В такую ночь, кажется, вся Вселенная открывается. Глянешь в небо, и голова кружится. Звезд высеяно - и больших и малых - цветов разных и сияний всяких. И все это не просто мерцает-светит, а еще, вроде как, дышит, движется что-то там. Будто в механизм часов Господа Бога заглянул. Вращаются шестеренки галактик, цепляют друг друга, и сияет весь этот мудреный мир какой-то удивительной радостью творения.
Сияние передать можно, движения отдельные описать, а объема не передать. Слов не хватит, потому как дух захватывает. И никакого чувства хаоса, напротив - размеренность и предначертанность во вселен-ском устройстве. В глазах рябит... Но важно - увидеть ту главную звезду - Вифлеемскую. Ночь-то рождественская. А на земле топчется с ноги на ногу всего-навсего бренное тело, запрокинув голову в чарующее ночное небо, душа же будто соединилась невидимым лучом со всей этой звездной кутерьмой. И скользит душа по лучу, и теряется в мириадах миров, в завихрениях туманностей, и непонятно, то ли она за взглядом, то ли взгляд за ней едва поспевает. Ночь же пронизанная, будто примороженная, а не привороженная даже вселенской тайной ширится и объемлет маленький человеческий мир, наполняя его чудесами для тех, кто умеет видеть и слышать небо. Для тех, кто очень в них нуждается, для тех, кому в эту ночь не хватает любви и заботы.
Вдруг две маленькие, как крупинки, звезды сорвались с разных частей неба и ринулись вниз по наклонной к центру горизонта территории, столкнулись на середине пути и превратились в небольшую, но очень красивую вспышку.
- Вау! - восхитился Ильяс, который никогда ничего подобного не видел. - Вау, - повторил он, как человек современный, и добавил, как учил его дед: - Хвала Аллаху, господу миров!
Несмотря на свое бедственное состояние, Ильяс не мог не восхититься увиденным. Он даже забыл, что смотрел в ночное небо от великой печали. Идти ему в этом чужом северном городе было некуда, даже добраться до аэропорта, где можно было встретить земляков, и получить хоть какую-то помощь было не на что. Можно было радоваться, что прораб, выгоняя его с работы накануне праздника, милостиво швырнул ему хотя бы паспорт. И чужой город, сияющий не только окнами и огнями реклам, но и огромными белоснежными сугробами, никуда не звал его. Поэтому у Ильяса появилось время смотреть в небо. Много времени. А обида шептала ему, что теперь он вправе забрать честно заработанные деньги там, где они плохо лежат. Надо только хорошо подумать. Найти такое место или такой карман. И пусть потом кто-нибудь другой рассказывает про кризис и про то, что хозяин стройки вдруг разорился.
- Вы тоже это видели? - фразу произнес мужчина, который будто из-под земли вырос рядом.
Прежде чем ответить, Ильяс внимательно посмотрел на него: статный, седой, без головного убора, в длиннополом черном пальто и дорогих лаковых ботинках. Явно из тех, кто не думает, из какого кармана достать деньги. Точнее - электронную карточку.
- Видел, - сухо ответил Ильяс.
- Мне кажется, вас что-то печалит, раз вид такого удивительного неба не радует вас, -вкрадчиво и очень вежливо предположил мужчина. Но именно эта вежливость раздражала Ильяса. Более того, он из-за нее мог считать себя хозяином положения.
- Вы у каждого гастарбайтера спрашиваете, как у него дела? -иронично поинтересовался Ильяс.
- Нет, конечно, я редко бываю на улице.
- Много работаете? Офис-мофис?
- Не только поэтому, - уклончиво ответил мужчина и вдруг представился и протянул руку: -Меня зовут Илья Сергеевич.
- Ильяс, - он вынужден был протянуть руку в ответ.
- Ух ты, - удивился мужчина, - мы тезки. Просто у вас вариант арабский.
- Ну да... - сам удивился Ильяс и позволил себе немного оттаять.
- Так в чем же ваша проблема? - участливо спросил Илья Сергеевич.
- Мировой финансовый кризис, - начал издалека Ильяс, но Илья Сергеевич не дал ему договорить и задал другой вопрос.
