Солкин В.В.
МЕМФИС: СТУПЕНИ К СПАСЕНИЮ


На протяжении веков Мемфис, древнейшая египетская столица, расположенная там, где Нил распадается на рукава в преддверии Дельты, был одной из величайших святынь цивилизации фараонов. В сердце священного города находилась древняя царская цитадель — «Белые стены», которая дала свое имя городу на заре его существования. Позже город стал известен как Меннефер.

К югу от цитадели располагался огромный храмовый комплекс бога Птаха, покровителя Мемфиса, который, разрастаясь от века к веку, стал особенно грандиозным в эпоху владычества Рамсеса II и его сына Мернептаха, когда с юга к основному святилищу бога были пристроены храмы Хатхор, самого Птаха и обожествленного Рамсеса II.

«Красоты Мемфиса» всегда занимали особое место в сердцах египтян, а сам город, где в качестве спутников Птаха почитались его супруга Сехмет, сын — Нефертум и «золотая» Хатхор, считался обителью радости, ликования и красоты. Египетская любовная поэма сравнивает Мемфис с «чашей фруктов, что поставлена перед Прекрасноликим»: таковым был один из эпитетов Птаха.

В наши дни сложно увидеть даже отдаленные черты былого великолепия: здесь, у деревни Мит-Рахина, расположенной в 24 километрах на юг от громады современного Каира, некогда находились блистательные царские резиденции, оживленный торговый центр, место, где в храмовых мастерских создавались поразительные шедевры искусства. Покровителем их был Птах, верховный жрец которого носил титул ур херепу хемут — «великий глава мастерства». От святилища бога остались заросшие тростником руины. Священные рощи, обелиски, пилоны, высокие мачты храмов и жилые кварталы исчезли и лишь название Мит-Рахина, происходящее от древнеегипетского та мит рехенет — «аллея овноголовых сфинксов» — намекает, сколько поразительных памятников древности было уничтожено, когда Мемфис стал каменоломней для растущего средневекового Каира. Не осталось следов от знаменитых гавани и доков Пер нефер, где по приказу Тутмоса III строился египетский флот и храмов сиро-финикийских богов: Баала, Анат, Решепа и Ашторет, пришедших в Египет вместе с воинами — триумфаторами и их пленниками.

От былого величия осталась гигантская упавшая статуя Рамсеса Великого, несколько меньших его колоссов, базы колонн, полузатопленные болотистыми водами, массивный сфинкс, создание которого традиционно приписывается Аменхотепу II и многочисленные памятники археологической зоны Мемфиса, включающие в себя дворец Априя, храм Хатхор «Владычицы Южной сикоморы», святилища Сети I и многие другие, еще не опознанные руины. Среди этих величественных останков некогда грандиозного прошлого, занесенных песком и илом, отчасти видно еще одно лицо Египта фараонов, тот его образ, который почти полностью затмили роскошью и, прежде всего, сохранностью памятников «блистательные» Фивы.

Тутанхамон, восстановивший древнюю традицию и вернувшийся со своим двором в Мемфис, открыл тем самым новую эру в истории города искусств и ремесел. Отчасти, это было возвращение к истокам, к тому оплоту государственности и царской власти, каким был Мемфис, по словам Геродота, при Менесе, первом царе I династии.

Мемфис был городом «сотворения», местом почитания созидательной силы земли. Даже само имя Птаха, великого владыки художников, ремесленников, металлургов, ювелиров, горнорабочих и всех тех, чей труд был связан с землей, возможно, переводилось как «создающий форму».

Бог изображался в небольшом темно-голубом чепце, который своей формой напоминал чепцы, которые носят кузнецы, ювелиры и мастера других ремесел на рельефах в гробницах вельмож Древнего царства в Саккаре, главном некрополе Мемфиса. Птах зачастую изображался с лицом зеленого цвета, цвета вечной жизни и благодати, который созвучен с эпитетом «прекрасноликий», часто сопровождающим имя бога.

Иногда Птах предстает и как Патека — в облике карлика с кривыми ногами, руками до колен и массивной головой; такие изображения божества находили как в гробницах египтян, так и в Тимне, в святилище, сооруженном близ медных рудников. Происхождение этой иконографии остается тайной, хотя связь карликов с ювелирным делом и плавкой металла в Древнем Египте и в африканских культурах вообще хорошо известна.

