Радио играет музыку в пустой квартире, кто эту музыку слушает? Ответ не так очевиден, как с деревом, падающим в пустом лесу. Вокруг пустой квартиры полно других, заполненных.

Так бывает в толпе, ты слышишь, как у кого-то в наушниках играет музыка. Вон та девушка или парень с каменным лицом. Но музыка также может играть в голове и без участия наушников, воспоминание о музыке, неслышимое остальным, чаще гораздо громче, чем настоящая музыка могла бы звучать, пронизывает все твое существо и миры не подозревающих об этом окружающих тебя людей. Почти что видимая, если знать куда смотреть, почти незаметные движения ноги или головы в такт, и, может быть, движение губ, повторяющих слова, если речь идет о песне. Воспоминания о музыке, их легко спугнуть грубой мелодией, донесшейся из, например, пронесшейся мимо машины, – но, в отличии от этого шума, который, как ни парадоксально, не слышит никто, ни водитель с пассажирами, ни окружающие, от воспоминаний не так легко избавиться, как от обитателей умчавшегося прочь транспортного средства. Нет, погоди, я всё ещё слышу их... Да, вот теперь.

Так же о музыке внутри, о воспоминании или об идее музыки можно сказать, что она красивее оригинала, или же, что она и есть оригинал, с радостью, однако, исчезающий во внешних объятиях, стоит эту музыку включить и начать слушать. Радостно исчезающий, потому что исчезнуть не боится, – и в этом убеждаешься снова и снова, оставаясь в тишине.

Что же до радио в пустой квартире, то его, скорее всего, оставили включенным для того, чтобы показать, что в квартире кто-то есть. Такой способ обмана на случай, если кому-нибудь захочется обмануться. На самом деле квартира не пуста.

Убираю разбросанные вещи. Человек, который жил здесь, женщина, сходила с ума от одиночества. Ее маршрут, от дивана к окну гостиной, от окна гостиной на кухню, из кухни в душ, из душа к двери прихожей и снова к дивану, образует гнездо разбросанных цветастых платков, расставленных пепельниц, раскрытых на середине книг, в центре которого поет бессмертная птица. Чашки с прошлогодним чаем, засохшие бутерброды. Мусорный пакет быстро заполняется, я беру новый. Фарфор и керамика в теплой мыльной воде.

На подоконнике в кухне – альбом с марками, которые коллекционировал покойный муж. Когда у нее спросили, куда, если бы была такая возможность, она предпочла бы отправиться, первым, пришедшим ей на ум, был Вьетнам, потому что марки именно этой страны были самыми яркими и нравились ей больше всего. Тогда вопрошающий, имени которого она даже не знала, подождал, пока она собрала то небольшое количество вещей, что были ей по-настоящему дороги, и вместе они оставили это место навсегда. Сразу после Вьетнама в списке ее любимых шли марки из Южной Кореи, Мадагаскара и Южной Африки, Сенегала, Конго, Папуа и Новой Гвинеи, Бутана. Теперь все они, вместе с ее квартирой, достанутся жадным родственникам мужа. А я вернусь туда же, где встретил незнакомца, увезшего женщину прочь.

У всех нас есть губительные привычки, которыми мы отнюдь не гордимся и предпочитаем скрывать от окружающих. И тем не менее, именно они невидимой и нерушимой печатью определяют канву нашего образа действий, нашей подозрительной жизни и обязательной непристойной гибели в конце. В моем случае это – голые танцы в лесу. Я делаю это регулярно, что бы ни случилось, весной, зимой, летом и осенью, по полчаса минимум раз в месяц. Музыка внутри оглушает, зачастую я не вижу и не слышу ничего из происходящего вокруг. Встреча с незнакомцем была всего лишь одним из эпизодов, включающих в себя собачьи укусы и сорок уколов от бешенства, побои и переохлаждение, а также несколько интересных незабываемых встреч. Телефон, газовый баллончик, спирт для растираний остаются на земле вместе с одеждой, оставляя меня абсолютно беззащитным, в этом-то и весь смысл. Чаще всего ничего не происходит. Тогда-то и происходит все.