- Вы очень хорошо, почти без акцента говорите по-русски. А возраст... Ну вы точно не в СССР родились.
- Точно. Просто у меня отец был учителем русского языка. Его Ильхом зовут. Он был очень хороший человек.
- Был?
- Да, он умер.
- Извините.
- Ничего. Он давно умер. Я старший сын, должен заботиться о семье, и вот я приехал сюда, а тут случился этот проклятый кризис.
- Вам не заплатили и выставили на улицу в рождественскую ночь, - догадливо продолжил Илья Сергеевич.
- Точно.
- М-да. Не по-христиански.
- Да это вообще не по-каковски!.. - дал волю возмущению Ильяс. - Я просил денег хотя бы на билеты!..
- Вы позволите мне помочь вам? - перебил его Илья Сергеевич.
- Позволить? - переспросил Ильяс. - С чего бы вам это делать? -Он посмотрел на Илью Сергеевича с таким недоверием, что тот очень смутился.
- Беда нашего времени в том, что мы уже перестали доверять добру. Это страшно, - печально сказал куда-то себе под ноги Илья Сергеевич. - Мы в добре видим подвох! Последние времена. Явно последние. Но, - оживился он вдруг, - в рождественскую ночь должны происходить чудеса. Должно совершаться добро. Понимаете?
- Понимаю, - криво ухмыльнулся Ильяс, - прораб так и сказал: с Рождеством тебя, чурка.
- Не обижайтесь на него. Он просто недалекий человек. Вы ведь тоже как-то между собой называете русских?
- Валенки. иваны. - начал вспоминать Ильяс. - Кляты му-рики! - это хохлы так говорили, которые с нами работали.
- Ну вот, - облегченно вздохнул Илья Сергеевич. - Знаете, моя соседка Валентина Петровна - очень добрая старушка, она приготовила мне рождественского гуся, есть немного вина. Сама она побежала на службу в храм.
- А вы? - спросил Ильяс. - Вы не пошли в храм? У вас же праздник. Мы Ису почитаем как пророка.
- Если Христос узнает, что я вместо того, чтобы пойти на службу, помогал человеку, Он не обидится.
- Даже если этот человек мусульманин?
- Человек - вот главное. Пойдемте ко мне, - запросто предложил Илья Сергеевич, - через Интернет можно заказать вам билет на самолет.
- Вы что - дадите мне денег?
- Конечно, вы же вернете, -удивился недоверию Илья Сергеевич, - вы же тезка. Разве не так?
- А-эм. - Ильясу вдруг стало стыдно, он увидел этого пожилого статного мужчину насквозь. Илья Сергеевич располагал к себе без всяких объяснений, просто потому, что был добр от природы. Ильясу стало стыдно, что он отнесся к нему с недоверием.
- Какое удивительное, какое глубокое и какое насыщенное сегодня небо, - Илья Сергеевич восхищенно шептал, запрокинув голову. - У ангелов много работы.
- Вы в это верите? - Ильяс тоже обратил взор к небу.
- Ну... У меня даже выбора нет.
- Как это нет?
- Ну. у каждого человека есть данный Богом выбор: верить или нет. А у меня нет. Я просто верю и все.
- Вы что, их видели, - грустно улыбнулся Ильяс.
- Как вас, - спокойно ответил Илья Сергеевич. - Понимаю, -опередил он недоумение гастар-байтера, - я выгляжу, как сумасшедший. Очень жаль...
