Это цитата сообщения Александр_Ш_Крылов Оригинальное сообщение

Н.М. Чирков - О стиле Достоевского (окончание)


Чем порочнее Свидригайлов, чем неудержимее в нем власть сладострастного порыва, тем труднее ему победить себя. Отречение от Дуни стоит ему величайшего душевного напряжения и борьбы с самим собою. Это прямо отмечено у Достоевского. В комнате, куда Свидригайлов заманил Дуню, последняя хочет выстрелить в него, затем неожиданно бросает револьвер. «Что-то как бы разом отошло у него от сердца и, может быть, не одна тягость смертного страха; да вряд ли он ощущал его в эту минуту. Это было избавление от другого, более скорбного и мрачного чувства, которого бы он и сам не мог во всей силе определить» (V, 404). Перед тем как отпустить Дуню, Свидригайлов, по словам автора, переживает такое состояние: «Прошло мгновение ужасной, немой борьбы в душе Свидригайлова. Невыразимым взглядом глядел он на нее. Вдруг он отнял руку, отвернулся, быстро отошел к окну и стал перед ним» (V, 405). Итак, перед нами величайший душевный акт, акт победы человека над самим собой. Но Свидригайлов

Поражает пе только этим актом отречения и йеликодушия. В нем мы видим самую широкую, искреннюю симпатию ко всем ущемленным и обойденным жизнью. Он шатается по всем петербургским «клоакам»; его окружают маленькие люди — уличные певицы, лакеи, половые. Он привязывается к ним. Какая сила тянет Свидригайлова? Только ли праздность и желание чем-нибудь заполнить бездонную пустоту жизни? Нет, кроме того, несомненное желание изведать, испытать все, пережить новые ощущения.

И далее, в Свидригайлове есть еще одна важная черта, присущая позднее подлинным героям Достоевского (Мышкину, Алеше). Свидригайлов заявляет Дуне: «... мои мнения вообще вы знаете: я никого решительно не обвиняю» (V, 400). Он не обвиняет и Раскольникова. Он все допускает и ничего не осуждает. Но вспомним, что одно из коренных свойств Алеши Карамазова, производящее впечатление даже на Федора Павловича,— это то, что Алеша никого не осуждает. Свидригайлов — это тоже своеобразный «человек-универс» в смысле самых неограниченных возможностей порока в нем, неограниченного непротивления злу и отдачи себя самого во власть зла, но в то же время и в смысле потенций самого высшего морального порядка, безграничной способности идти навстречу добру. По его собственным словам, он — человек, и ничто человеческое ему не чуждо. Ему доступен весь диапазон человеческих переживаний, ощущений и действий.

Фигура Свидригайлова полна глубокого социально-исторического смысла. «Русские люди»,— говорит он Авдотье Романовне при их последнем свидании,— вообще широкие люди... Широкие, как их земля, и чрезвычайно склонны к фантастическому, к беспорядочному, но беда быть широким без особенной гениальности... У нас в образованном обществе особенно священных преданий ведь нет, Авдотья Романовна: разве кто как-нибудь себе по книгам составит, али из летописей что-нибудь выведет» (V, 400). Мысли, подобные свидригайловским, па социально-исторические темы мы находим и в последующих романах Достоевского и в «Дневнике писателя».

Свидригайлов — это яркая иллюстрация социально-исторической беспочвенности «образованного сословия», как его понимает Достоевский. Свидригайлов оторван от глубоких социально-исторических корней. Он по всему складу своей личности далек от дворянски-помещичьего класса, но он в то же время не имеет никаких связей с народной массой. Он вращается в пустом, социально-безвоздушном пространстве. Свидригайлов служит иллюстрацией мысли Достоевского об отрыве «образованного сословия» от народа со времени реформы Петра I и о том, что капитализм, бурно врывающийся в русскую действительность после 1861 года, обнажил этот отрыв во всей его глубине. «Многосторонность» ощущений Свидригайлова, его способность ко всему и во зле и в добре — есть в то же время его полное безразличие ко всему, ею полная душевная пустота, безысходная тоска и апатия, из-за которой он готов был даже, по его словам, полететь с Бергом на воздушном шаре, его абсолютный скептицизм и нигилизм, который после того, как исчезла для Свидригайлова последняя точка сильного чувственного притяжения — Дуня, приводит неизбежно к самоубийству. «Совмещение противоположностей» ведет Свидригайлова, как и «подпольного человека», к духовной гибели.