В честь Птаха и Хатхор, «владычицы бирюзы» устанавливали стелы горнорабочие, отправлявшиеся в долгий и трудный путь к рудникам Синая. Хатхор, почитавшаяся в великолепном святилище в Серабит эль-Хадим, воплощала собой материнскую породу горы, дающую почитаемый минерал, из которого мастера — «слуги Птаха», пользуясь творческой силой своего властелина, изготавливали украшения и другие необходимые предметы. Могущество земли и ее потенциал — лишь один из аспектов силы Птаха, который почитался в Мемфисе как демиург, творец всего сущего и всей египетской культуры.

Египетские тексты повествуют о том, как он «дал рождение» культовым образам богов внутри святилищ, используя для этого вещество земли, которое выросло «в нем» и «на нем», в его облике Птаха-Сокара, бога земли. При помощи искусства создавать форму, Птах формирует «тела», способные принимать божественный дух, исполненные со знанием божественных законов и, кроме того, искусно. При Рамессидах вместе с солнечным Ра и бесконечно великим Амоном Птах входит в государственную триаду величайших богов страны, представляя в ней образ или же «тело» предвечного божества. Образ триединого бога, скрытого в глубине храма с солнечным лицом и сокровенной сущностью лег в основу сложнейшей теологической системы, содержавший ключи к пониманию египетской вселенной.

СВИТОК, ИЗЪЕДЕННЫЙ ЧЕРВЯМИ

В отличие от соседнего Иуну, с его божественным «видением» и мистической космологией Солнца, созидающего во время эякуляции космос, мемфисская религиозная концепция была отчасти более приземленной в том смысле, что была менее оторвана от повседневности жизни. Птах творит мир при помощи своих сердца и языка. Знаменитый текст, повествующий об этом — «Памятник мемфисской теологии» — хранится в настоящее время в собрании Британского музея в Лондоне.

Увы, каменная плита с текстом позже использовалась как мельничный жернов, из-за чего часть текста утеряна, однако и оставшегося достаточно, чтобы понять сущность мемфисской теории о созидающем могуществе Птаха. Текст датируется временем правления фараона XXV династии Шабака, который, согласно тексту, обнаружил древний свиток, изъеденный червями, и приказал увековечить древнюю мудрость на камне, чтобы потом установить его в храме Птаха.

Об истинном времени создания текста высказывались самые разные гипотезы и, возможно, время его создания восходит к Древнему царству. Текст повествует о Птахе как о центральной фигуре в процессе творения, мудрой силе, сущность которой остается непознанной. Упоминаются семь ипостасей Птаха, великого творца, пребывающего в предвечных водах Нуна и Наунет и, одновременно, являющегося этими самыми водами; к сожалению, до нашего времени сохранились лишь четыре его имени:

«Птах-на-Великом-Престоле…
Птах-Нун, Отец, создавший Атума,
Птах-Наунет, Мать, которая родила Атума,
Птах Великий, сердце и язык Эннеады,
[Птах]… который родил богов
[Птах]… который родил богов
[Птах]…»

После этих семи ипостасей Птаха следует восьмая — «Нефертум у носа Ра день каждый» — благоухающий цветок лотоса, аромат которого вдыхает Ра каждое утро, рождаясь на восточном горизонте неба из пространства иного мира.

Согласно «Текстам пирамид», царь также предстает в облике Нефертума свежим, ослепительным, преисполненным жизненными силами цветком лотоса: «Унас сияет как Нефертум, лотос у ноздрей Ра, когда восходит он на горизонте день каждый».

Первые семь ипостасей бога в мемфисской теологии, таким образом, предшествуют божественной кульминации в облике солнечного младенца, рождающегося на заре; этот эпизод космогонии созвучен космогонической системе Гермополя, в которой четыре пары хтонических змей и лягушек, воплощающих собой божественную силу земли, обитающих в предвечном болоте в преддверии рождении солнечного младенца, сидящего на цветке лотоса. Открывая свои лепестки вместе с первыми лучами солнца и неизменно закрывая их на закате, цветок лотоса словно хранил в себе тайну жизненного цикла, в котором, повинуясь течению времени, жизнь зарождалась, угасала и вновь являла себя миру изо дня в день подчиняясь божественному закону.