Ильясу снова стало стыдно. Он вспомнил, что в Фергане его ждут младший брат и младшая сестра, ждет бабушка, ждет Чинара. Младшие тоже верят в чудеса, от этого они немного счастливее, чем Ильяс, чем бабушка, вся жизнь которой это только труд и ничего более. И вот Ильяс не сможет сделать для них маленькие чудеса: хотел всем привезти подарки. А теперь стоит под холодным сибирским небом, пялится в него вместе с добрым, но явно сумасшедшим пенсионером, которого сначала принял чуть ли не за олигарха. Странные и разные эти русские. Были такими большими и сильными, и что с ними стало? На что они себя растратили? Почему половина русских продолжают считать себя великим народом, а другая половина спивается и заискивает перед Западом? Какая половина победит или останется? Или, как говорил мулла, через какое-то время русских останется столько, что можно будет просто прийти на то место, где они были. Они с настороженностью смотрят на нас, мы - на них. Отец говорил, что когда-то у него был русский друг, и этот друг был самым верным. Но его убили на улицах Ферганы. За то, что он был русским. А здесь - на этой улице - запросто могут убить Ильяса. Но вот стоит пожилой мужчина, и в глазах его светится добро. У него серые глаза. А у Чинары - голубые. Удивительное сочетание. Сама она бронзовая, волосы - бархатная смоль, а глаза - голубее неба! Может, где-то в прадедах у Чинары есть вот такой сероглазый Илья Сергеевич. У него, наверное, в юности глаза тоже были светлее и ярче, но потом их затянуло пеленой прожитых лет. У отца были такие же. Уже не карие, а похожие на пересохшую почву.
- Я верну вам деньги. Прорабу все равно придется с нами рассчитываться. У нас все было по закону. Договор, карточка миграционная. Хотите посмотреть мой паспорт?
- Зачем? Чтобы поверить? -улыбнулся Илья Сергеевич. - Не надо. Мы не в банке.
* * *
Квартира Ильи Сергеевича оказалась маленькой, но уютной. Две комнаты и кухня, стены которых превращены в стеллажи для книг. Тут не нужны не водоэмуль-сионка, ни обои - тут со всех сторон корешки книг. Даже на кухне есть книжная полка.
- Вы все это читали? - восхищенно спросил Ильяс.
- Нет, очень хотел бы, но просто не успел и уже не успею.
- Отец тоже много читал. На русском. - шагая вдоль стеллажей, Ильяс нечаянно налетел на инвалидное кресло-каталку, которое стояло у кровати в спальне. - Извините, зазевался.
- Да ничего страшного. У меня как раз к вам просьба. Поможете?
- ? - обратился во внимание Ильяс.
- Хочу передвинуть кровать к окну. Там хоть и дует, но зато видно небо.
- Конечно, помогу. - Ильяс тут же взялся с одной стороны за спинку кровати. - Туда двигать?
- Туда.
Они быстро и легко переставили кровать, как просил Илья Сергеевич.
- Ну, а теперь нас ждет гусь, которого запекла Валентина Петровна. Очень добрая у меня соседка. Очень. Если б не она, я, наверное, с голоду бы умер. Прибирает, готовит, стирает. Как за ребенком за мной смотрит.
- Моя бабушка тоже помогает одинокому соседу, - добавил Ильяс.
- Время такое. Все торопятся. Пожилые люди предоставлены сами себе.
- У нас не так. Мы уважаем старших, - твердо возразил Ильяс, - а соседу бабушка помогает не потому, что его дети бросили или мало ему помогают, а потому что ей самой так хочется.
- Ну и слава богу, - улыбнулся Илья Сергеевич. - Вы немного вина выпьете или ислам запрещает?
- Немного можно. Ночью Аллах не видит, у меня друзья так шутят. Они современные люди.
- А вы, Ильяс?
- А я?.. Не знаю. - Ильяс по-прежнему бродил вдоль книжных стеллажей и все больше думал об отце. После его смерти книги вынесли в сарай. Старые книги с пожелтевшими страницами. На место книжных шкафов поставили современную мебель, новенькую аудиоаппаратуру. Удачная халтура в Москве тогда подвернулась. Строили торговый центр. Да, странная нынче экономика, - подумал Ильяс, -магазины строим, а заводы не строим. Что будет продаваться в магазинах?
Илья Сергеевич между тем включил компьютер и стал искать в Сети заказ авиабилетов.
- А вы кем работаете или работали? - спросил Ильяс.
- Я писал книги для детей.
- Писатель?
- Ну. можно так сказать.
- И много написали?
- Как посмотреть. Ну. вон. на той полке.
- А почему для детей? Детей любите? - Ильяс развернул одну из книг, бесцельно полистал.
- Люблю. Как же детей не любить. Они же ангелы.
