Автор Борис Богданов bbg,

Часть первая. Тируна
Год 3040-й

Глава 5. Счастье её жизни


Небесный Кот не теряет надежды разгрызть однажды яйцо огненной Птицы Ра и пожрать её птенца. Он приходит в человеческие сны и прельщает сильных и умных возвратить знания Предков. «Тогда, – лживо говорит он, – вы станете равны огненной Птице Ра и сможете сами определять свою судьбу». Некоторые верят и посвящают жизнь поиску наследия Предков.
Огненная Птица Ра жалеет людей, хотя они и завелись в Мире сами, от сырости, а ещё более она жалеет Мир. Древняя война чуть не расколола яйцо и чуть не погубила птенца огненной Птицы Ра. Чтобы война не повторилась, огненная Птица Ра создала из шерсти Небесного Кота демонов-сторожей и поселила их в местах, где знания людских Предков лежат недалеко и где их можно достать. Как и Небесный Кот, из шерсти которого они созданы, демоны-сторожа не имеют тела, невидимы и неслышимы. Но горе тому, кто потревожит их покой, потому что конец его будет ужасен!

На закате ветер с моря, дувший который день подряд, неожиданно стих. Вода, плескавшаяся у самых свай, на глазах отступила. Бузой отставил баклажку с пальмовым пивом и поднялся. В голове шумело. Ветру, наверное, стало скучно снаружи, и он перебрался в Бузоев череп.
Чтобы свистеть там и крутиться, и мешать стоять прямо, как и все последние дни.
– Радуйся, Муна! – всхрапнул Бузой. – Ветра нет, завтра я пойду за тайпангом! А сейчас – к тебе… Ты ждёшь, жена?
– Спать иди, – устало ответила Муна.
– Нет, я сейчас к тебе пойду… – Бузой икнул, прошёл мимо неё в дом, упал на лежанку и захрапел.
Жена вздохнула. Какой смысл обижаться на волны или песок? Их не переделаешь. Завтра Бузой встанет со светом. Когда есть тайпанги, Бузой всегда встаёт вовремя. К обеду он наловит много тайпангов, и опять всё будет хорошо. Муна привычно укрыла Бузоя накидкой и кинула равнодушный взгляд на море…

В лагуну у Отца, где четвёртый месяц стоял на якоре корабль Ваки И-Нодзе, входили ещё два корабля Морских. Первым шло небольшое судёнышко с двумя косыми парусами, а за ним в пролив с трудом вползала здоровенная, как… – Муна так и не смогла придумать, с чем сравнить этот корабль… – посудина с низкими, почти вровень с волнами бортами. Перед собой посудина толкала широкую пологую волну. Можно было бы сказать, что корабль очень сильно загружен, но Муна не отличалась ни особенным умом, ни любопытством.
– Мёдом им тут намазано? – хмыкнула она и отвернулась, тут же забыв про Морских. Что о них думать? Пока небо на закате не почернело окончательно, можно растереть в муку ещё горсть семян.
…Бузой встал до света. Съел без аппетита немного вчерашней каши, горшок с остатками взял с собой. После снял с крюка под крышей лодку и зашагал к морю. Подташнивало, в голове плескалось вечернее пиво, поэтому он не смотрел по сторонам. Да и зачем, если знакомую дорогу можно пройти даже с закрытыми глазами? Так, в полусне, Бузой добрался до воды, забрался в лодку и погнал к Оталеа.

Утренняя свежесть принесла облегчение. Бузой быстро добрался до отмели, бросил якорь и принялся за промысел. Первое же погружение принесло ему хорошего, жирного тайпанга. Радостный Бузой забросил добычу в лодку и нырнул снова, но... Хитрые твари куда-то попрятались, словно поняли что-то. Бузой нырял и нырял, менял место и нырял снова, но всё тщетно. Он проголодался. В животе бурчало, но Бузой терпел. Рано! Только когда вытащит третьего!.. Солнце успело подняться в зенит, и только тогда ему повезло во второй раз.
Всплывая к лодке, Бузой решил, что можно перекусить и сейчас. Как он поймает третьего, если брюхо сводит от голода и нет никаких сил?
