подтачивать их, как червь яблоко. И хотя они стремятся не выдавать, что их гложут глубокие сомнения в успехе дела, и уже не по убеждению, а по должностной инерции бросают подчиненным воинственные кличи, требуя неукоснительного выполнения приказов, - понимание того, что приходится играть в авантюрные игры, превращает их в обреченных…


Грачев

Пока Борис Ельцин был действующим президентом России, Павел Грачев старательно избегал рассказывать всю правду о том, как в ноябре 1994 года в Кремле ему на совещании Совбеза выкручивали руки, требуя быстрого разгрома дудаевской армии и наведения конституционного порядка в Чечне.
Тогда у Грачева было только два выхода – принять или отказаться от навязываемых ему «правил игры». Он выбрал первый вариант. Ибо второй означал мгновенный крах карьеры и требовал от него мужества гораздо большего, чем то, которое он проявлял в Афгане, за что и получил звание Героя…
Существовал и еще один чрезвычайно важный для него момент: отказ идти «мочить Дудаева», по строгому счету, был бы равносилен предательству Ельцина, который возвел его на самый пик головокружительной карьеры. Надо было не иметь совести, чтобы не оплатить этот драгоценный вексель. Так меркантильные расчеты брали верх над профессиональными.
Подчинившись решению президента и Совета безопасности, Грачев, как военный человек, проявил требуемую от него исполнительность. И вместе с ней он брал на душу грех, масштабы которого и трагические последствия нельзя было представить в полном объеме… С тех пор мне много раз приходилось слышать на Арбате: дескать, при чем здесь Грачев? Ему дали приказ – он выполнил. А наезжавшие к нам в Минобороны чиновники из Кремля твердили другое: мол, все было задумано правильно, да исполнители хреновые – подвели. Тогда обычно спор переходил уже в другую плоскость: кто больше, а кто меньше виноват – политики или военные?
Однажды я спросил у Бориса Всеволодовича Громова, что он думает о степени вины политиков и военных в том, что произошло на Кавказе. Громов сказал:
- Трудно раскладывать вину на какие-то пропорции. Если говорить, надо было или нет вводить войска, то, конечно, здесь вина на сто процентов лежит на политиках. А во вторую очередь виноваты военные – конкретно Грачев, который доказывал, в том числе и на Совете безопасности, что задача выполнима. По его плану операцию в Чечне можно было провести за 12 суток. Плюс двое суток резервных… Если бы Грачев по-настоящему болел за Вооруженные Силы, он мог бы предложить два варианта. Как министр обороны, должен был доказать, что армия не должна участвовать в этой операции. А если бы на него надавили, надо было сказать: глубокоуважаемый Верховный главнокомандующий, для того, чтобы армия участвовала в войне, необходимо как минимум шесть месяцев на подготовку. А он ни того, ни другого не сделал…

Возвратившиеся вскоре из Моздока генералы и офицеры Генштаба рассказывали мне, что до самого последнего момента – до утверждения плана операции – между москвичами и ростовчанами (офицерами штаба Северо-Кавказского военного округа - СКВО) шли споры…
Споры шли тотальные. Между Грачевым и Митюхиным ( комнадующим войсками СКВО) возникла короткая дискуссия по поводу времени «Ч». Командующий высказывал предложение начать операцию как можно раньше – до первых петухов, до того времени, как люди двинутся по дорогам на базары. Грачев не согласился:
- Пусть бойцы как следует выспятся…
Он своей рукой переправил на рабочей карте командующего цифру «шесть» на «восемь».