В идеологической концепции «Преступления и наказания» имеет большое значение антитеза: Раскольников — следователь Порфирий Петрович. Последний, так же как и Свидригайлов, показан как человек исключительного внутреннего чутья, исключительной следовательской интуиции. В разоблачении Раскольникова как убийцы следователь сразу попадает на верную дорогу. Но Порфирий Петрович больше чем умный и тонкий следователь. Он очерчен и как человек большой жизненной мудрости. Он не только сразу угадывает, что Раскольников — убийца. Он разгадывает характер героя, понимает его заветные думы, порывы. Задолго до убийства он обращает внимание на статью Раскольникова «О преступлении». В последнем свидании с Раскольниковым Порфирий Петрович высказывает проникновенное понимание душевного состояния героя романа во время писания им этой статьи.

«Что вы смелы, заносчивы, серьезны и... чувствовали, много уж чувствовали,— говорит Порфирий Петрович Раскольникову,— все это я давно уже знал-с. Мне все эти ощущения знакомы, и статейку вашу я прочел как знакомую. В бессонные ночи и в исступлении она замышлялась с подыманием н стуканьем сердца, с энтузиазмом подавленным. А опасен этот подавленный, гордый энтузиазм в молодежи! Я тогда поглумился, а теперь вам скажу, что люблю вообще, то есть как любитель, эту первую, юную, горячую пробу пера. Дым, туман, струна звенит и тумане. Статья ваша нелепа и фантастична, но в ней мелькает такая искренность, в ней гордость юная и неподкупная, в ней смелость отчаяния; она мрачная статья-с, да это хорошо-с» (V, 367).

Порфирий Петрович в этом месте говорит так, как будто бы ему хорошо знакомы если не действия Раскольникова, не акт убийства, то во всяком случае его душевные переживания, внутренние мотивы, приведшие героя к совершению убийства. Следователь понимает Раскольникова потому, что ощущает в себе самом возможность подобного деяния. Порфприй Петрович, как и Свидригайлов, способен многое чувствовать и оттого многое понимать. И он — всепонимающий человек. И в нем живет в свои?, потенциях «человек-универс». Образ Порфирия Петровича исключительно важен потому, что именно в уста этого человека Достоевский вкладывает одну из важнейших мыслей романа. Следователь говорит Раскольникову в заключение своей последней беседы с ним: «Я даже вот уверен, что вы «страдание надумаетесь принять»; мне-то на слово теперь не верите, а сами на том остановитесь. Потому, страдание, Родион Романович, великая вещь; вы не глядите на то, что отолстел, нужды нет, зато знаю, не смейтесь над этим, в страдании есть идея. Миколка-то прав» (V, 375).

Но в словах следователя звучит не только идея страдания. Еще более важна в его устах идея жизни. Здесь перед нами подлинный тематический узел романа. Исступленная любовь к жизни проходит в качестве основного лейтмотива через весь роман. Еще по поводу своей встречи с проститутками у входа в «заведение» на Сенной Раскольников в связи с мыслью о жизни («строя, на аршине пространства, всю жизнь, тысячу лет, вечность») восклицает: «... лучше так жить, чем сейчас умирать! Только бы жить, жить и жить! Как бы ни жить,— только жить!.. Экая правда! Господи, какая правда! Подлец человек! И подлец тот, кто его за это подлецом называет»,— прибавил он через минуту» (V, 131).

В восприятии Раскольникова такая непостижимая, иррациональная любовь к жизни при всех чудовищных противоречиях этой жизни и пожирании ею самой себя представляется, однако, каким-то безумием. Иной выглядит эта сила жизни в освещении Порфирия Петровича. «... Знаю, что не веруется,— говорит он убийце Лизаве-ты,— а вы лукаво не мудрствуйте, отдайтесь жизни прямо, не рассуждая; не беспокойтесь, прямо на берег вынесет и на берег поставит. На какой берег? А я почем знаю? Я только верую, что вам еще много жить» (V, 373). И далее Порфирий Петрович снова повторяет: «... Вот исполните-ка, что требует справедливость. Знаю, что не веруете, а ей богу жизнь вынесет. Самому после слюбится! Вам теперь только воздуху надо, воздуху, воздуху!» (V, 374).