Вынырнув и с шумом выдохнув, Бузой обнаружил, что борт о борт с его лодкой стоит ещё одна, и в ней – двое Морских.
– Проваливай отсюда, парень, – лениво сказал один Морской и сплюнул в воду рядом с Бузоем.
– Чего это? – возмутился Бузой. – Я всегда здесь ловлю!
– Чего с ним разговаривать, Шурга? – обронил второй Морской, поднимая весло.
– Человек всё-таки, – пожал плечами первый.
– Дикарь, – отмахнулся второй, и Бузой успел заметить летящее ему в голову весло.
Очнулся он, лишь когда лодка Морских пристала к берегу. Руки были связаны за спиной, голова гудела, теперь уже вовсе не от пива.
– Вставай давай!
Морской дёрнул верёвку, и Бузой зашипел от боли в вывернутых плечах.
– Шевелись!
Морские скорым шагом шли впереди, Бузой на подгибающихся ногах влачился сзади.
Перед домом старосты шумели, толпились поселковые. Завидев Морских с Бузоем на привязи, люди стихли, подались в стороны. Маваи, что сидел на нижней ступеньке лестницы, тяжело поднялся.
Откуда-то появился Морской Вака И-Нодзе, встал, скрестив руки на груди.
– Этот человек, – сказал он, показывая на Бузоя, – пойман на отмели. Объясни, староста, что он делал на отмели? Прошло три дня, как я запретил вам там появляться.
– Прости меня, осиянный фэй! – простонал староста Маваи. – Я трижды приходил к нему домой, трижды говорил о твоём запрете.
– Вот как...
Вака И-Нодзе крепко схватил Бузоя за подбородок, развернул к себе:
– Почему ты не послушал старосту, дикарь?
– Я-а-а... – заблеял Бузой.
– Что-что? – И-Нодзе наклонился к нему и сморщился, отгоняя свободной рукой воздух. – Да ты пьян, клянусь селезёнкой Номоса!
Бузой, стиснутый железными пальцами Морского, не отвечал и только страдальчески вращал глазами.
– Он пьян... – печально сказал И-Нодзе, отталкивая от себя Бузоя. – Что я должен с ним сделать, староста?
– Прости его, осиянный фэй! – Староста Маваи опустился на колени. – Он глупый человек, но у него жена и двое маленьких детей! Кроме того, он хорошо ловит тайпанга...
– Этот человек ослушался моего приказа, – развёл руками Морской. – Я обязательно должен его наказать. Ты просишь его простить? Тогда я должен наказать кого-нибудь другого. Может быть, тебя, староста Маваи?
Староста посерел, упал лицом в песок.
– Подожди, Вака И-Нодзе, – раздался новый голос. – Встань, староста Маваи.
Говорил незнакомый Морской, молодой и огненно-рыжий.
– Как скажешь, фэй, – И-Нодзе сделал шаг назад, а староста передумал умирать.
– Я, – сказал рыжий, – Махи Рунова. Я ищу ныряльщиков, хороших, лучших ныряльщиков. Этот человек, – Рунова кивнул в сторону Бузоя, – хороший ныряльщик?
– Один из лучших, милосердный фэй, – просипел Маваи.
– Радуйся, глупый, – Махи Рунова, улыбаясь, посмотрел на Бузоя. – Тебя не будут наказывать. Никто не насадит твою голову на острую палку. Тебя даже будут кормить. Хорошо кормить! Будешь есть то же, что и мои матросы. Придётся лишь немножко понырять.
Бузой молчал. Он не верил улыбкам Морских.
– Каждое утро, с рассветом, ты будешь приходить на берег, – продолжал Махи Рунова. – Тебя будет ждать лодка. Она же привезёт тебя вечером назад. Видишь, как тебе повезло? Ничего не придётся делать самому, и это вместо наказания! Что скажешь?
– Что молчишь?! – прошипел староста Маваи. – Благодари осиянного фэя!
– Спасибо, осиянный фэй, – угрюмо сказал Бузой.
– Хорошо, – кивнул Махи Рунова. – Однако мне мало одного ныряльщика. Ты говорил, староста Маваи, что он один из лучших?
– Да, осиянный фэй.
– Но не лучший? Кто лучший? Мне нужны лучшие ныряльщики!
