Это цитата сообщения
nadia_obo Оригинальное сообщение
28 декабря 1925 года ушел из жизни Сергей Александрович ЕСЕНИН, замечательный русский поэт
[600x434]
Трудно ответить на вопрос, знал ли кто-нибудь, кроме Сергея Есенина, что происходило в пятом номере гостиницы «Англетер» в ночь с 27 на 28 декабря 1925 года. Событие, взволновавшее весь литературный мир тогдашней России, так и остается одним из самых загадочных.
Убийство или самоубийство поэта всегда влечет за собой бесконечный шлейф загадок, сплетен и кривотолков. И даже отбрасывая игру воображения и руководствуясь лишь фактами, невозможно пролить свет на событие далекой зимы двадцать пятого года.
Под пристальным вниманием факты выглядят не слишком убедительно, поведение тех, кто тогда окружал Есенина, кажется очень странным, так же как и поведение самого поэта. В связи с этим его добровольная смерть вызывает большие сомнения.
|
Дорогая, сядем рядом,
Поглядим в глаза друг другу.
Я хочу под кротким взглядом
Слушать чувственную вьюгу.
Это золото осеннее,
Эта прядь волос белесых -
Все явилось, как спасенье
Беспокойного повесы.
Я давно мой край оставил,
Где цветут луга и чащи.
В городской и горькой славе
Я хотел прожить пропащим.
Я хотел, чтоб сердце глуше
Вспоминало сад и лето,
Где под музыку лягушек
Я растил себя поэтом.
Там теперь такая ж осень...
Клен и липы в окна комнат,
Ветки лапами забросив,
Ищут тех, которых помнят.
Их давно уж нет на свете.
Месяц на простом погосте
На крестах лучами метит,
Что и мы придем к ним в гости,
Что и мы, отжив тревоги,
Перейдем под эти кущи.
Все волнистые дороги
Только радость льют живущим.
Дорогая, сядь же рядом,
Поглядим в глаза друг другу.
Я хочу под кротким взглядом
Слушать чувственную вьюгу.
1923
|
 |
|
|
|
|
|
|
|
Впрочем, утверждать в этой ситуации что-то конкретное нельзя, поскольку если и сохранились улики, противоречащие основной версии, то они не настолько убедительны, чтобы можно было безошибочно сделать вывод об убийстве Есенина. И все-таки, если суммировать все противоречивые факты, то причин для сомнений в самоубийстве поэта накапливается немало.
Утром 28 декабря Вольф Эрлих и Елизавета Устинова, соседи Есенина по гостинице и его давние знакомые, решили нанести визит поэту. На их стук Есенин дверь не открыл. Заподозрив неладное, поскольку ключ торчал в дверях изнутри, они вызвали управляющего гостиницей Назарова, который с трудом открыл дверь запасным ключом.
|
Низкий дом с голубыми ставнями...
Низкий дом с голубыми ставнями,
Не забыть мне тебя никогда,-
Слишком были такими недавними
Отзвучавшие в сумрак года.
До сегодня еще мне снится
Наше поле, луга и лес,
Принакрытые сереньким ситцем
Этих северных бедных небес.
Восхищаться уж я не умею
И пропасть не хотел бы в глуши,
Но, наверно, навеки имею
Нежность грустную русской души.
Полюбил я седых журавлей
С их курлыканьем в тощие дали,
Потому что в просторах полей
Они сытных хлебов не видали.
Только видели березь да цветь,
Да ракитник, кривой и безлистый,
Да разбойные слышали свисты,
От которых легко умереть.
Как бы я и хотел не любить,
Все равно не могу научиться,
И под этим дешевеньким ситцем
Ты мила мне, родимая выть.
Потому так и днями недавними
Уж не юные веют года...
Низкий дом с голубыми ставнями,
Не забыть мне тебя никогда.
1924
 [415x170]
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Труп Есенина находился около трубы парового отопления, к которой была привязана удавка. Есенин был повернут лицом к трубе, внешность его была обезображенной: лоб сильно обожжен и продавлен, один глаз навыкате, другой — вытек, обожжена переносица, правая рука сильно порезана.