Для развертывания идеологической концепции романа важно и соотношение: Раскольников — Дуня, брат и сестра. Они взаимно дополняют и характеризуют друг друга. Обращают на себя внимание два параллельных места в тексте романа. Свидригайлов так рисует характер Дуни в беседе с Раскольниковым. «Знаете, мне всегда было жаль, с самого начала, что судьба не дала родиться вашей сестре во втором или третьем столетии нашей эры, где-нибудь, дочерью владетельного князька или там какого-нибудь правителя, или проконсула в Малой Азии. Она, без сомнения, была бы одна из тех, которые претерпели мученичество, и уж, конечно бы, улыбалась, когда бы ей жгли грудь раскаленными щипцами. Она бы пошла на это нарочно сама, а в четвертом и пятом веках ушла бы в Египетскую пустыню и жила бы там 30 лет, питаясь кореньями, восторгами и видениями. Сама она только того и жаждет и требует, чтобы за кого-нибудь какую-нибудь муку поскорее принять, а не дай ей этой муки, так она, пожалуй, и в окно выскочит» (V, 386). Порфирий Петрович говорит Раскольникову: «Я ведь вас за кого почитаю? Я вас почитаю за одного из таких, которым хоть кишки вырезай, а он будет стоять да с улыбкой смотреть на мучителей,— если только веру иль бога найдет» (V, 373).

Перед нами подчеркнутое сходство брата и сестры в существенных чертах их характера. Но это сходство имеет свою идейно-тематическую функцию в художественном целом романа: подчеркнуть свойственный брату и сестре Раскольниковым пафос подвижничества. Путь Расколь-никова — это путь от разбойника к подвижнику. Огромная потенциальная сила в герое особо отмечается в романе. Так, Порфирий Петрович говорит о Раскольникове: «Господину Заметову прежде всего ваш гнев и ваша открытая смелость в глаза бросилась: ну, как это в трактире вдруг брякнуть: «я убил!» Слишком смело-с, слишком дерзко-с, и если, думаю, он виноват, то это страшный боец!» (V, 368).

Исключительно важное значение в романе имеет и соотношение Раскольников — Мармеладовы, отец и особенно Соня. Соотношение Раскольников — Мармеладовы вводит в роман тему евангелия. Раскольников, Мармеладов, Соня образуют своеобразную триаду, сопряженную со смыслом евангельских образов: разбойник, мытарь, блудница.

Тема Мармеладова — это тема мытаря в новом социально-психологическом варианте: отверженность петербургского пьяницы — чиновника середины XIX века. В Мармеладове раскрывается мучительное сознание им своей беспредельной вины перед семьей и особенно перед Соней, беспощадное самоосуждение и порыв из глубины последнего падения к свету и добру.

Тема Сони — это не только самоосуждение, но также, и это главное, бесконечное самоотвержение, готовность пойти ради близких, ради других на крайний позор, на последнее унижение себя, на продажу своего тела и на то, чтобы разделить с убийцей его жизненный путь. Встреча Раскольникова и Сони — такой же идеологический ключ к роману, как и последние слова к герою Порфирия Петровича. Не раз отмечался акцент, сделанный автором на сопоставлении судеб Раскольникова и Сони. Вот знаменательные слова, рисующие их первое свидание: «Огарок уже давно погасал в кривом подсвечнике, тускло освещая в этой нищенской комнате убийцу и блудницу, странно сошедшихся за чтением вечной книги» (V, 267). И далее слова Раскольникова: «Мы вместе прокляты, вместе и пойдем!.. Ты тоже переступила... смогла переступить... Ты на себя руки наложила: ты загубила жизнь... свою (это все равно!)» (V, 268).

Действительно, есть глубочайшее созвучие в судьбах этих двух героев, скрывающее конечный смысл романа. Раскольников идет к убийству от крайней впечатлительности к страданиям других, прежде всего, к страданиям своих близких. Соня именно в силу этой крайней впечатлительности становится проституткой. Но Раскольников идет к убийству через крайнее самоутверждение. Соня к проституции — через крайнее самоотрицание.

Чтение Соней главы из евангелия о воскрешении Лазаря — это конечный прообраз судьбы Раскольникова в романе, это фокус, куда сходятся лучи от разных героев и с различных концов романа. Это главная идея романа — мысль о конечном духовном возрождении его героя. Но в то же время это и та мысль, которую формулирует Пор-фирий Петрович в последнем свидании с Раскольниковым, мысль о непобедимой силе жизни. Гимном силе жизни и завершается роман: в эпилоге говорится о возрождении Раскольникова, о новой жизни, начавшейся для него. В образе Сони, кроме того, важна еще одна черта, составляющая переход к образу Миколки. В эпилоге Достоевский отмечает, что каторжане не любили Раскольникова и даже однажды готовы были его убить. Не любили за его исступленную гордость, за его уединение даже в каторге. Напротив, они с огромной любовью относятся к Соне. «Матушка, Софья Семеновна, мать ты наша, нежная, болезная!»— говорили эти грубые клейменные каторжане этому маленькому и худенькому созданию» (V, 444).