Поселяне молчали. Первый ряд, кажется, даже слегка сдвинулся назад, подальше от рыжего Морского.
– Я заплачу, – засмеялся Махи Рунова. – Каждый смельчак получит одного медного окуня в день. Вот такого!
Он поднял над головой руку. Медь блеснула в лучах полуденного солнца. Люди заволновались. Каждый хотел бы получить такие монеты и не только потому, что на них можно было выменять кое-что полезное у старосты Маваи.
– Вы боитесь? – Махи Рунова обвёл островитян удивлённым взглядом. – Работа несложная – всего лишь нырять на отмель, что вы и так всегда делали. Неужели никому не интересно, что скрывает Великий корабль Предков?«Демоны!.. Незримые демоны!..» – пронеслось над головами. Толпа качнулась назад, и удивлённый Махи Рунова обнаружил, что на месте остались всего двое: молодые мужчина и женщина. Мужчина смотрел вперёд и улыбался; женщина держала его за руку и тоже не трогалась с места, хотя и заглядывала с тревогой в его лицо.
– Уже хорошо, – сказал Махи Рунова. – Как твоё имя?
– Гаор, щедрый фэй.
– Гао-ор… – протянул Махи Рунова. – Почему ты не боишься этих… как их… «незримых демонов»?
– На том месте я нашёл счастье своей жизни, осиянный фэй, – улыбнулся Гаор и посмотрел на свою подругу. – Зачем же мне бояться незримых демонов?
– А ты? – спросил Махи Рунова у женщины. – Как зовут тебя, и почему ты не боишься незримых демонов?
– Я Тируна, осиянный фэй, – без улыбки ответила та. – Я боюсь, но там я нашла счастье своей жизни. Гаор защитит меня.
– Хорошо, – сказал Махи Рунова. – Приходите оба завтра на рассвете. А это... – Морской достал из одежды кошель и вынул оттуда две круглых медяшки. – Это вам за смелость. Итак, завтра.
Он повернулся и зашагал в сторону моря, где его ждала лодка. За ним потянулись матросы. Островитяне начали расходиться по домам. Вака И-Нодзе постоял, покачиваясь с пятки на носок и поглядывая на островитян, хмыкнул и направился за Руновой.
– А-а-в... Осиянные фэи! – словно очнувшись, подал голос староста Маваи.
– Что ещё, староста? – недовольно обернулся к нему Вака И-Нодзе.
– Прости, мудрый фэй, – непрестанно кланяясь, заговорил староста. – Ты запретил нам ловить тайпанга на отмели. Где нам его ловить, ведь... Мы не сможем...
– Ты боишься за свою голову, староста? – догадался И-Нодзе.
– Боюсь, проницательный фэй, – староста Маваи выпрямился и посмотрел Морскому в глаза. – Разве ты не боялся бы на моём месте?
– А ты, оказывается, язва, староста Маваи, – ощерился И-Нодзе и покрутил головой. – Помнишь, мы же с тобой друзья?
– Друзья, осиянный фэй, – снова поклонился Маваи.
– Я не стану требовать от тебя невозможного, друг Маваи, – И-Нодзе засмеялся, обнял старосту за плечи. – Вместо тайпангов ты будешь отдавать мне чесночник... скажем, шесть мешков семян чесночника!
– Помилуй! – староста побледнел, бухнулся на колени. – Мне и за три года столько не собрать!
– Не падай, не падай, друг Маваи! – снова засмеялся И-Нодзе. – Я тебя раскусил, ты так любишь падать и умирать... А потом вскакиваешь и бегаешь, словно и не толще меня в два раза.
– Осиянный...
– Хватит, – очень тихо сказал Вака И-Нодзе, и староста заткнулся. – Три мешка за год, по два окуня за мешок. Да не трясись ты так! Зачем мне мёртвый староста Маваи? – Он потрепал толстяка по щеке. – Мне куда больше нравится живой Маваи, мой друг Маваи, с которым всегда можно договориться. С тобой ведь можно договориться?
