Когда я пришёл в себя, парней рядом не было. Напротив меня, на корточках, сидела местная девушка в обтягивающей белой футболке. Сквозь тонкий материал проглядывали кончики её сосков.

   - Пива хочешь?

Девушка протянула мне бутылку. Я встал и начал отряхивать свои брюки. После этого посмотрел на чёрный проём входа в ДК. Крыльцо перед ДК было пусто.

   - Не бойся…. Они уже давно ушли….

   - А я и не боюсь….

Я развернулся к ДК спиной, и под акомпанимент звуков доносящихся из-за его стен, поплёлся проч.

   - Ты куда?

Девушка поднялась с корточек и неуверенно пошла за мной.

   - Домой.

   - Домой…, и всё?

   - Именно….

   На следующее утро тело болело так, что казалось по нему проехали катком. Когда я посмотрел на себя в зеркало, то заметил на левой щеке свежую царапину. Двоюродный брат, лежащий на диване, повернул голову в мою сторону, хмыкнул, и сказал:

   - А к тебе приходили….

   - Кто?

Он пожал плечами:

   - Она возле забора часа полтора ошивалась…. Я вышел, спросил, что ей нужно…. Она сказала тебя….

   Я несколько дней не выходил из дома. Мне казалось, как только я выйду за забор участка с расцарапанным лицом, все деревенские сразу начнут показывать на меня пальцем. И шептаться за моей спиной. Поэтому днём я помогал бабке с дедом по хозяйству. А вечером мы с братом смотрели какой-нибудь фильм на видике. Днём несколько раз приходила Олеся. Она неуверенно ходила около забора, пытаясь заглянуть через него на участок. Я делал вид, что не вижу её, и уходил на другой конец территории. Скоро Олесе надоело приходить, и она больше не появлялась. В конце недели, когда мои ссадины более или менее зарубцевались, я решил пойти на речку. На деревенских улицах было жарко и пустынно. Ветер поднимал клубы пыли с серой полоски земли, петляющей между домами, и называемой здесь дорогой. На меня смотрела худая рыжая деревенская корова и жевала свою жвачку. К шее коровы была привязана грязная верёвка, второй конец которой оканчивался на металлическом коле, вбитом в землю. Корова вытянула шею, и громко замычала, подергивая при этом своей головой.

   На речном пляже я заметил два распластанных на песке тела. Парень гладил своей пятернёй девушку по животу. Потом стянул с неё и себя трусы, и подмял стройное женское тело под себя. Девушка свела ноги, обхватив парня за бёдра. Он поднял голову, и я увидел, что это тот самый парень из ДК. Со своей, теперь уже грязной белой кепкой, он видимо ни когда не расставался. Девушка повернула голову набок, её светлые крашеные волосы рассыпались по песку. Потом Алина чуть изогнулась, и громко застонала. Я развернулся, и пошёл обратно. Сегодня здесь мне было делать нечего.

   Ни Олесю, ни Алину я больше не видел. К середине лета речка совсем пересохла. Она стала шириной метра полтора. И по колено в самом глубоком месте. Солнце иссушило степь вокруг деревни, степная полынь стала белёсого цвета. Поэтому корова стала давать горькое молоко. Мне стало так грустно, что в следующем письме родителям, я просил как можно скорее забрать меня домой.

   К моему большому разочарованию этого не произошло. Письма в деревню приходили очень плохо, или вообще терялись по дороге. Поэтому вся переписка превращалась в своеобразный “сломанный телефон”. Например, могло прейти письмо, присланное позже, а после него то, которое отправили раньше.

   В августе нас с братом отправили в скаутский лагерь. На самом деле я даже и не знал, что мой брат скаут. Оказалось что он уже второй год подряд, с группой деревенских ребят ездит на скаутские сборы. Всё очень просто: две учительницы из деревенской школы на месяц сборов становились вожатыми. А скаутами – все желающие, заплатив энную сумму денег. Сначала вожатые не хотели меня с собой брать. Что-то говорили там про лишнюю ответственность и т.п. На самом деле, как мне потом сказал дед, одна из вожатых запросила “за меня” большой чугунный казан. Ну знаете, такие огромные котелки. У моего деда было их  целых два. Один поменьше, другой побольше. Удивительно то, что эти казаны, дед привёз из самой Германии. Во время войны он дошёл со своим разведвзводом до самого Берлина. Не знаю, из самого ли Берлина была данная посуда – но из Германии, это точно. Всё деревенские знали, что у моего деда есть такие штуки. Поэтому если случалось большое застолье и приходилось готовить еду на большое количество людей, всегда просили у него эти котелки. Дед одалживал. Конечно, не всем, а тем с кем у него были более или менее хорошие отношения.   

   Не знаю, какие доводы приводила ему моя тётка. Но всё же она его как-то уговорила одолжить скаутам большой казан. Дед скрепя сердце, и взяв с меня с братом обещание хранить посуду пуще зеницы ока, наконец, вытащил из своих закромов легендарный артефакт. В “контракт” входил ещё один момент. Мы должны были после всего вычистить казанок до блеска.

   С огромным туристским рюкзаком за спиной. С привязанным к рюкзаку трофейным чугунным немецким казаном – я отправился на скаутские сборы.