От образа Сони идет тематическая линия к земле и к народу. Здесь мы подходим к краеугольному пункту миросозерцания Достоевского. В сознании писателя идея земли неотделима от идеи народа и идеи родины. Земля, народ, родина для Достоевского — нерасторжимый идеологический комплекс. Соня после признания Раскольникова об убийстве старухи-процентщицы и Лизаветы дает ему нерушимый завет: «Встань! (Она схватила его за плечо; он приподнялся, смотря на нее почти в изумлении.) Поди сейчас, сию же минуту, стань на перекрестке, поклонись, поцелуй сначала землю, которую ты осквернил, а потом поклонись всему свету, на все четыре стороны, и скажи всем, вслух: «Я убил!» (V, 342). Раскольников после встречи с Соней, непосредственно перед повинной, идет на Сенную и точно выполняет ее завет. Знаменательно описание этого акта покаяния убийцы перед матерью-землей. «Он весь задрожал, припомнив это (имеются в виду слова Сони. — П. Ч.). И до того уже задавила его безвыходная тоска и тревога всего этого времени, но особенно последних часов, что он так и ринулся в возможность этого цельного, нового, полного ощущения. Каким-то припадком оно к нему вдруг подступило: загорелось в душе одною искрой и вдруг, как огонь, охватило всего. Все разом в нем размягчилось, и хлынули слезы. Как стоял, так и упал он на землю...» (V, 428).

Соприкосновение с землей, раскаяние перед землей — означает для Достоевского возвращение к цельной и полной жизни. Завет искупления вины перед землей исходит от Сони. Именно Соня на каторге сохраняет живую связь с массой. Возрождение Раскольникова осуществляется не только через раскаяние перед землей, но и через восстановление органической связи с народом, в результате приобщения к «правде» Сони.

Наконец, очень важно для понимания смысла романа соотношение образов Раскольникова и Миколки. Маляр Миколка — это не второстепенная фигура, а образ огромного символического значения. Как раскрывается этот образ? Раскольников после убийства с затаенным трепетом спускается по лестнице.— «Эй, леший, черт! Держи! — с криком вырвался кто-то внизу из какой-то квартиры и не то что побежал, а точно упал вниз, по лестнице, крича во всю глотку: — Митька! Митька! Митька! Митька! Митька! Шут те дери-и-и-и!» (V, 72). Разумихин, с возмущением рассказывая Зосимову историю привлечения к ответственности за убийство маляра Миколку, приводит подлинные слова из показаний самого маляра: «... Я Митьку за волосы схватил и повалил и стал тузить, а Митька тоже, из-под меня, за волосы меня ухватил и стал тузить, а делали мы то не по злобе, а по всей то есь любови, играючи» (V, 115). Наконец, Порфирий Петрович в последнем свидании с Раскольниковым так рисует ему Миколку: «Перво-наперво это еще дитя несовершеннолетнее, и не то что бы трус, а так, вроде как бы художника какого-нибудь. Право-с, вы не смейтесь, что я так его изъясняю. Невинен и ко всему восприимчив. Сердце имеет; фантаст. Он и петь, он и плясать, он и сказки, говорят, так рассказывает, что из других мест сходятся слушать. И в школу ходить, и хохотать до упаду от того, что пальчик покажут, и пьянствовать до бесчувствия, не то, чтоб от разврата, а так, полосами, когда напоят, по-детски еще» (V, 369). Итак, Миколка проходит перед читателем весь в порывах игры и веселья. Миколка — это сама жизнь в ее нетронутом, свежем, и цельном, почти детском образе, жизнь с ее буйными многообразными творческими возможностями. Мысль Достоевского заключается в том, что Миколка, этот взрослый человек и в то же время — дитя, русский деревенский парень со способностью безграничного веселья и удали, таит в себе возможности безграничного самоотречения и героического подвига. Миколка принимает на себя вину Раскольникова. Порфирий Петрович указывает именно на Миколку, как на прообраз дальнейшего жизненного пути Раскольникова. Порфирий Петрович говорит ему: «Я даже вот уверен, что вы «страданье надумаетесь принять»... Миколка-то прав» (V, 375). Ми-колка у Достоевского это тоже «человек-универс», но противоположный Свидригайлову, крепко спаянный с землей и народом. Образ Миколки уходит своими корнями к впечатлениям в «мертвом доме» (см. рассказ об арестанте, который бросился с кирпичом на начальника, не сделав ему никакого вреда, чтобы только «пострадать»).