***
Хороший человек Махи Алазу, хоть и Морской. Не ругается, не пытается притереть к стене в тесном месте или хлопнуть, проходя, пониже спины. Разговаривает спокойно и со всеми одинаково: что с непонятливым Бузоем, что с Махи Руновой. Даже Махи Хельчагу, которого Тируна робеет пуще самого незримого из незримых демонов, говорит с ним уважительно.
И выглядит хорошо. Лет ему никак не меньше, чем старосте Маваи, борода седая совсем, но строен Махи Алазу как юноша. Можно позавидовать его жене, повезло ей с мужем… Конечно, не ей, у которой есть Гаор, завидовать неизвестной Морской, но всё равно, посмотреть на Махи Алазу даже ей приятно.
Махи Алазу наверняка не подозревал о мыслях, бродивших в голове Тируны. Разложив на палубе инструменты, он возился с широким и длинным железным листом. Что-то подгибал, где-то ударял молотком, и всё с первого раза, без прикидок и примерок! Тируна попыталась было представить, сколько ножей выйдет из такого листа, но не смогла. Одно можно сказать точно: больше ста. Гораздо больше!
– Кируша-а… – позвал негромко Махи Алазу.
Подбежал щербатый Таки Кируша с лестницей в руках; Тируна опасливо поджала ноги и забралась поглубже в кучу канатов, откуда наблюдала за работой Махи Алазу. Кируша, в отличие от мастера, особо не стеснялся. Всё норовил её обнять, ущипнуть или погладить везде, куда рука дотянется. Хорошо, Гаор ни разу этого не видел, он бы точно не стерпел, и вышла бы драка, а что хорошего в драке с Морским?
Над палубой висела на толстых канатах странная вещь. Дом не дом, а высотой как два дома со сваями вместе, да и шириной самое меньшее с дом; яйцо не яйцо, хоть с верхнего края более узкое и округлое. Словно бы обмотанная железными полосами корзина, перевёрнутая днищем кверху. Снизу корзину поддерживали леса из толстых деревянных брусьев.
Поставив лестницу к нижнему краю корзины, Таки Кируша принял от мастера готовый железный лист, приладил на пустующее, как раз для него предназначенное место, и нижний край корзины оказался целиком заполнен.
После Кируши на лестницу взобрался сам Махи Алазу. Видать, работа осталась самая важная, которую нельзя доверить помощникам. На лице мастера была маска, а в руках он держал что-то, похожее на кувшин. Вдруг на носике «кувшина» загорелся огонёк. Кируша подал мастеру Алазу толстую серую верёвку...
Мастер Алазу укладывал её в щели между железными листами и поливал сверху огнём. Шипело и плевалось искрами пламя, в небо поднимались клубы вонючего дыма. Верёвка плавилась и растекалась, и там, где прошёл со своим кувшином Алазу, листы словно слились в один.
В носу у Тируны свербело, в горле чесалось.
– А-ап-чхи! – не выдержала она.
– Пахнет? – обернулся к ней мастер Алазу.
– Пахнет, осиянный фэй... – ответила Тируна.
– Поэтому я в маске, девушка-плавунец.
Голос Махи Алазу звучал глухо, но Тируна сразу поняла, что он улыбается, почти смеётся.
– Что ты делаешь, мастер фэй? – осмелилась спросить она.
– Это называется водолазный колокол, девушка-плавунец, – ответил Алазу. – Будешь нырять глубоко и надолго.
– Я ныряю глубоко, мастер фэй, – гордо ответила Тируна. – Только мой муж Гаор может нырнуть глубже.
Махи Алазу сошёл с лесенки, сел на канаты рядом с Тируной, снял маску. Лицо его было в копоти, только вокруг рта и носа, закрытых маской, осталась чистая кожа.
– Иди, Кируша, отдыхай. Хватит на сегодня, – отпустил он помощника. Посидел, вдыхая прохладный морской воздух, потом обернулся к Тируне и сказал: – Гораздо глубже, девушка-плавунец. Мы опустим его на канате хоть на самое дно. Внутри будет воздух, и ты сможешь находиться там долго-долго.
– Хоть целый день? – удивилась Тируна.
– Нет, – покачал головой Махи Алазу. – Целый день не получится. Ты замёрзнешь.
– Почему, мастер фэй? Я ныряю хоть полдня и ни разу не замёрзла!