Труп в нижнем белье и брюках, без пиджака и ботинок положили на дровни, прикрыли простыней и увезли в Обуховскую больницу. Комнату опечатали. Осмотр тела производил судмедэксперт Гиляровский, констатировавший, что на лбу покойного обнаружена вдавленная борозда над переносицей длиной в четыре сантиметра и шириной в полтора, на руках обнаружены резаные раны, одна из которых, длиною четыре сантиметра, в области сухожилия правой руки. Предполагается, что все эти раны могли быть нанесены самим покойным.
|
Я покинул родимый дом,
Голубую оставил Русь.
В три звезды березняк над прудом
Теплит матери старой грусть.
Золотою лягушкой луна
Распласталась на тихой воде.
Словно яблонный цвет, седина
У отца пролилась в бороде.
Я не скоро, не скоро вернусь!
Долго петь и звенеть пурге.
Стережет голубую Русь
Старый клен на одной ноге.
И я знаю, есть радость в нем
Тем, кто листьев целует дождь,
Оттого, что тот старый клен
Головой на меня похож.
1918
[415x170]
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Сразу возникает вопрос: мог ли Есенин повеситься на раскаленной батарее, способной до такой степени обезобразить его лицо? Но на этот счет имеется точное доказательство. Дело в том, что в течение дня батареи топились очень слабо. Когда Эрлих заходил в гости к приятелю, Есенин сидел в шубе — было очень холодно. Ночью же отопление заработало на полную мощность, но, вероятно, уже после того, как случилось несчастье.
Если верить Эрлиху, то свое последнее стихотворение «До свиданья, друг мой, до свиданья…» Есенин посвятил именно ему, и мало того, поскольку в гостинице не нашлось чернил, стихотворение это было написано кровью. Причем Эрлих сказал, что не стал его читать сразу и даже, совсем забыл о нем, вспомнив, только после, когда случилась трагедия. Неужели во всей гостинице не оказалось ни капли чернил? А как же тогда регистрировали постояльцев? Если Есенин боялся выходить из номера, предчувствуя смерть, то уж послать кого-нибудь в лавку за пузырьком чернил он мог наверняка. Кроме того, запомнить два придуманных четверостишия для Есенина не составило бы никакого труда. Трудно поверить и в то, что, получив стихи, написанные лично знаменитым поэтом, Эрлих не стал их читать
|
Не ругайтесь! Такое дело!
Не торговец я на слова.
Запрокинулась и отяжелела
Золотая моя голова.
Нет любви ни к деревне, ни к городу,
Как же смог я ее донести?
Брошу все. Отпущу себе бороду
И бродягой пойду по Руси.
Позабуду поэмы и книги,
Перекину за плечи суму,
Оттого что в полях забулдыге
Ветер больше поет, чем кому.
Провоняю я редькой и луком
И, тревожа вечернюю гладь,
Буду громко сморкаться в руку
И во всем дурака валять.
И не нужно мне лучшей удачи,
Лишь забыться и слушать пургу,
Оттого что без этих чудачеств
Я прожить на земле не могу.
1922
[415x170]
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
.
В 6 часов вечера Эрлих был у Есенина, поскольку забыл у него портфель, затем покинул гостиницу и поехал на вечеринку к М. Фроману. Похоже, что возвращаться оттуда в этот вечер он не собирался. Эрлих просидел в гостях до двух часов ночи, пока все не разошлись, а потом остался у Фромана ночевать. Таким образом, он обеспечил себе алиби. Художник Сворогин, рисовавший в то утро мертвого Есенина, так отозвался о действиях Эрлиха:
«Мне кажется, этот Эрлих что-то ему подсыпал на ночь, ну, может быть, и не яд, но сильное снотворное. Не зря же он «забыл» свой портфель в номере Есенина… И домой он «спать» не ходил — с запиской Есенина в кармане».
|
Проплясал, проплакал дождь весенний,
Замерла гроза.
Скучно мне с тобой, Сергей Есенин,
Подымать глаза...
Скучно слушать под небесным древом
Взмах незримых крыл:
Не разбудишь ты своим напевом
Дедовских могил!
Привязало, осаднило слово
Даль твоих времен.