Птах и его самая важная, тайная сущность при этом предшествуют рождению солнца, исходя из чего, мемфисские теологи видели превосходство всесильного бога земли над Атумом из Иуну, который, в свою очередь, сам был сотворен Птахом: «Принял образ в сердце, принял образ на языке, образ Атума. Очень велик Птах, который дал жизнь всем богам и их ка через свое сердце и через свой язык»…

Птах, таким образом, создает Атума, космического творца, породившего бога воздуха Шу и его женское дополнение Тефнут — богиню пламени и влаги. Противоборства между этими теологическими системами, несмотря на распространенное мнение, скорее всего не существовало, они были взаимодополняющими. «Памятник мемфисской теологии» ни в коей мере не ущемляет величие Атума-творца, рождающего Эннеаду, которая предстает как «зубы и губы рта этого, произносящего имя вещи каждой, из которого вышли Шу и Тефнут, родившие Эннеаду».

Вся вселенная, сотворенная Атумом, пронизана и управляема силой божественного слова Птаха; космос, согласно легенде Мемфиса, рождается посредством звука. Благодаря знанию этого божественного слова Птах становится таинственным богом, обладающим способностью созидать, облекать в форму, обозначать истинную сущность вещей. Высказанное вслух слово при этом рождено в сердце — источнике мысли, интеллекта, знания и созидательного потенциала, управляющим всем телом. У египтян бытовало мнение, что именно из сердца выходят все мыслительные процессы, а также и новая жизнь: в тексте медицинского папируса Эберс именно из сердца мужчины выходят сосуды, сообщающиеся с его семенниками, благодаря которым его семя наполняется жизненной силой и становится способным оплодотворять, опять же по воле сердца. Атум, согласно этой концепции, лишь божественные семенники и фаллос, источник действия которых таится в силе сердца — т.е. в Птахе: «Зрение, слух, дыхание осведомляют сердце. Это сердце дает выходить всякому знанию; это язык повторят все то, что задумано сердцем».

Сердце, как источник всякого чувства и знания, воспринималось и в качестве носителя этического начала; именно поэтому «Памятник мемфисской теологии», восхваляя Птаха, далее провозглашает божественный закон: «жизнь дана благому и смерть дана преступнику». Закон этический и социальный при этом становится частью закона вселенского, согласно которому по воле Птаха были созданы священные города, святилища, культовые образы богов и ритуалы, которые были призваны обеспечить процветание египетской цивилизации.

Представая в качестве божественного «моста» между интеллектуальными принципами творения и их воплощением в материи сотворенного мира, Птах использует для образов богов, которыми он наполняет земные храмы, земные же материалы: «все сорта дерева, камня и глины, все, что произрастает на нем». Творец создает тела богов по желанию их сердец, а потому «боги вошли в тела свои… умиротворенные и объединенные с Владыкой Обеих земель». Как божественный «создатель формы» Птах изображается держащим одновременно скипетр могущества уас, заканчивающийся навершием в виде головы священного животного Сетха, и столб джед — великий символ постоянства и стабильности.

МАТЕРИАЛИЗАЦИЯ БОЖЕСТВА

Концепция «материализованного» божества, исходящая из мемфисской космогонии, отражена во многих других египетских источниках, например во введении к «Книге божественной коровы», где Ра, состарившись, достигает предельной материализации: «кости его стали серебром, плоть — золотом, волосы его — истинным лазуритом». Словно культовые образы богов в египетских храмах, которые постепенно теряли свою силу и нуждались в очищении и обновлении священной силы, в этой легенде Ра устремляется к водам Нуна, чтобы вернуть молодость и «прийти в существование».

То, что речь здесь идет не только об образном религиозном слове а о полноценной концепции, подтверждается редчайшей культовой статуей Хорура, весом 1.5kg, выполненной из чистого серебра, покрытой тонким листовым золотом, причем волосы божества инкрустированы лазуритом, а глаза — горным хрусталем; божество изображено сидящим на престоле, который, увы, утерян, и скорее всего, использовалось как культовый образ в переносной праздничной храмовой ладье. Старея, солнечный бог, который, как владыка небес и земли имеет божественный дух и материализованное тело, возвращается к истокам, которыми в Мемфисе почитали Птаха, одухотворяющего воды Нуна, т.е. самое себя. Солнечная энергия, между тем, считалась неотъемлемой спутницей творческой силы Птаха и воплощалась в качестве его супруги Сехмет, могущественного солнечного Ока.