– Поверь, девушка-плавунец, на дне холодно. Очень холодно!
– Тогда, – Тируна выпрямилась, глаза засверкали, – мы зажжём внутри костёр! Я буду греться у костра и смогу провести на дне весь день!
Мастер Алазу захохотал. Он смеялся так заразительно, так открыто, что Тируна тоже сначала заулыбалась, а потом и захихикала.
– Ладно, девушка-плавунец, – отсмеявшись, сказал мастер Алазу, – зажжёшь ты костёр. А чем ты собираешься дышать потом весь день? Дымом?
– Скажешь тоже, мастер фэй!
Тируна поднялась с канатов, обошла колокол кругом.
– Здесь дырка, осиянный мастер фэй! – раздался её звонкий голос. – Потонет твой колокол, не получится у меня глубоко и надолго нырять. А вот ещё одна!
– Две дырки, одна над другой? – лениво поинтересовался мастер Алазу.
– Точно, мастер фэй... – выглянула из-за колокола Тируна. – Это... так и надо?
– Ты права, девушка-плавунец, – кивнул мастер Алазу. – Через эти отверстия мы станем нагнетать в колокол воздух.
– Нагнетать?
– Подавать, накачивать.
– Но, мастер фэй, воздух – это пустота, ничего! – Тируна присела возле Алазу, посмотрела на него снизу вверх большими круглыми глазами.
– Ветер тоже пустота? – ехидно спросил мастер Алазу. – Или ветер не воздух?
– Ветер? – задумалась Тируна. Мастер Алазу уже ушёл, а она всё думала: если воздух – это пустота, то что такое ветер?
...Чудные люди Морские, а вещи их – ещё чуднее. Вот, например, очки... В них всё выглядит ярким, чётким, как сверху в солнечный полдень. Тируна и не представляла, как под водой на самом деле красиво! Кораллы сверкают красным, жёлтым или оранжевым. Между ними порхают разноцветные рыбки – ну прямо как бабочки, и даже тайпанг кажется не противным, а симпатичным и даже величавым. Медлительным и солидным, как староста Маваи.
Или взять ласты. Плывёшь – и сил совсем не тратишь. Будь у них раньше ласты, эх!.. Ладно сама Тируна. Ей Морские слишком глубоко нырять не позволяют, а вот Гаор чуть не на дно Синего Глаза спускался. Зато только о Великом корабле Предков и говорит. Утром говорит, когда ест, говорит, даже сейчас, когда с нею лежит, и то говорит!
– Это как дом... нет, десять домов один над другим! – слов у Гаора не хватает, он себе руками помогает, вот они в свете голубого глаза Небесного Кота так и мелькают. – Я пробовал...
– Всё, хватит! – не выдержала Тируна. – Ты мой муж, я твоя жена. Ночь – наше время, только наше. Молчи. На меня смотри!
Она села на Гаора верхом, обняла его чресла бёдрами. Вверх – вниз... Вперёд – назад... Медленно, медленно, а потом быстрее... а теперь снова медленнее... Чтобы видеть голубой блик в Его глазах... Чтобы не сосчитать капелек пота на Его широкой груди... И чтобы было внутри твёрдо и горячо!
– Знаешь... я подумал... – Гаор протянул руки, схватил Тируну за грудь, притянул, прижал к себе... тук-тук-тук... тук!.. тук-тук-тук... тук! Сердце колотится... – Я подумал... Не пей больше свой отвар от детей?
Тируна задохнулась от счастья! Сам сказал!
– А я и не пью... – сказала она. – Два месяца уже.
– И?!..
– Да, – сказала Тируна.
– Да... – прошептал Гаор и лизнул жену в ухо. – У меня будет сын... Какая ты у меня молодец!
Тируна молча плакала от счастья, слушая, как успокаивается – ту-ук!.. ту-ук!.. ту-ук... – сердце в Его груди.
***
Для находок в трюме фойлы отгородили угол, как раз между запасом канатов и мешками сухой смолы. Освободили несколько полок для вещей простых, для особо ценных или опасных поставили железные шкафы. Махи Рунова сидел за столом посредине закутка и угрюмо рассматривал собранные богатства. Поначалу их приносили мало, и полки стояли пустые. Но вот водолазы сломали стенку Великого корабля, и пошло! Предметов оказалось так много, что Рунова остановил массовые работы. Какой смысл тащить наверх то, чего и так навалом?