- О! У меня младший брат такой ангел, - усмехнулся Ильяс, -шайтан, а не ангел. Только и успеваю его из неприятностей всяких вытаскивать. - Он подошел к столу, за которым сидел Илья Сергеевич, и увидел фотографию в рамке: молодой Илья Сергеевич с красивой женщиной и двумя мальчиками. Скорее всего, погодками. У женщины были голубые глаза, как у Чинары. Не голубые даже, а почти бирюзовые. Но женщина была блондинкой.
- Это ваша семья?
- Да.
- Они куда-то уехали.
- Да. - Илья Сергеевич неотрывно смотрел на экран ноутбука.
- На нем пишите?
- Ага, если Валентина Петровна не против.
- Как не против? - удивился Ильяс.
- Она за моим режимом следит. Чтобы не переработал.
- А-а-а.
- Ну вот, билет назавтра, до Ташкента. До Ферганы от нас не летают.
- Ничего, там я доберусь. -Ильяс стоял рядом, покусывая нижнюю губу в нерешительности, ему хотелось сказать что-нибудь очень теплое Илье Сергеевичу, но он не находил слов, да и не решался.
- А сейчас - за стол! Полночь скоро, праздник. Сейчас начнут запускать фейерверки. Те, которые от Нового года остались. Глупо у нас в стране получается. Рождество после Нового года.
- Илья Сергеевич, - наконец-то решился Ильяс, - я обязательно верну вам все деньги. Может, не сразу, но обязательно верну. Вы хороший человек. Таких сейчас не бывает. Мой отец был таким.
- Это самые лучшие слова, которые ты мог сказать мне, -Илья Сергеевич опустил взгляд, потому что на глаза у него навернулись слезы.
- Я верну. Правда.
- Я знаю. Пойдем за стол. Думаю, тебе лучше приехать сюда уже в апреле. Кризис-то надуманный. Все уляжется. Весной работы будет больше.
- Я так и поступлю. Вы хоть и сумасшедший, но мудрый, -улыбнуся Ильяс, - простите.
- Да ничего.
- Я просто думаю. Вот как на вас со стороны посмотрят. Подобрал какого-то первого встречного на улице, нерусского, да еще дал ему кучу денег на билеты.
- Ах! Чуть не забыл! - спохватился Илья Сергеевич. - Вот, - он взял с полки книгу и вынул конверт, который лежал между книг. -Тебе нужны будут подарки твоим близким. - И торопливо упредил недоумение, от которого Ильяс потерял дар речи: - Бери-бери. Здесь не так много. Гонорар за последнюю книгу. Тебе сейчас нужнее. У меня еще пенсия. И Валентина Петровна. Бери же.
- Что скажут ваши близкие?.. -Ильяс покосился на фотографию.
- Ничего не скажут. Точно.
- Храни вас Аллах! - теперь уже на глаза Ильяса выступили слезы.
- И тебя храни Бог, - улыбнулся Илья Сергеевич. - Пойдем, если мы сейчас не съедим гуся, Валентина Петровна будет меня с самого утра ругать. Там еще и пюре. А вино у меня крымское. Настоящее. Каберне. «Массандра». Друзья прислали.
Они просидели до самого утра. Запеченный гусь с золотистой корочкой, пюре, зелень и красное вино окончательно расположили их друг к другу. Ильяс рассказал о своей семье, о Чинаре. О том, что они мечтают пожениться, но нужно заработать десять тысяч долларов на свадьбу. Меньше не получится. Нет, калым теперь уже пережиток. Калым, может быть, у богатых. Простые люди хотят счастья своим детям, и так же, как в России, родители жениха и невесты складываются на свадебные расходы. Но свадьба обязательно должна быть пышной. Шумной. Гостей должно быть много. И должны быть важные, именитые гости. А Чинара... Она такая стройная и немного высокая. Как немного высокая? Ну. немного выше, чем принято. Кем принято? Откуда стандарты? Ну, на Западе она была бы топ-моделью, а на Востоке надо быть чуть меньше. Чуть-чуть. Может, поэтому на нее еще никакой олигарх-бай глаз не положил.
