* * *

Под расплавленной майской звездою,

                                                           с судьбою

                                                                       играя,

по бессмертному времени кругу,

в суете, в толчее,

                        в разноликой и шумной толпе,

                                                                       быть может, о том и не зная,

но навстречу друг другу

                                   брели – это точно.

Диогены, покинув уют комфортабельных бочек,

                                                                       человеков искали.

На ветру развевалось, как веселое знамя,

                                                           мое черное пламя,

                                                                                  твое рыжее пламя, –

                                                                                                          над толпой, факелами.

И сквозь сонмище тел

                                   огонь притянулся к огню.

Захотел

            поиграться друг с другом

                                               и сжечь на корню

все, что нас разделяет,

                                   включая

пейзаж за окном,

                        стойку бара с поникшим цветком,

                                                                       чашку крепкого чая,

                                                                                                          некрашеный дом, –

и наших несчастных супругов.

Смешно…

                        Но

                                   огонь колдовал,

                                                           танцевал, обнимал, целовал,

и смеялись на грани весны

                                   твое рыжее пламя,

                                                           мое черное пламя, –

                                                                                              то есть, мы.

Словно не было белого пепла

                                               и марева зим.

Только крепла

                        уверенность в том, что еще погорим, –

А впрочем, уже погорели

                                   на бушующем море зеленой травы.

Пересохли капели.

                        Потом пересохло во рту.

Зазвенело вдруг небо

                                   тугой тетивой.

Раскаленное солнце пропело:

                                               «За мной!»

И навстречу ему из травы поднялись

                                                           мое черное пламя,

                                                                                  твое рыжее пламя, –

                                                                                                                      прямо ввысь,

где объятия протуберанцев казались прохладой,

а объятия огненных рук

                                   были высшей наградой,

где времени круг

                        развернулся спиралями света,

                                                                       понесшими нас

сквозь мосты и кварталы,

                                   троллейбусы и провода,

                                                                       качели и ветки акаций, –

                                                                                                                      туда,

где сидят под окном часовые-старушки,

где лицо на экране все бредит инфляцией,

где на белом межзвездном пространстве подушки

                                                                                  слились в упоеньи

твое рыжее пламя,

                        мое черное пламя.

                                                           Навсегда?

                                                                                  На мгновенье?

[700x557]