Роман «Преступление и наказание» — роман злободневный. Он запечатлевает в своих образах социально-историческую действительность России 60-х годов XIX века. Социально-историческая злободневность событий, происходящих в романе, подчеркнута Порфирием Петровичем. Он так отзывается о преступлении Раскольникова: «Тут дело фантастическое, мрачное, дело современное, нашего времени случай-с, когда помутилось сердце человеческое; когда цитуется фраза, что кровь «освежает»; когда вся жизнь проповедуется в комфорте» (V, 370). Капиталистический ажиотаж, который окрашивает всю обстановку действия романа, в сознании писателя неотделим от расшатывания всех моральных устоев. Преступление Раскольникова включено Достоевским в процесс духовного распада, обусловленного острым социально-историческим кризисом, который переживала Россия в начавшийся пореформенный период.

Злободневность романа проявляется и в его полемичности. Изображая Петербург 60-х годов, писатель не мог не выразить и свое, к сожалению, политически реакционное отношение к общественному движению в России этого времени. Через весь роман проходит полемика с идеями социализма, в частности, с идеями Н. Г. Чернышевского. В первый раз мы об этом слышим из уст Разумихина. В разговоре на квартире у Порфирия Петровича в связи с вопросом о преступлении Разумихин излагает «воззрения социалистов» в полемическом тоне, сводя это воззрение к механическому понятию среды. Прямо саркастически говорит о социалистах Раскольников: «За что давеча дурачок Разумихин социалистов бранил? Трудолюбивый народ и торговый; «общим счастием» занимаются... Нет, мне жизнь однажды дается и никогда ее больше не будет: я не хочу дожидаться «всеобщего счастья». Я и сам хочу жить, а то лучше уж и не жить. Что ж? Я только не захотел проходить мимо голодной матери, зажимая в кармане свой рубль, в ожидании «всеобщего счастия». «Несу, дескать, кирпичик на всеобщее счастие и оттого ощущаю спокойствие сердца. Ха-ха!» (V, 224).

Достоевский не ограничивается такой формой полемики с социалистами. Он выводит на сцену и конкретного носителя «социалистических» идей — Лебезятникова. В то же время писатель пытается дискредитировать идеи социализма и рассуждениями Лужина, этого буржуа-рантье, защитника «целых кафтанов», предельно искажающего и оглупляющего под видом согласия с ними идеи разумного эгоизма Чернышевского. В изображении этих двух фигур виден уже совершенно четко будущий автор «Бесов». Здесь появляется прием комедийного пародирования предмета, с которым полемизирует автор. В путаных, заикающихся, косноязычных рассуждениях Лебезятникова всплывают различные антинаучные мелкобуржуазные интерпретации идей 60-х годов: тут и вульгарные проекты будущего общества, и теория свободных брачных союзов, и примитивно утилитарное понимание искусства (работа по очистке выгребных ям выше Рафаэля и Пушкина) и т. д. В рассуждениях Лебезятникова пародируется также увлечение естественными науками и, в частности, физиологическими теориями (см. рассуждения Лебезятникова о причинах сумасшествия Катерины Ивановны).

Но при всей предубежденности Достоевского против идей Н. Г. Чернышевского и других шестидесятников, несмотря на очевидную дурную тенденциозность писателя в этих вопосах, он не мог не чувствовать уже в период создания «Преступления и наказания», т. е. после «перерождения своих убеждений», что социализм — это какой-то выход из хаоса, порождаемого капитализмом. Достоевский ощущает силу социализма, поэтому он так настойчиво с ним полемизирует. Не случайным оказывается и то, что Лебезятников, при всей своей комичности, проявляет себя в конечном счете как человек честный и порядочный в противоположность отвратительной гнусности Лужина.

