Печальная тема. Но, вероятно, следует записать для памяти.
Когда я училась в средней школе, к нам примерно до третьего класса приглашали ветеранов. Ветеран должен был около урока провести с классом в присутствии классного руководителя и что-нибудь рассказать. В финале получить благодарность в виде цветов. Ветераны, наверное, были рады, что им оказывают такое внимание, но успех мероприятия неизменно зависел от того, умел ли гость общаться с юной аудиторией.
Самый первый такой гость, которого я запомнила, был ветераном даже гражданской войны и выступал перед нами в ноябре. Нам представили его как писателя, и он считал, что детей надо посмешить. Он служил при Котовском. То, что он рассказывал, подошло бы для сюжета какой-нибудь неизысканной комедии. Нечего стесняться: как голые котовцы прямо из бани оседлали лошадей, поскакали в атаку и пленили врагов. Он преуспел: мы, первоклассники, очень смеялись. Я смеялась даже слишком много, смеялась по инерции. Теперь, однако, прошло время, и я понимаю, что многое из этого рассказа на самом деле не было смешно. Не должно было быть.
Как не странно, я совершенно не помню, что рассказывал в роли такого гостя мой родной дедушка, но помню, что он имел успех. Дедушка был многодетный отец и дед многих внуков - он знал, как надо с детьми разговаривать. Наверное, он тоже рассказывал веселое, а не страшное: я помню, как он стоит перед классом и улыбается, а наши хлопают, и это уже конец встречи. Страшные воспоминания были дома, в последние годы его жизни. Он помнил войну с опасной отчетливостью. Например, кто из их части погиб самым первым - баянист по фамилии Хмельницкий. Он рассказывал еще, что они узнали о том, что жена одного из первых погибших потеряла рассудок.
Этих дедушкиных рассказов я тоже в основном не помню. Только вот такие мелкие детали. Но знаю, что нельзя оставлять ветерана одного с памятью о войне. Она его берет в окружение.
Лучше всего из школьных ветеранских рассказов я помню самый последний, именно потому, что он был самый страшный. Я тогда не могла понимать его, но запомнила.
Это была фронтовая медсестра, которую звали так же, как меня. Свое имя у других людей бывает странно слышать. Наша гостья, как вы понимаете, пожилая женщина - но еще не в глубокой старости - принесла посмотреть изданный буклетик с фотопортретами девушек в военной форме, среди которых была и она. Как это полагается, мы передавали его по рядам, чтобы смотреть - считалось, что мы его смотрим.
Рассказ ее был о том, что в Берлине ее позвали оказать помощь в один дом. Там была женщина, которая пыталась покончить с собой, и у этой женщины оставались дети. Не помню, удалось ли спасти эту женщину.
Фронтовая медсестра стояла перед школьниками и заклинала:
- Детки, прошу вас - вы сейчас сидите передо мной, такие все хорошие, красивые - прошу вас! Пусть больше войны не будет!
Нет, мы не были красивые. Мы просто сидели тихо.
Я помню, что тогда был солнечный день - май месяц - и почему-то чувствовать это солнце было тягостно. Оно создавало веселый фон для тяжелого рассказа.
Мне приходит в голову, что в некотором роде я по профессии делаю то, что делали эти ветераны, в том числе - эта женщина: рассказываю студентам о "праве на войну" - чтобы не было войны. Мне нравится говорить студентам:
- В преамбуле Устава ООН (моим студентам полагается читать Устав ООН, а преамбулу даже учить на память - не смейтесь, если можно) так вот, в преамбуле Устава ООН упоминается, что война дважды в течение одной человеческой жизни принесла человечеству невыразимое горе. Давайте представим себе некого незнаменитого человека, родившегося около 1900 года где-нибудь в Центральной Европе: какая у него была насыщенная биография и сколько он имел шансов дожить здоровым до пятидесяти лет. В особенности, если он был еврей. И вот, с одной стороны этот незнаменитый человек, а с другой - представители властей, которые желают помянуть его и сослаться на него, и почтить его страдания, дабы обеспечить на будущее политические интересы ...
(Примерно так, в общих чертах я им иногда говорю).
Просьба той медсестры не была исполнена. Должно быть, она и сама не верила, что ее исполнят. (В то же школьное время нас учили эвакуироваться в подвал и на скорость надевать противогазы. Что было весело). Но несколько успокаивает мысль, что в неисполнении той просьбы скорее всего никто из присутствовавших тогда в классе на встрече с бывшей фронтовой медсестрой не был непосредственно виноват.