[239x303]
Автор Дэйв Макара,


Эта комната видела смех и слезы, кровь, божбу и предательство.
Здесь бушевали самые настоящие, "мексиканские" страсти, сыпались клятвы и проклятья.
Выхватывались ножи и брезгливо цедились слова.
Обычная, бетонная комната, с серыми стенами, полом и потолком, с квадратами светильников, спрятанных под тонкую решетку.
Раз в год ее подновляют, пытаясь привести в "качественно новый", вид.
Раз в два года – меняют прикрученные к полу стол и стул, тяжелые и металлические, основательные.
И только зеркало на стене, протирают намного чаще.
Зеркало, в котором отражаются сидящие в комнате люди.
Непрозрачное снаружи, изнутри оно верно охраняет маленькую комнатку, с одним-единственным столом и стулом.
Прямоугольное, пуленепробиваемое, толстое, "втертое" в стену, покоящееся на металлических обрезках швеллера – оно просто было, как памятник долговечности, как гимн былых времен, ушедших в черную даль безграничного пространства.
Изредка, в маленькой комнатке появлялся штатный кинооператор, снимая на камеру очные ставки и самые важные свидетельские показания, ролики для местного телеканала – своих героев люди должны знать в лицо.
Приходящая уборщица протирает мокрой тряпкой пыльный стол, сметает в сторону табачный пепел и, украдкой оглядываясь по сторонам, сдвигает в сторону неприметную, в цвет стены, панельку, втыкая в USB вход обычную, по внешнему виду, флешку.
Пара минут, и служба внутренней безопасности получит в свои цепкие лапки события двухнедельной давности, записанные камерами и микрофонами, паутина проводов от которых ловко прячется среди путаницы электропроводки, локальных сетей и телефонных проводов.
А уборщица, спрятав флешку в укромном месте, ругаясь и качаясь на ходу, отправится выливать воду в ближайший туалет, совершенно наплевав, что туалет – мужской.
Теплое место…
Или просто – звездная пыль – на сапогах?
А, может быть, солнечный день, в ослепительных снах?
В допросной целых три камеры, старых, монструозного вида, помнящих еще Землю, с ее голубым небом и красным солнышком. Их бронированные, антивандальные кожухи подкрашивают белой краской, подправляют ведущие к ним провода и оставляют в покое – старая техника, она такая – не надо делать лучше…
Микрофоны на столе – тоже дань времени, и, ровно точно такая же обманка, как и камеры, в открытую висящие на стенах – все уже давно миниатюризировано, спрятано и, пройди ты даже в сантиметре, все едино – ничего не увидишь, не заметишь, не почувствуешь…
И зеркало, для того, чтобы видеть себя со стороны.
*
Я рассматривал человека напротив меня:
Серый костюм, скрывающий не только возможную кобуру подмышкой, но и спортивную фигуру, способную мгновенно перейти от спокойного течения безыскусной беседы, в отточенную до автоматизма, вереницу боевых приемов.
Серо-зеленые глаза, первые нитки седины на висках, короткая прическа.
Мы похожи.
Мы помним другой мир, в котором бушевала наша кровь, требуя выхода.
Мы ревели "Требуем перемен" и печатали шаг под звездой, по имени Солнце.
Теперь мне ближе "Город золотой", а тебе?
Наверное, "Осень"?
Я рассматривал того, на чьих руках кровь не десятков – сотен.
Кто учил тебя вести себя так с людьми?
Кто настолько изломал твою психику, что сейчас ты сидишь напротив меня, улыбаясь. И, от улыбки твоей, вздернется от зависти Джоконда. И вытрет, внезапно вспотевшие руки, старый опер.
Что ты прошел, там, в том мире, что здесь сидишь с улыбкой, глядя мне в глаза и отвечая лишь глазами, на любой вопрос, что еще только смутно зарождается в моей голове!
Отчего, я так легко понимаю тебя, с полувзмаха длинных ресниц, поворота головы, тени улыбки.
Ты сидишь в серой комнате и молчишь, а на деле…
Что происходит на самом деле?
Ты не хочешь мне ничего сказать?