Слепцовск

Сегодня даже некоторые историки чеченской войны с удивлением узнают о сенсационном поступке тогдашнего министра обороны России Павла Грачева накануне войны. Он профессиональным своим нюхом ветерана-афганца, видимо, чувстствал, что его армию ждут большие человеческие жертвы. И потому даже тогда, когда его войска потихоньку выкатывались на боевые рубежи, он позвонил Ельцину и попросил разрешения встретиться с Джохаром Дудаевым. Ельцин выслушал его настороженно. И, выслушав министра обороны, рявкнул в трубку:
- Валяй!
Прибыв в Слепцовск в сопровождении командующего войсками СКВО генаерала Митюхина, вице-президента Ингушетии Бориса Агапова и трех своих охранников, Павел Грачев поджидал Дудаева в здании местной администрации.
Дудаев опоздал на полтора часа. О его появлении министр обороны и сопровождавшие его лица догадались по восторженным крикам огромной толпы, собравшейся у здания.
Дудаев шел как гордый султан, окруженный почти ротой телохранителей, и намеренно не спешил войти в дом, распаляя яростно приветствующую его толпу. То был хороший повод для чеченского президента провести «психологическую артподготовку» по поджидавшей его российской делегации.
После коротких приветствий Грачев и Дудаев удалились в отдельную комнату для беседы с глазу на глаз.
Вооруженные дудаевские автоматчики утрамбовались в предбаннике, как сельди в банке. Генерал Митюхин не выдержал и выставил их на улицу, разрешив остаться только троим – столько же было там и телохранителей Грачева.
О чем беседовали министр обороны и президент Чечни – долгое время оставалось тайной. Таким был уговор. Оба отбивались от наседавших журналистов лишь общими словами.
Позже Грачев заявил:
- Дудаев осознал безвыходность своего положения при развитии событий с вводом войск в Чечню. В то же время он недвусмысленно пояснил, что является заложником своего окружения и не может выполнить предъявленные ему требования по безоговорочному разоружению и роспуску вооруженных формирований.
Министр обороны рассказывал, что в последнюю минуту встречи он спросил у Дудаева:
- Ну что, Джохар, война?
Дудаев ответил:
- Война…
До начала войны оставалось пять дней.
Последним российским военачальником, который за два дня до войны встречался с чеченским президентом, был командующий СКВО генерал Алексей Митюхин. Он был хорошо знаком с Дудаевым и потому предложил Грачеву дать и ему шанс отговорить строптивого Джохара от «глупостей». Грачев после консультацией с Кремлем дал добро. А заодно распорядился любыми способами выпросить у Дудаева шестерых наших пленных бойцов, оказавшихся в неволе после неудачного «штурма» Грозного 26 ноября (был и такой!). Дудаев во время встречи с Митюхиным был в прекрасном расположении духа, шутил и откровенничал. Когда заговорили о возможности избежания войны, Дудаев дал понять, что «уже поздно» и что его «народ не поймет»...

Срыв

…Уже в первые часы выдвижения колонн командирам стало ясно, что принятый план не работает. Например, сводный полк 76-й воздушно-десантной дивизии и сводный батальон 21-й воздушно-десантной бригады были остановлены жителями Верхних Агалук, которые легли на дорогу и не пропускали колонну.
Вышедшие на радиосвязь с командиром дивизии генералом Иваном Бабичевым представители штаба Объединенной группировки упорно требовали от него «дальнейшего движения». В ответ Бабичев сказал, что не намерен «наматывать кишки женщин и детей на траки своих боевых машин».
Позже выяснилось, что наиболее успешно шли дела в колонне 8-го армейского корпуса генерал-майора Льва Рохлина, который сумел почти беспрепятственно войти в Чечню с севера, со стороны Червленой, что явилось полной неожиданностью для дудаевских вооруженных формирований.
Этот успех не был случайным. Командующий СКВО генерал Митюхин на свой страх и риск в последний момент внес коррективы в план операции, уже утвержденный министром обороны. К этому его вынудили тревожные выводы разведки: на всех главных рубежах наши войска чеченцы встречали с хорошо оборудованных позиций. Это и позволило сделать вывод: дудаевцы вынюхали план операции.
Чуть позже этот вывод полностью подтвердился. В одном из штабов частей Внутренних войск исчезла карта, причем с кодировочной сеткой. Дудаевцы таким образом знали уже не только детали замысла, но и без труда могли расшифровать, казалось бы, недоступный им язык российских штабов типа: «Сорок восьмой, иди в сорок седьмой».

