Я считаю, что всегда стоит любить место, где живешь, даже пусть совсем недолго. Просто, если не любить его, то, мне кажется, место это, будь то город, деревня, или даже рабочий поселок какой-нибудь, обидится и захлопнет ту шкатулку с чудесами, что ждут любого путешественника. И наоборот, влюбившись, можно открыть для себя кусочек мира, такой же прекрасный, как и любое новое место. Тут же навстречу попадутся забавные люди, милые беседки и цветочные клумбы, таинственные парки, - все, чего душа пожелает, в общем.

Благо, Питер, где мы живем с кошкой вот уже почти неделю, любить совсем просто: прекрасней города в России, пожалуй, не отыскать. И уже в первый день он вывел нас к берлинским мишкам. Ну, знаете, есть у них, немцев, мишки, подаренные разными странами. И к очень дешевой и уютной кафешке. А потом еще... Мы им восхищались, а он был нам благодарен.

И еще, я очень люблю музеи. Честное слово. А уж Питер в плане музеев - клад. Эрмитаж, кстати, я люблю меньше, чем Русский музей: там же нет Куинджи и Врубеля. К сожалению моему неописуемому "Серафима" Врубеля сняли. Помню, как же он потряс меня, когда я увидела его в первый раз. Как и на любой другой врубелевской картине, оттуда криком вырывались глаза. ГЛАЗА, если быть точным. Отчаянный, яростный взгляд иного существа. Если смотреть чуть дольше, из бликов и ярких пятен выступал кинжал, потом рука, его держащая, потом лицо, вторая рука с фонарем и, наконец, шесть крыльев. Серафим - клубок эмоций: вселенское спокойствие, темная давящая ярость, мощь почти бога. Что еще я не поняла и не ощутила? И прямо напротивш - демон летящий. Такой же сильный, мрачно-яростный, непокорный, но уже внутренне надломленный, будто зараженный смертью. Для меня зал Врубеля - удар. После него только Куинджи, солнечный мастер, может успокоить. Никто не знает, откуда в его картинах берется свет, но кажется, что его хватает и на зал. Кстати, меня давно мучил вопрос: кто додумался "Последний день Помпеи" повеситл напротив "Шторма" Айвазовского? Там, где схлестывается океан и огонь, ощущаешь себя беспомощным ничтожеством. В кои-то веки стихии-враги действуют вместе, и цель их - разрушение.

Зато в Эрмитаже есть Канова. Все, что он делал с мрамором, начиная от пальчиков ног, заканчивая завиткаи волос - непостижимо. Камень под его резцом стал перьями, шерстью, кожей... Я не могу поверить, что такое можно сотворить из холодной белой глыбы, но это - так.

А ведь есть еще базальтовые египетские статуэтки, Грабарь и Моне... и меня категорически не хватает, чтобы вместить все. И хожу я, оглушенная этим миром, который повернулся ко мне прекрасным своим ликом.