Я больше никогда ничего не смогу ей сказать, потому что она исчезла из моей жизни навсегда. Да и вряд ли это имело бы сейчас смысл. Я спокойно смотрел, как она уходила. Неспешно, красиво, ломая мое мировоззрение, переступая через всю боль и слова, которые так легко срывались с моих губ на такую сладкую фразу: «Ты будешь папой». Теперь я вряд ли смогу что-то изменить, даже если захочу. Такое не прощают, за такое вычеркивают из жизни.

   Петербургское лето комкало мою потрепанную душу вместе с горячей пылью, летящей из-под колес. Я перестал надеяться, что когда-нибудь хотя бы просто смогу услышать гудки, набирая бесповоротно врезавшийся в память номер, практически потерял надежду хотя бы рассмотреть в толпе душного метрополитена ее силуэт, коснуться пряди всегда блестящих атласных волос или просто назвать по имени. Но вопреки всем невозможностям, плотно засевшим в моей голове, судьба распорядилась иначе.

   Я всегда любил писать для нее, она читала меня на обрывках салфеток в кафе, на свободных пространствах газет, разбросанных по всему дому, на асфальте у парадной, по знакомым маршрутам города. Нет, я не сумасшедший, она читала меня по городу. Каждые 25 шагов отмечались определенной буквой, из которых потом складывались целые истории, которые она каждый раз читала, затаив дыхание. Буква за буквой, подогнанные под ее шаги, мои  мысли  таким образом становящиеся ее. Это было по-настоящему, пока я все не испортил. Теперь не зная как ее найти, я хожу по городу шумными проспектами и пыльными переулками и описываю ей то, что происходит в моей жизни, в жизни, где нет ее.

   Разодранное болью сердце уже перестало замечать амплитуды моих переживаний, но однажды я брел по мосту, и оно пропустило удар. Если бы к моему сердцу в тот момент подключили кардиомонитор, то это стало бы видно. Я шел по набережной и увидел написанную до боли знакомым почерком букву, через 25 шагов у меня получилось: «Он». Я понимал, что это не совпадение, что буквы написаны ее рукой. Букву за буквой я складывал в слова, порой, сворачивая не туда, теряя смысл, возвращался на перекрестки и бежал дальше, ища следующий символ, приближающий меня к ней. Через несколько мгновений у меня получилось предложение: «Он улыбается твоей улыбкой». У него моя улыбка. Я улыбнулся.

    Осмотревшись вокруг, я заметил, что оказался в тихом петербургском колодце, где то и дело смешивались разные запахи и звуки. Сев у парадной, на которой стоял последний символ, я принялся ждать. Открывающаяся дверь  каждый раз заставляла мое сердце падать, разбиваясь на тысячи звонких кусочков, но зря. Облака постепенно стали менять цвет, становясь из лазурно-голубых лилово-сиреневыми, а стрелки часов лениво ползли к закату, я не знал, чего жду, но уйти не мог, ноги не слушались. Когда наступило утро, и из парадной вышел мужчина, который накануне вечером спрашивал прикурить, я понял, что сижу долго. Подождав еще некоторое время, я побрел домой. Но внутри не было ни разочарования, ни грусти, я знал, что нашел зацепку, что теперь ни за что ее не потеряю, что она дала мне шанс, и я знал, что у малыша моя улыбка…

©Sonli, июль 2012.