Илья Сергеевич в основном слушал, спрашивал и задавал такие вопросы, что Ильясу самому было интересно на них отвечать. И когда Ильяс хотел задать какой-нибудь свой вопрос, хозяин дома опережал его на долю секунды, и приходилось уступать старшему. После семейных историй Ильяс рассказывал о древнем Самарканде, Коканде, об Улугбе-ке и его деде - хромом Тимуре. О том, какой красивый весенний праздник Навруз. За беседой они даже не заметили, как пролетело время, и когда зазвонил телефон (диспетчер сообщила, что такси ждет у подъезда), они с удивлением заметили, что за окном огромными хлопьями летит снег. Весь мир удивительно обновился.
- Русская зима, настоящая, пушистая. Я в Европе работал, там нет такой, даже если есть снег, - сказал Ильяс.
- Да, - согласился Илья Сергеевич.
- Вы мне забыли дать свой мобильный телефон.
- Ах да, - смущенно спохватился Илья Сергеевич, как будто и не собирался этого делать.
Он черкнул на блокнотном листе цифры, имя и протянул его Ильясу.
- Если долго не буду отвечать, значит - в больнице, - пояснил он.
- Я все равно приеду и отдам долг. А они, - Ильяс неопределенно кивнул за окно, - отдадут мне. Я полгода не за «доширак» работал.
Когда Ильяс вышел из подъезда на улицу, он оглянулся, надеясь, что его новый старший товарищ смотрит в окно. Но за стеклом никого не было. Он глубоко вздохнул удивительно свежий воздух и посмотрел на небо, откуда падали вчерашние звезды. Мириады звезд. Ему нужно было сказать несколько слов небу, и он сказал, специально ломая русский язык акцентом:
- Папа, какой тебе большой рахмат за то, что ты заставлял меня учить русский. Какой рахмат, тебе, отец! Принимай гостя лучше, чем собственного отца. - пришла в голову пословица. - Нет, так не бывает, - он еще раз оглянулся на окна Ильи Сергеевича. - Пока есть разум, узнавай людей. - вспомнил он вслух еще одну древнюю пословицу - и сел в такси, за рулем которого оказался его земляк.
- На ташкентский торопишься? - спросил таксист.
- Уважаешь язык, уважаешь народ, - ответил вдруг отцовской пословицей Ильяс, отчего земляк настороженно на него покосился, но потом быстро перевел в понятное для себя русло: - У русской девочки Рождество праздновал?
Ильяс не стал ему отвечать. Спросил, сколько стоит такси до аэропорта. Земляк с широкой улыбкой назвал двойную цену. Как брату, сказал он.
* * *
В этот город Ильяс вернулся, как и говорил ему Илья Сергеевич, в апреле. Даже не потому, что он так посоветовал, а потому что так сложилось. Почти четыре месяца он изо дня в день звонил своему старшему товарищу из далекой Сибири, но телефон был отключен. А потом позвонил тот самый прораб, извинился за грубость в рождественский вечер, сослался на то, что и сам тогда остался без зарплаты, но теперь обещал, что постепенно все выплатят, а бригаду надо собрать снова. Документы для договоров он уже готовит. «Ты же мастер, Ильяс», - уважительно сказал прораб в конце разговора.
Когда Ильяс спустился по трапу на летное поле, он снова увидел снег. Снежинки летели огромными хлопьями, словно вырезанные из салфеток, и падали плашмя на голые бетонные плиты. Было промозгло и зябко, отчего казалось, что сейчас даже по сибирским меркам не апрель, а ноябрь. А дома уже отцвел урюк. По внешним признакам Ильяс заметил, что город уже успел оттаять после долгой зимы, но вот она вернулась снова, будто что-то забыла. «Как они здесь живут?», спросил он сам себя, одновременно задаваясь вопросом о том, что нужно пообещать Абдураимову Ильясу, дабы он согласился провести остаток своих дней в Сибири. Он согласился бы переехать сюда лишь по одной причине: если б здесь жила Чинара. «Чинара - восточный платан, - вспомнил, как над именем его любимой задумался в ту ночь Илья Сергеевич. - Это дерево в Древнем Египте считалось воплощением богини неба Нут». «Красивая богиня?» - спросил тогда Ильяс. «Как небо», - улыбнулся Илья Сергеевич. «У нее золотистые волосы, немного вьются. только глаза голубые», - сообщил Ильяс. «Небо в золотой оправе», - тут же нашелся писатель. Ильяс так и сказал Чинаре при встрече: ты мое небо в золотой оправе. Ей очень понравилось. «Ты не начал писать стихи?»