Грозный

Самое страшное в новогоднюю ночь в Грозном ждало тех, которые входили в него первыми. Их послали на «штурм города». А по сути – на верную смерть.
Когда командир Краснодарского корпуса генерал Константин Пуликовский вышел к Грозному, разведка доложила о странной ситуации – противник не наблюдается. Осторожный комкор долго стоял в размышлении, не решаясь входить в город. Доложил о ситуации в штаб Объединенной группировки в Моздок, где, как выяснилось позже, полным ходом шло праздничное виночерпие. Оттуда решили покомандовать вслепую и распорядились:
- При напролом! Используй момент!
Даже с Новым годом забыли поздравить. Закуска стыла…
Пуликовский попер. В авангарде шла 131-я Майкопская бригада его корпуса.
Когда начнется разбирательство трагедии, некоторые журналисты перепутают Краснодарский корпус с Волгоградским и станут почем зря костерить генерала Льва Рохлина, который к тому времени был в совершенно ином месте и не спешил соваться в воду, не зная броду…
Когда начнется разбирательство трагедии, когда виновным командирам станет известно, что из Москвы выдвигается большая группа сотрудников Главной военной прокуратуры и военного трибунала, в бешеном темпе задним числом станут отрабатываться боевые приказы и планирующие документы.
Живые спешили списать грехи на мертвых. Живые спасались за счет мертвых. Мертвые были идеальными свидетелями и одновременно виновниками – они не умели давать показаний…
В пригороде Грозного чеченцы вывесили огромный плакат – «Дорога в ад. Добро пожаловать!»… Бог спас многих наших солдат и в этом аду. Чеченцы перебили не всех. Оставалось еще немало «воскресших из ада».
Самое страшное для высших командиров, пославших их на смерть под звон моздокских стаканов, состояло в том, что эти люди не потеряли способности говорить…
Вот свидетельства некоторых очевидцев тех событий.
Командир батальона рязанского десантного полка майор Александр Холод рассказывал:
- Представьте себе огромную колонну, которая в глухую темень втягивается в горловину улицы, ведущей практически неизвестно куда, в чужом незнакомом городе. Вокруг ни огонька. Карты, которые нам дали, были скверной копией с какого-то плана – не разобрать ни названий улиц, ни общегородского построения кварталов. Мы шли вслепую. Это была первая ошибка. Вторая заключалась в том, что нельзя идти на бронетехнике в мышеловку, где нет ни маневра, ни скорости. Тем более на наших десантных машинах, которые спасают только от пуль да мелких осколков. Гранатомет их прошибает запросто.
Но мы пошли…
Майкопская бригада, находившаяся в авангарде, погибла…

Гибель бригады

…Гибель Майкопской бригады – особая страница чеченской войны. Наверное, многие генералы и полковники Минобороны и Генштаба, штаба СКВО, замышлявшие штурм Грозного в ночь на 1 января 1995 года, очень хотели бы, чтобы эта страница была вырвана из позорной летописи чеченской войны.
Эта страница уже сама по себе является приговором военного трибунала тем, кто затолкал наши войска в страшное каменное жерло города. Вот продолжение показаний того же очевидца гибели Майкопской бригады – майора Холода. Его подразделение было брошено на выручку бригаде, которой уже, по сути, не было.
- Наутро, когда десантники, уже в пешем строю прочесывая местность, ворвались в район вокзала, от которого осталось лишь название, и заняли окружающие дома, они увидели, что стало со 131-й Майкопской. Около сотни боевых машин стояли, как на параде, выстроившись в одну колонну. В некоторых даже еще горел свет, работали моторы. Вокруг лежали убитые ребята. Совсем юные. Спасать было некого…
Бывший командир роты десантников капитан Александр Ильин продолжает страшный рассказ сослуживца:
- Я никогда не встречал такой неразберихи, какая царила в первые недели нашей чеченской эпопеи. Были ли боевики кем-то предупреждены? Утверждать не берусь. Десантники не знали о дудаевцах ничего и все разведданные добывали ценой собственной крови. Я уже не говорю о картах, за которые кого-то следует отдать под суд (тут, видимо, надо вести прежде всего речь об ответственности картографического управления Генштаба, в его обязанности входит обеспечение войск необходимыми картами – В.Б.).
Ильин продолжает:
- Могу привести такой пример. Поручают взять громадный, с мощными стенами и глубокими, как водится, подвалами Дом госбезопасности. Такие здания, естественно, типовые. Мы запросили в ФСБ данные о внутренней планировке, толщине стен и т.д. Оказалось, что в ФСБ, офицеры которого обещали за десять минут добраться до кабинета Дудаева, документов насчет своего же ведомства нет. Зато какой жесточайшей проверке подвергла контрразведка боевого офицера, раненного в голову и сумевшего вывести из окружения двенадцать солдат с уничтоженной БМД. Он десять дней пробивался к своим, его считали погибшим. Вместо благодарности ему предложили перед допросом сдать оружие. А говорят, что нравы «СМЕРШа» - в прошлом.
А вот что рассказывал командир части десантников полковник Александр Ленцов:
- Я часто вспоминаю новогоднюю ночь 1995 года. И вспоминаю с чувством стыда за Отечество. Ночь. Кромешный ад. Горят танки. Мы выносим убитых, раненых. А Россия забыла о нас, посланных погибать, причем непонятно за что. По радио доносятся звуки московского веселья. Идет традиционная новогодняя передача, рекой льется шампанское. Звучат поздравления: «С Новым годом!», «С новым счастьем!» Лишний раз убедился в том, какое в России (простите за грубое слово, но иного подобрать не могу) скотское отношение к армии…
Потом, после Грозного, я слышал на Арбате многие патетические речи. Ничто в России не делается с таким блеском, как оправдывание собственной глупости, которая была очевидна еще до того, как она стала фактом.
Ах, как же красиво, как точно звучали тогда в кремлевских и правительственных стенах очень правильные слова о том, что причина сокрушительных потерь федеральных сил в ту ночь – в беспринципности штабов, начавших кампанию без учета того, что за три года правления режим Дудаева только и делал, что усиленно готовился к войне.
Мы сделаем это «открытие» и прозреем уже скоро – в ту же черную зиму 95-го, когда небо над Чечней закишело вертолетами, заваленными трупами и останками наших солдат. В Ростове, Моздоке и Владикавказе не знали, куда их складывать, - не хватало даже вагонов-рефрижераторов, в которых обычно возили мороженое мясо.
Я зажмуриваю глаза.
И перед глазами одна и та же картина: из боевой машины пехоты в центре Грозного торчат обгоревшие до костей солдатские руки. А рядом – зажравшася, с раздутым животом, чеченская собака, лениво шевелящая языком над обглоданной человеческой костью…