Конечно, эта сугубо злободневная, фельетонная сторона романа не заслоняет его выходящий за грани 60-х годов огромный идейный смысл. Писатель ставит вопрос о преступлении, его границах, ответственности, искуплении. Если состав «преступления» Раскольникова ясен, хотя герой с внутренней болью провозглашает, что «все проливают кровь» и многие за это не несут никакой ответственности, если преступление Свидригайлова заключается в растлении малолетней, то преступление Сони вызывает уже острый вопрос, хотя Раскольников ей категорически заявляет: «Ты тоже переступила, смогла переступить» (V, 268). Но вот Лужин тайно подсовывает сторублевую бумажку Соне, чтобы ее обвинить в воровстве и скомпрометировать. Этот поступок Лужина в тексте явно сопоставляется с преступлением Раскольникова. Последний начинает свое мучительное признание Соне с вопроса: «Лужину ли жить и делать мерзости, или умирать Катерине Ивановне?» (V, 332). Мармеладов, который не убил, как Раскольников, и не насиловал малолетней, как Свидригайлов, тем не менее чувствует свою страшную ответственность за судьбу Сони. Если нельзя говорить в собственном смысле о преступлении Мармеладова, то можно говорить о его непоправимой вине.

Каждый из героев, прошедший через преступление, несет и свое наказание. Раскольников на протяжении действия несколько раз во сне мучительно переживает убийство. В момент признания Соне он видит в ее лице лицо Лизаветы в тот момент, когда он бросился на нее с топором. Свидригайлов ночью накануне самоубийства под аккомпанемент воды и ветра вспоминает девочку-самоубийцу, ее крик, неуслышанный, но нагло поруганный в сырую ночь, в оттепель, когда был ветер. Мармеладов перед самой смертью видит Соню в уличном наряде проститутки. Как Мармеладов, свою трагическую вину, свою Немезиду имеет и Катерина Ивановна. Именно она толкнула Соню на улицу. Катерина Ивановна умирает в комнате Сони, в той комнате, где та принимала «гостей». Границы преступления условны — вот первый вывод, который можно сделать из всех этих сопоставлений, из всех этих вариантов преступления. Но Достоевский в то же время последовательно и неуклонно выдвигает момент вины и ответственности. Совсем невинный Миколка готов принять на себя чужую вину, готов «пострадать». Глубочайшие корни человеческих поступков так сплелись, что трудно точно определить границы «преступления» отдельного человека, но это не только не снимает, но, напротив, в колоссальной степени повышает моральную ответственность каждого человека — вот второй вывод Достоевского.

По мысли писателя, жизнь в ее высшем значении выступает в отношениях Раскольникова и Сони, в их взаимном чувстве друг к другу. Это чувство также проходит через крайние внутренние противоречия. О Соне Раскольников слышит еще до убийства. Рассказ Мармеладова укрепляет решение героя романа осуществить задуманное убийство. После убийства Раскольников чувствует себя как бы отрезанным ножницами от всех. Он думает о самоубийстве или полицейской конторе. Но вот у постели уми- рающего Мармеладова герой впервые виДит Соню. Бурный восторг охватывает Раскольникова. Достоевский не указывает точно, чем вызывается этот восторг. Раскольнико-ву кажется, что «не умерла еще... жизнь вместе со старою старухой» (V, 155). Он чувствует в себе огромный прилив жизненной силы. Этот подъем чувства жизни можно объяснить только одним: выходом Раскольникова из своей полной абсолютной духовной изоляции. Для героя откры-{вается перспектива общения с другим человеком, союза с Соней, перспектива «живой жизни» через союз с другой отверженной. Свидание с Соней наедине обнаруживает всю противоположность между ними. Чем больше они тянутся друг к другу, тем ожесточеннее между ними борьба. Каждый из них стремится утвердить свою точку зрения, свою «правду». Раскольников ощущает непреодолимую потребность признаться Соне в совершении убийства старухи и Лизаветы. Его чувство к Соне должно пройти через испытания. На этом чувстве неминуемо сказывается та пропасть антисоциального, куда провалился Раскольников. Перед сценой признания Соне «вдруг странное, неожиданное ощущение какой-то едкой ненависти к Соне прошло по его сердцу...» (V, 333).

На страницах «Преступления и наказания» встает снова мотив любви-ненависти, проходящей через все творчество Достоевского. Любовь Раскольникова к Соне проходит как бы через свое отрицание. Характерно, что и на каторге мы видим отчуждение Раскольникова от Сони, равно как и от массы каторжан. Последний переворот в Раскольникове — это вспыхнувшее в нем подлинное чувство к Соне после его болезни, порыв искренней любви, который означает начало возрождения героя романа. Но этот порыв, этот переворот и есть победа той жизни в ее высшем значении, которую и утверждал Достоевский.

Источник: http://dostoevskiy-lit.ru/dostoevskiy/kritika/chir.../velikij-filosofskij-roman.htm