И теперь, вспоминая ночной разговор, Ильяс почувствовал, как в душе у него что-то дрогнуло, ему захотелось сделать что-то доброе и значимое для Ильи Сергеевича. Он подхватил сумку и ринулся на стоянку такси. Почти не удивился, что оказался в той же машине, что в январе везла его в аэропорт. Земляк не вспомнил его, потому повторно дал визитку с телефоном (если вдруг понадобиться такси) и рассказал местные новости.
У подъезда Ильяс остановился, посмотрел в окна. Они показались ему серыми и безжизненными. Какое-то недоброе предчувствие скользнуло в душу. Потом он долго и настойчиво звонил в дверь, но никто не открывал. Уже собрался было уходить, как приоткрылась дверь напротив и в проеме показалось настороженное лицо старушки.
- Чего шумишь? Видишь, нету там никого.
- Не вижу. Дверь ведь не открывают. А вы - Валентина Петровна, - догадался Ильяс.
- Откуда знаешь?
- Мне Илья Сергеевич про вас рассказывал, а гуся вы готовите замечательно.
- Гуся? Какого гуся? - подпрыгнули седые брови.
- Мы на Рождество с ним ели. Он в храм из-за меня не попал.
- В храм?
- Да, он помог мне очень. Мне надо ему долг отдать.
- В Рождество, говоришь, -прищурила старушка белесые глаза, стараясь внимательнее рассмотреть гостя. - Где он тебя нашел-то?
- На улице, в двух кварталах отсюда. Мы на небо смотрели. Вместе. А потом мы еще кровать двигали.
- Кровать! Ой, господи! Сколько же он меня, дуру старую, просил. Небо хотел видеть. На небо, говоришь, смотрели. очень это на него похоже. А во что он был одет?
- Темное такое длинное пальто. Шарф белый. И ботинки лаковые.
- Ух! - всплеснула руками Валентина Петровна, а потом закрыла лицо ладонями и заплакала.
Ильяс теперь окончательно почувствовал беду и помрачнел. Он не решался ничего говорить, просто стоял и ждал.
- Пойдем-ка, - позвала старушка за собой в свою квартиру. -Как хоть тебя зовут-то?
- Ильяс. Я тезка Ильи Сергеевича.
- Заходи-ко, Ильяс. Заходи. На кухню пойдем, чай будешь?
- Зеленый, если можно.
- Я и сама зеленый уважаю. И Илья Сергеевич любил.
- Почему любил?
- Ты это. ты садись. садись.
По щекам Валентины Петровны теперь уже безостановочно текли слезы. Она и не пыталась их скрывать. Дрожащей рукой зажгла конфорку, поставила чайник. Села напротив.
- Ильяс, послушай, сосед мой умер в рождественскую ночь.
- Когда я уехал? - испугался Ильяс.
- Тут не все просто. Тут чудо, понимаешь?
- Понимаю, он мне про это чудо всю ночь твердил. Говорил, в рождественскую ночь должны быть чудеса.
- Господи!.. - снова всхлипнула Валентина Петровна. - Всем соседям я говорила, что он, как праведный Иов. Он ведь не ходячий был, понимаешь?
- Как не ходячий?
- Да так, еще после аварии в восьмидесятом! У него вся семья тогда погибла, а он выжил. Вот только неходячим остался.
- Это. на фотографии?.. Семья?..
- Значит, ты точно у него был, раз фотографию видел.
- Красивая белокурая женщина и два мальчика. И он - молодой еще.
- Оленька, Саша и Володя. Я их всех знала. Илья Сергеевич потому детские книги и писал, что как бы для сыновей. Понимаешь?
- Понимаю, - у Ильяса в горле стоял комок. Такой большой и такой угловатый, что проглотить его было невозможно. Он проталкивал слова еле-еле, где-то по самому краю: - Но ведь он пришел туда сам. Мы видели, как упали две звезды.