Именно солнечная богиня наполняет дыханием жизни, чувствами и силами ту форму, которую создает Птах. Эта роль богини подчеркивается многими текстами. Так, в храме Сети I в Абидосе Исида, кормящая своего сына — царя Рамсеса II, излагает ему божественные принципы, по которым он был сотворен, рассказывая о Птахе и Хнуме, как о творцах формы и о богинях, от которых царь получает неферу — жизненные силы и энергии.

Словно подтверждая слова богини, рядом изображены четыре ипостаси Хатхор, которые вскармливают грудью царя, предстающего, в зависимости от ипостаси Хатхор, в различных головных уборах:

«Хнум вылепил тебя руками своими,
Вместе с Птахом, который сплотил тело твое.
Хатхор, великая в Дендере, — это она вскармливает тебя,
Хатхор, госпожа Хиу, — это она кормилица для тебя,
Владычица Кусэ и Хатхор, госпожа Атфих,
Вскармливают жизненность твою.
Да объединятся они вместе, чтобы защитили они Величество твое,
Чтобы царствовал ты в стране каждой».

Жизненная сила, исходящая от Хатхор необходима для того, чтобы завершить мужскую работу гончара и кузнеца, созидающих царское тело; мужская энергия, таким образом, формирует тело, а женская — дает жизнь. Более древний пример этого же процесса отражен на рельефах из маммизи Аменхотепа III в Луксорском храме, где Хнум создает на гончарном круге царя и его Ка, а Хатхор вкладывает в созданные формы жизнь.

На силу богини, солнечного Ока, необходимую для полной манифестации жизненной энергии, опирается и сам Ра-Атум, повествующий об этапах творения в тексте позднего папируса Бремнер-Ринд, когда ему необходимо вновь упрочить и укрепить мир, потрясенный в глубине ночи змеем хаоса Апопом. Текст начинается со слов Атума-Хепри, от которого исходят все трансформации и эманации божества, и который существовал до начала творения в предвечных водах:

«Когда я воссуществовал, существующие пришли в существование, и все существующее стало существовать после того, как воссуществовал я».

Затем творец повествует о том, как он произвел на свет бесчисленное множество существ из своего рта, прежде чем небеса и земля были сотворены, прежде чем появились змеи, почитавшиеся египтянами древнейшими существами. Все эти сущности пребывали в Нуне в непроявленном состоянии, ожидая, когда творец найдет место, на котором он смог бы встать. Почти также говорит о сотворении текст гимна Птаху из Берлинского музея, который восхваляет предвечные трансформации божества, создание земли после того, как Птах встал на ней и рождение форм жизни из предвечных вод:«Когда встал ты на земле, бездействовала она, затем она собралась воедино с тобой, пребывающим в образе твоем «Татенен»… ты взял того, кого породил рот твой, [кого] создали руки твои из вод».

Встав на вершине предвечного холма, Ра-Атум порождает близнецов Шу и Тефнут, для чего ему, как и в мемфисской теологии необходимо воссоединить желание сердца и могущество своего фаллоса. Его мысли и желания, порожденные сердцем, заставляют его прибегнуть к мастурбации и эякулировать перворожденную пару божеств: «Я задумал в моем собственном сердце многие формы форм, что должны прийти в существование, а именно: образы детей и образы их детей. Я тот, кто растер кулаком, кто совокупился со своей рукой. Я изверг своим ртом собственным. Я выплюнул Шу и я изверг Тефнут и мой отец Нун поддержал их».

Таким образом формируется первая триада и, несмотря на то, что Шу и Тефнут пребывают в Нуне в инертном состоянии, далеко от своего родителя, за ними наблюдает солнечное Око, посланное творцом, беспокоящимся о своих отпрысках. Когда они возвращаются к Ра-Атуму вместе с Оком, он рыдает над ними; из падающих слез бога (rmjt, «ремит») рождаются люди (rmṯ, «ремеч»):

«Око мое следовало за ними многие века [когда] они были далеко от меня после того, как я воссуществовал как единый бог. И вот, было там три бога. Когда я воссуществовал на этой земле и Шу и Тефнут возликовали, пока все еще были в бездействии. И они возвратили мне Око мое вместе с собой и потому воссоединился я с членами моими. Я зарыдал над ними и потому люди пришли в существование из слез, что упали из Ока моего».

