Как только завершалось солнце -
В окошке прорезался свет,
И ждал, и грел всех незнакомцев,
Плывущих через млечный снег.
В твоем окошке, приоткрытом
Для песен и голодных птиц.
А ты стоял на фоне быта
И улыбался из ресниц.
Берег, как мог, идущих мимо,
Их светлую земную грусть,
Их смех, почти неуловимый,
Учил сердца их — наизусть.
Пытался петь — почти не слышно,
Почти шептать — для них, для них.
И не было в любви той лишних
И не бывало в ней — чужих.
Живи. Ведь это очень нужно,
Чтоб кто-то, кто-нибудь, хоть раз
Прижал к груди все наши души,
И обнял каждого из нас.
Живи. И освещай весь город
Своим окном среди могил.
И жизнь тебя срифмует скоро
С людьми, которых ты любил.
Он пишет о разбавленном вине,
Разлитом в человеческие души,
О том, что неоправданно трудней
Дышать, когда внутри лишь стаж да стужа.
О том, что и ему бывает жаль,
Когда увозят сердце в неотложке.
Про улицы и сморщенный асфальт,
Где спотыкаются об лужи даже кошки.
О счастье всем. Но и о боли всей.
О пьяных драках и о верной дружбе.
О людях пишет. Любит он людей,
Даже тогда, когда любить не нужно.
Он пишет, поднимает мутный ил
Со дна стихов. Он весь уже списался.
О женщине, которую любил,
О женщинах, в которых ошибался.
Он пишет, не разгаданный никем,
Он с каждым словом — на ступеньку выше.
Он пишет о себе, о старике,
Но из груди его поет мальчишка.
Вот потому под каждою строкой
Ворчливо размышляющей о вечном -
Веселый свист, веселый и живой,
И ранняя простая человечность.
А время за окном бежит, кружит,
Целует в лоб и волосы колышет.
Проходит день. Проходит свет и жизнь.
А он все пишет, пишет, пишет, пишет…