- Да верю я тебе. Не поверила бы, никогда бы к себе не пустила. Ты как про кровать сказал, сразу все поняла. Мы же утром, когда пришли его проведать, с праздником поздравить, он и лежал на кровати. Долго гадали, кто же передвинул-то. Я-то боялась, что дует от окна.
На пластиковые все денег не хватало. Рамы старые, деревянные, ветер гуляет, а ему простудиться - легко. Понимаешь?
- Понимаю.
- А он все просил. Видеть, говорит, хочу, Петровна, небо. А я, дура старая!
- Он мне денег дал. На дорогу. На подарки.
- Это он, я знаю, - шептала сквозь слезы Валентина Петровна, - он и моему сыну на машину дал. Просто так. Похороните, говорит, только рядом с моими, землю я выкупил. А так, мол, зачем мне деньги. Понимаешь?
- Понимаю, - снова повторял Ильяс, но ничего не понимал, кроме одного - ему почему-то хотелось плакать вместе с этой старушкой.
- А пальто-то... Он тогда в нем и ехал. Гололед был. Из больницы его в этом пальто привезли. В ботинках этих лаковых. И он сказал мне: убери это все. Выброси. А я не выбросила! - Валентина Петровна засеменила к шкафу в прихожей и достала оттуда знакомое пальто: - Берегла! Нафталин, химчистка, гладила. Под полиэтиленом оно висело. Ты не мог этого знать. Понимаешь?
- Нет, - наконец-то сказал Ильяс и заплакал. Он достал из кармана тот самый конверт. -Вот, деньги. Я должен ему отдать. А это, - он достал из большой спортивной сумки огромный букет красных роз, - для его жены. А тут еще зелень, мумие привез, подарки. Я должен ему отдать! Я обещал! Если это был не он, то - кто? Ангел что ли? Он мне все время говорил, повторял - у ангелов в рождественскую ночь много работы. Рассказывал, как ангелы пришли не к царям, а к простым пастухам, потому что у тех не было гордыни. Потому что это радость для всех, а не для сильных мира всего.
- А он и жил, как ангел, - Валентина Петровна вдруг успокоилась, только говорить стала тихо и смиренно, - удивительной доброты был человек. Ему с каждым днем делалось хуже, а он становился добрее. Другие так обозлятся - почему так со мной, за что? А Илья Сергеевич только добрее становился. Расстраивался лишь последнюю неделю: ребятишки дворовые колядовали, а он на коляске не всегда успевал двери открыть, чтобы конфет им дать. И книжек. Гусь-то правда понравился? - спросила она вдруг как о чем-то очень важном.
- Очень!
- А я переживала. В храме стою, думаю, как он там один.
- Вы мне могилу покажете. Надо цветы увезти. Я такси закажу.
- Да покажу, милый, покажу.
- Может, он в последнюю ночь встал?
- Врачи сказали, что еще до полуночи сердце остановилось. Он лежал с открытыми глазами и смотрел в небо. И телевизор включенный был за спиной.
- Не, телевизор мы даже не включали. Разговаривали. Долго разговаривали.
- Видишь, не все совпадает.
- Все. Совпадает все. Потому что такого человека больше нет.
- Это точно, - печально согласилась Валентина Петровна. -А еще говорят - чудес не бывает. Он верил.
- Он сказал, что у него выбора нет. Только верить.
- И тебе сказал?
- Сказал... Он говорил, что любовь - это чудо. Что рождение детей - это чудо. Что моя девушка похожа на богиню неба. Поэтично так сказал. Ее Чинара зовут.
- Чинара? - встрепенулась старушка.
Валентина Петровна быстро встала и направилась в комнату, оттуда вернулась с книгой, которую открыла на первой странице, где от руки был автограф.
- Вот, а я тут гадала, кому это. Думала, дереву что ли подписал.
- Я хотел попросить у него книгу на память. Постеснялся.
- Значит, это тебе, - улыбнулась она сквозь слезы. - В руках у него была.
«Чинаре и ее детям. Дотянуться до русского неба», прочитал Ильяс.