Око, таким образом, является залогом воссоединения первых богов с творцом и причиной появления людей. Именно Око, богиню Хатхор прославляют «Тексты саркофагов» за то, что она привела Шу и Тефнут к отцу, стала причиной появления людей и увеличения множественности космоса. Вместе с ее возвращением демиург «воссоединяется» со своими членами и продолжает процесс творения, невозможный без ее жизненной энергии, и, следовательно, без эмоций радости и печали, сопровождающих как творение, так и бытие.

Неотъемлемость эмоциональной наполненности от истинной сущности жизни упоминается и в знаменитом «Декрете Птаха-Татенена», сохранившемся в большом храме Рамсеса II в Абу-Симбеле. Птах-Татенен создает тело царя из электрума, его кости из меди и его плоть из железа, используя все свое искусство кузнеца и ювелира и рождая фараона, облик которого так же совершенен, как и облик солнечного бога: «Ра в теле его, который вышел из Ра, которого Птах-Татенен сотворил».

Птах осматривает произведение своих рук, которое он «породил» и как отец и как художник, так как в египетском языке глагол msi — «рождать» употреблялся и по отношению к рождению живого существа и по отношению к созданию памятника. Богом овладевает глубокая радость, исходящая из его сердца, а потому он берет Рамсеса на руки, как свое самое совершенное творение:

«Когда я вижу тебя — сердце мое ликует,
Принимаю я тебя в золотые объятья.
Объял я тебя прочностью, стабильностью и мощью,
Пропитал я тебя здоровьем и радостью сердца.
Наполнил я тебя счастьем, радостью,
Ликованием сердца, восхищением и весельем».

Таково подробное описание неисчислимого блага и эмоционального опьянения, которое дают объятия творца. На храмовых рельефах фараон также часто предстает вместе с «создателем формы» Птахом и «подательницей жизни» Хатхор, заключающими его в свои объятия, полные любви и благодати.

Жизненная сила творца, воплощенная в солнечной богине, как известно, имеет и другую сторону, яростную, неистовую и всемерно опасную. Согласно тексту папируса Бремнер-Ринд, Око приходит в негодование, обнаружив что в то время, когда оно странствовало по вселенной в поисках Шу и Тефнут, Ра-Атум опрометчиво заменил его оком ахет: «И тогда [богиня-Око] разъярилась против меня, вернувшись и обнаружив, что я поместил другую на место ее, заменив ее Великой (т.е. Оком Ахет)».

Чтобы умиротворить богиню, солнечный демиург помещает ее на свое чело, где она принимает форму кобры — божественного урея (iˁrt), «правящего всей землей». Лишь умиротворив богиню и воздав ей должное, Ра-Атум вновь способен продолжать творение и, поднявшись из глубин земли, творит змей, а затем бога земли Геба и богиню неба Нут, породивших все нескончаемое разнообразие жизни.

Эта легенда объясняет также, почему у солнечного бога есть два Ока, первое, ахет (ȝḫt), — зримое, мужское, воплощенное в солнечном диске, дающее свет (ȝḫw) всем живым и другое, скрытое, женское, воплощенное богиней, одновременно агрессивной и притягательной.

Образ солнечной богини — жизненной энергии, преломившись в призме «могущества земли» теологии Мемфиса, трансформировался в дающую надежду и защищающую умершего, подобно матери, Хатхор «владычицу южной сикоморы», богиню являющуюся меж ветвей почитаемого дерева.

Плоды растения богини давали белый сок, напоминающий молоко; он выступал также на листьях растения и назывался «молоком сикоморы» и использовался в ритуалах. На росписях в гробницах можно увидеть богиню дерева с жертвенной водой и пищей в руках, которая откликается на зов просящего и дает пропитание душам умерших, странствующим в загробный мир. Порой богиня вообще изображена в облике сикоморы с материнской грудью, из которой испивает молоко сам царь. Она — жизнь солнечного божества, текущая по сосудам земли, в дереве, в камне, в любой другой земной субстанции, созданной Птахом, которые приобретают благодаря Хатхор совершенство и жизненность облика. Без нее форма остается безжизненной и инертной, словно Шу и Тефнут, пребывающие в предвечных водах; без нее тело Ра, сотворенное Птахом, было бы неспособно излучать свет.

_______________________________