Тогда, прости, скажу я…
Я взял тебя. Догнал. Я вижу тебя насквозь! Я знаю о тебе все, Убийца!
*
… Что ты можешь обо мне знать, Мент?
Как мы росли рядом, в одном детдоме? Делили хлеб и мерзли, когда забывали включить отопление, под тонкими шерстяными одеялами, на соседних кроватях?
Как отращивали хайры, таскали майки с Че?
Слушали "Арию" и "Кино", стояли плечом к плечу, защищая неведомую нам, новую жизнь, о которой только и знали, что она – лучшая.
Мы искренне верили. И до побелевших костяшек сжимались кулаки, видя, что мир несправедлив.
Мы шли одним путем.
И вот, пришли…
Я хотел остаться собой, просто остаться собой.
Никто из нас не остался собой.
Пока ты метался за быками очередной ОПГ, отстреливая их, сперва, из табельного "пусть мучается", потом из "АКСУ", а чуть позже – гоняясь за боевиками в горах, и ползая по зеленке, вжимаясь в такую твердую и неласковую землю – я был рядом.
Пока ты метался по канализации, очищая ее крыс всех форм и размеров, возносил в быстро меняющие свой цвет, небеса, проклятья и молитвы – я стоял у тебя за спиной.
Я провожал тебя взглядом через прорезь прицельной рамки и отводил от твоей головы точку лазерного прицела. Крестик снайперского монокуляра скользил между твоих лопаток и звучал выстрел, сбивая в сторону ствол наведенного на тебя автомата, острие ножа, зажатого в чьей-то грязной, но чаще – стерильно чистой – руке.
Это после меня ты маялся желудком, слоняясь по госпиталю и проклиная "шутника", отравившего тебя не до смерти, загибаясь и прислушиваясь к внутренним ощущениям, зверея от разводящих руками, врачей.
Есть чем платить, но мне не нужна такая плата!
Ты вернулся с той войны.
На новую…
*

…Убийца… Я гонялся за тобой… Как ты себя назвал? Рев? Что это означает, "Рев"? Почему я так хорошо тебя понимаю? Отчего твой смех так мне хорошо знаком?
Я видел тебя, но…
Ты уходил, просто поднимая руки, ускользал из расставленных ловушек и теперь, смотришь на меня своими глазищами, в которых нет ни капли раскаяния, сожаленья или милосердия.
Я видел тех, по чьим судьбам ты прокатился с грацией танка, расплющивая и вкатывая в грязь кладбищенской земли.
Я знал тех, кто требовал тебя найти, тех, кто искал от тебя защиты.
Я всегда хотел задать тебе вопрос, простой в своей сути: "За что?"
И, очень боюсь получить ответ – ведь эти серо-зеленые глаза не хотят мне врать.
Но и от правды, до наброшенного в мягкое кресло, клетчатого пледа – бесконечность усталости и тысяч небесных дорог, что вынесли нас сюда.
После какого танкового выстрела, отпечатки наших ног превратились в слабую дымку, за горизонтом?
Зеленые небеса, голубое солнце – наши новые координаты.
И чужие созвездия – над головой.
И серо-зеленые глаза, хорошо знакомые по сотням и тысячам снов, по фотографиям, описаниям свидетелей, фотороботам.
Спокойные руки, тонкие, длинные, пальцы музыканта.
Ни следа нервозности.
Ты еще ничего не понял, Убийца?
Рев! Я тебя взял!
*
… Не нажатый вовремя курок, тень, изгибающаяся тень на стене дома, легкое марево от перегретого асфальта.
Думаешь, ты меня взял, Мент?
Высокая в небе звезда позвала нас в путь, и мы прошли этот путь, встретившись точно в центре.
Пока ты глотал пороховой дым и блевал в стороне от своего первого трупа, пока ты зубрил права и сжимал кулаки, отпуская очередного "платежеспособного" клиента, выходящего из этой серой комнаты в сопровождении чистеньких адвокатов – я горел.
Я метался по мокрой подушке, закручивался в мокрые от пота простыни и бесконечно падал, ныряя в бездну и выныривая из нее.