Не в ветрах, а, знать, в томах тяжелых
Прозвенит твой сон.
Кто-то сядет, кто-то выгнет плечи,
Вытянет персты.
Близок твой кому-то красный вечер,
Да не нужен ты.
Всколыхнет он Брюсова и Блока,
Встормошит других.
Но все так же день войдет с востока,
Так же вспыхнет миг.
Не изменят лик земли напевы,
Не стряхнут листа...
Навсегда твои пригвождены ко древу
Красные уста.
Навсегда простер глухие длани
Звездный твой Пилат.
Или, Или, лама савахфани,*
Отпусти в закат.
* "Боже мой. Боже мой, для чего Ты меня оставил?"
(дрeвнеевр.) - в Евангелии (Матф. 27. 46) -
предсмертные слова распятого Христа.
<1917>
[415x170]
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Предполагают, что Эрлих и носил с собой стихотворение, чтобы потом подложить его в номер. Да видно не успел, — номер опечатали. По поводу стихотворения говорят разное, кто-то считает, что оно не принадлежит поэту и написано не им, что это ловкая подделка под стиль и почерк автора, поэтому и была порезана рука, чтобы было понятно, откуда взята кровь. Кто-то думает, что стихотворение могли Есенину заказать, как реквием Моцарту.
Приезжал ли Есенин в «Англетер»?
Есть достаточно серьезная версия, что в гостиницу Есенин не приезжал вовсе. Оказывается, в то время пятый номер гостиницы был абсолютно непригоден для жилья. Уже несколько лет он не использовался, поскольку раньше там находилась небольшая аптека. После ее закрытия помещение вновь решили оборудовать под гостиничный номер, но ремонт к 27 декабря сделать не успели, там даже не было ванны. Едва ли Есенин согласился бы жить в подобных условиях.
|
Сестре Шуре
Ты запой мне ту песню, что прежде
Напевала нам старая мать.
Не жалея о сгибшей надежде,
Я сумею тебе подпевать.
Я ведь знаю, и мне знакомо,
Потому и волнуй и тревожь -
Будто я из родимого дома
Слышу в голосе нежную дрожь.
Ты мне пой, ну, а я с такою,
Вот с такою же песней, как ты,
Лишь немного глаза прикрою -
Вижу вновь дорогие черты.
Ты мне пой. Ведь моя отрада -
Что вовек я любил не один
И калитку осеннего сада,
И опавшие листья с рябин.
Ты мне пой, ну, а я припомню
И не буду забывчиво хмур:
Так приятно и так легко мне
Видеть мать и тоскующих кур.
Я навек за туманы и росы
Полюбил у березки стан,
И ее золотистые косы,
И холщовый ее сарафан.
Потому так и сердцу не жестко -
Мне за песнею и за вином
Показалась ты той березкой,
Что стоит под родимым окном.
1925
[415x170]
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Отсюда следует, что его арестовали прямо на вокзале. Вероятно, допрашивали и пытали, а затем убили. Потом, во что-то завернув тело, перевезли в гостиницу, которая в то время была пристанищем чекистов. В ГПУ служило большинство обслуживающего персонала, поэтому пустить слух, что ключ в двери торчал изнутри, ничего не стоило. Только непонятно, зачем убивать Есенина в застенках ГПУ, а затем вести его в гостиницу, прекрасно понимая, что незамеченными такие действия остаться не могли.
Если же все происходило в «Англетере», то едва ли чекисты, получив задание устранить поэта, сделали бы это с такими чудовищными уликами против себя. Да и не проще ли было убрать Есенина где-нибудь в поезде или на улице под предлогом ограбления, наконец, можно было просто отравить.
|
Я усталым таким еще не был
В эту серую морозь и слизь
Мне приснилось рязанское небо
И моя непутевая жизнь.
Много женщин меня любило.
Да и сам я любил не одну.
Не от этого ль темная сила
Приучила меня к вину.
Бесконечные пьяные ночи
И в разгуле тоска не впервь!
Не с того ли глаза мне точит
Словно синие листья червь?
Не больна мне ничья измена,
И не радует легкость побед,
Тех волос золотое сено
Превращается в серый цвет,
Превращается в пепел и воды,
Когда цедит осенняя муть.