***

11 декабря началось выдвижение войсковых колонн Российской армии в направлении Чечни. Они уже с первых километров движения по Ингушетии и Дагестану стали встречать противодействие местных жителей, что сорвало все графики прохождения установленных рубежей. Толпы стариков, женщин и детей перекрывали собой основные маршруты. Стали отмечаться факты вредительства со стороны ингушей и дагестанцев: прокалывались колеса наших «Уралов», в топливные баки подсыпался сахар. Случались и поджоги боевых машин. Среди личного состава (в том числе и офицерского) отмечалась растерянность.
На территории Чечни наши войска встретили ожесточенное сопротивление вооруженных отрядов дудаевцев. Появились первые жертвы. Один из снарядов чеченского «Града» попал в боевую машину и уничтожил сразу 5 человек во главе со старшим офицером.

Возвращенец

…Из Грозного возвратилась очередная группа офицеров-генштабистов. Обычно после каждой командировки в войска – многочасовые рассказы. А тут людей словно мешком по голове ударили. Удивительное немногословие, потупленный взгляд. Как-то и расспрашивать неудобно.
Но бутылка-вторая «Российской» и памятнику язык развяжет.
Звонко плещет в граненый стакан огненная вода.
Третий тост – не чокаемся. За тех, кто уже никогда не выпьет…
Что думает этот полковник-генштабист, который впервые услышал, как цокают по броне его бэтээра чеченские пули? Что думает он о чеченской войне после того, как видел наших ребят покойно лежащими на стеллажах моргов в Моздоке, Владикавказе, Ростове?
Рассказывай, полковник.
Скоро и нам туда же – на войну. Благодаря твоему рассказу, мы побываем там на две недели раньше.
И полковник, смачно жуя легендарные генштабовские беляши, рассказывает:
- Я летел на военном вертолете из Грозного в Моздок. Салон был набит ранеными офицерами и солдатами. НА полу – носилки с убитым. Когда вертолет сделал резкий вираж над каким-то селением, носилки накренились и рука убитого вывалилась из-под грязного, окровавленного бушлата и упала мне на краги.
Я увидел небольшую, совсем мальчишескую кисть руки, застывшую в хватательном положении - рука та словоно тянулась к жизни... Девушка-санитар наклонилась над убитым, приподняла его бушлат и пристроила руку покойника на прежнее место.
Я увидел грязно-восковое лицо паренька лет восемнадцати, на подбородке которого пробивался едва заметный пушок. Даже мертвым он был красив. Наверное, поэтому санитарка зло сказала:
- Етит твою мать, какие женихи гибнут! Я бы всех наших дураков, которые эту бойню затеяли, за яйца бы к вертолету подвесила и по небу катала между Грозным и Москвой!
Был январь 1995-го.
На моем генштабовском столе лежал первый номер «Комсомольской правды» - Ельцин с бокалом пузырящегося шампанского в руке, а на заднем плане - усыпанные снегом трупы наших солдат и офицеров. Президент России говорил: «С Новым годом, дорогие россяине!». Я увидел ту же, застывшую в хватательном положении, мальчишескую кисть с жутко закопченными пальцами. «Комсомолка» с этим плакатом долго лежала на боевых картах Генштаба, висела на стенах кабинетов и даже на зеркале в туалете.
К той газете офицеры словно боялись прикасаться.
Черные руки погибших в Чечне тянулись в наши московукие кабинеты.
20 лет прошло. А я все это помню...