Я горел…
Так же как ты.
Почему же мое оружие – оружие убийцы? Мои руки в крови… А твои?!
На наших рукавах – порядковые номера, в наших душах – нет тьмы.
Ты – это Я!
Мы аверс и реверс одной и той же монеты.
Две половинки одного живого организма.
А половина, как тебе известно, Мент, не может быть большей или меньшей!
Ты знаешь, как я назвал тебя?
Ведь если я реверс, тогда ты – Аверс!
Как два сиамских брата-близнеца, сейчас на арене Реверс и Аверс!
Или, лучше Аверс и Реверс?
Я не гордый.
Я шел за тобой…
*
Серая бетонная коробка, цельнолитая, армированная.
С коробом стальной двери, запираемой на тяжелый засов снаружи, электронный замок, вечно не работающий и обычный ключ, которым проще убить, чем держать на связке, в кармане штанов.
Сюда входят с оружием.
Выходят – с поникшими плечами.
Подслеповатые камеры, давно уже лишившиеся рабочих механизмов поворота, намертво приварены к своим кронштейнам, две на смотрят на стол, с разных углов комнаты, одна – уставилась на серую, металлическую дверь, за которой шумит большая жизнь.
"Пистолеты" дедовских микрофонов, еще отрабатывают свой срок, старательно записывая голоса с обеих сторон металлического стола.
И тот, кто сидит на стуле, прикрученном к полу, и тот, чей стул к полу не прикручен, играют длинную игру, ведут бой, пытаясь просто остаться в живых.
Глаза против глаз.
Чего же не хватает этой комнате?!
Света…
Холодного света люминесцентных ламп, ядовитых, синюшно-холодных.
От их освещения лица становятся гротескно-масочными.
И эти лица бросают короткие взгляды в сторону зеркала.
*
… Авер…
Костюм цвета стали.
Такого же цвета – глаза, с едва заметными искорками зелени.
Уже седеешь, вон, на макушке пора срезать топорщащуюся кверху, седую волосину.
"Гусиные лапки" в уголках твоих умных глаз, "тигриная морда".
Холоден, но не жесток.
Пока ты, Авер, стрелял в тех, кто направлял на тебя оружие – я отстреливал тех, кто им это оружие дал. Тех, кого ты отпускал, зная, что они виновны. Тех, кто торговал на улицах. Тех, кто взирал на все это с высот своего Олимпа.
Я прикрывал тебя там, за углом дома. Страховал в канализации, пугая шумом и привлекая светом. Молил землю, чтобы она расступилась, дала тебе на миллиметр глубже вжаться в ее, сочащуюся моей кровью, твердую корку.
Мы прошли одну школу жизни.
У нас одни учителя.
Мы – слуги государевы. Его псы…
Так почему же твои убийства – во благо, Авер?!
*
… Рев…
После тебя лишь бабий вой, вой сирен, да вой собак, провожающих в последний путь своего хозяина.
Ты – монстр, взирающий на мир через оптический прицел.
Я смотрю в твои глаза, проваливаясь, как в бездне болота, покрытого зеленой ряской.
Твои глаза, Рев – "чаруса".
Ты сам – одна большая ложь.
Я смотрю в них и уже не вижу себя.
Ты не палач.
Ты, возомнивший себя палачом, преступник.
Нам не о чем говорить.
Нечего обсуждать.
Мне нечего тебе пожелать, в этом бою.
Ты – убийца!
*
Я закрыл глаза и замер, привыкая к полутьме, царящей в комнате.
Такой привычной. Такой знакомой.
Открыл.
Серо-зеленые глаза, уставшие и спокойные.
Что же, все сказанное – сказано.
Я приближаю свое лицо к лицу своего врага, прижимаюсь лбом ко лбу.
Я знаю тебя, враг мой!
Я шел за тобой, по твоему следу…
Я дышал твоим воздухом.
Я слышу тебя, враг мой!
Ты это Я…
Холодная поверхность зеркала касается моего разгоряченного лба.
Я это – Ты!

https://author.today/u/koziya_morda