Мне не жаль вас, прошедшие годы,
Ничего не хочу вернуть.
Я устал себя мучить бесцельно.
И с улыбкою странной лица
Полюбил я носить в легком теле
Тихий свет и покой мертвеца.
И теперь даже стало не тяжко
Ковылять из притона в притон,
Как в смирительную рубашку
Мы природу берем в бетон.
И во мне, вот по тем же законам,
Умиряется бешеный пыл.
Но и все ж отношусь я с поклоном
К тем полям, что когда-то любил.
В те края, где я рос под кленом,
Где резвился на желтой траве,—
Шлю привет воробьям и воронам
И рыдающей в ночь сове.
Я кричу им в весенние дали:
«Птицы милые, в синюю дрожь
Передайте, что я отскандалил,—
Пусть хоть ветер теперь начинает
Под микитки дубасить рожь».
1923
[415x170]
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Кстати, версия ограбления тоже не такая уж примитивная. Вполне вероятно, что Есенина ограбили и убили в гостинице и, чтобы замести следы, повесили труп на батарею. Среди персонала гостиницы могли оказаться пособники преступников.
Можно предположить также, что Есенин сам мог устроить вечеринку у себя в номере, и не исключено, что там могла произойти драка, жертвой которой он стал. Тем более что следов, оставшихся после выпивки, было предостаточно.
|
Русь бесприютная
Товарищи, сегодня в горе я,
Проснулась боль
В угасшем скандалисте!
Мне вспомнилась
Печальная история —
История об Оливере Твисте.
Мы все по-разному
Судьбой своей оплаканы.
Кто крепость знал,
Кому Сибирь знакома.
Знать, потому теперь
Попы и дьяконы
О здравье молятся
Всех членов Совнаркома.
И потому крестьянин
С водки штофа,
Рассказывая сродникам своим,
Глядит на Маркса,
Как на Саваофа,
Пуская Ленину
В глаза табачный дым.
Ирония судьбы!
Мы все острощены.
Над старым твердо
Вставлен крепкий кол.
Но все ж у нас
Монашеские общины
С «аминем» ставят
Каждый протокол.
И говорят,
Забыв о днях опасных:
«Уж как мы их...
Не в пух, а прямо в прах...
Пятнадцать штук я сам
Зарезал красных,
Да столько ж каждый,
Всякий наш монах».
Россия-мать!
Прости меня,
Прости!
Но эту дикость, подлую и злую,
Я на своем недлительном пути
Не приголублю
И не поцелую.
У них жилища есть,
У них есть хлеб,
Они с молитвами
И благостны и сыты.
Но есть на этой
Горестной земле,
Что всеми добрыми
И злыми позабыты.
Мальчишки лет семи-восьми
Снуют средь штатов без призора.
Бестелыми корявыми костьми
Они нам знак
Тяжелого укора.
Товарищи, сегодня в горе я,
Проснулась боль в угасшем скандалисте.
Мне вспомнилась
Печальная история —
История об Оливере Твисте.
Я тоже рос,
Несчастный и худой,
Средь жидких,
Тягостных рассветов.
Но если б встали все
Мальчишки чередой,
То были б тысячи
Прекраснейших поэтов.
В них Пушкин,
Лермонтов,
Кольцов,
И наш Некрасов в них,
В них я,
В них даже Троцкий,
Ленин и Бухарин.
Не потому ль мой грустью
Веет стих,
Глядя на их
Невымытые хари.
Я знаю будущее...
Это их...
Их календарь...
И вся земная слава.
Не потому ль
Мой горький, буйный стих
Для всех других —
Как смертная отрава.
Я только им пою,
Ночующим в котлах,
Пою для них,
Кто спит порой в сортире.
О, пусть они
Хотя б прочтут в стихах,
Что есть за них
Обиженные в мире.
1924
[415x170]
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Тем не менее, версия убийства поэта, в котором были замешаны Эрлих и Устинова, самая вероятная. Слишком очевидно было их странное поведение 27 и 28 декабря. Кстати, времени с тех пор прошло не так уж много, и при сильном желании скорей всего можно докопаться до истины.