Хуже другое – Предки ничего не делали в простоте. Взять, например, одну из первых вещей Предков, которую он увидел – нож. Самый простой, обычный стальной нож! Остро наточенный клинок, на хвостовик которого посажена деревянная рукоятка. Такой сделал бы алонкей, такой сделал бы любой дикарь, будь у него вдоволь металла. Предки же… Хорт Чилгу заполучил такой нож для изучения и, чтобы сделать пробу металла с хвостовика, попытался снять рукоятку.
Вспышка была видна с другой стороны бухты Лоту. Лаборатория, где хозяйничал Чилгу, выгорела. Сам Чилгу чудом остался жив, зато приобрёл прозвище Одноглазый.
Лабораторный кит получил крен на левый борт, Рунову потом привлекали к ремонту, впрочем, тогда привлекали всех.
Нож Предков, – или то, что посчитали ножом, – не претерпел никаких изменений. Теми же остались и вес, и размеры, а на зеркальном лезвии не нашли и капли копоти!
Рунова с ненавистью глядел перед собой. Как изучать то, что не умеешь даже назвать? На гладком столе лежало три кубика со скруглёнными рёбрами: один большой и два поменьше. Пока он предавался размышлениям, меньшие подползли к большему примерно на толщину пальца. Если оставить кубики совсем без присмотра, они слипнутся гранями, причём не любыми. Единственным способом слипнутся, как их ни клади!
А если за кубиками следить, они не сдвинутся ни на волос… Ни на волос, даже если следить издалека и через зрительную трубу! При этом они немагнитны. Пожалуй, только Круг Дыма мог бы сказать что-то вразумительное… и то вряд ли.
И всё же Махи Рунова был счастлив, хотя и проклинал иногда и Предков с их Великим кораблём, и радиса Хельчагу, втянувшего его в эту затею, и даже дикарей-ныряльщиков, притащивших большую часть загадочных предметов, от которых теперь так гудела голова и хотелось бросаться на стену.
Особенно удачлив оказался Гаор. Он один приносил больше, чем трое водолазов из детей Номоса, и многократно отрабатывал свой вечерний окунёк. То ли чуял что-то своим звериным дикарским чутьём, то ли лез из кожи, выделываясь перед молодой женой. За ней вполне можно было бы приударить, и некоторые матросы пытались, но девица умело держалась от них в стороне. Сейчас охотников поубавилось: не всем интересны беременные.
– Фэй?
Рунова обернулся. На лесенке, ведущей на палубу, стоял Махи Алазу.
– Вы просили предупреждать, фэй. Приняли груз. Что-то тяжёлое, фэй.
– Кто внизу?
– Местный.
– Который из двоих, мастер?
– Гаор, фэй. Поднимется через полчаса. Поторопить его?
– Не надо, мастер. Пусть всплывает спокойно. Идите, я тоже скоро буду там.
– Да, фэй.
С последними словами Махи Алазу раздался приглушённый щелчок. Так и есть, кубики соединились гранями, образовали пирамидку: большой и один маленький внизу, второй маленький вверху, на большом. Рунова постоял над пирамидкой, покачиваясь с носка на пятку и обратно. Как маленький кубик запрыгнул наверх? Почему он всегда запрыгивает наверх, как их ни положи?
Рунова аккуратно разделил кубики и разложил их по углам стола. Когда он поставил ногу на первую ступеньку лестницы, за спиной снова послышался приглушённый щелчок. Оглядываться Махи Рунова не стал.
***
Скрипела лебёдка, канаты виток за витком наматывались на огромные катушки. Таки Кируша аккуратно сматывал воздушные трубы, укладывал их ровными кольцами. Водолазный колокол с Гаором внутри медленно поднимался на поверхность.
Тируна стояла у борта, покусывала губы и вглядывалась в поднимающиеся из глубины пузыри. Как она хотела быть сейчас рядом с Гаором! Но это невозможно. Как только Морские заметили, что её живот вырос, они запретили ей нырять вместе с мужем.
– Глубина повредит твоему ребёнку, – сказал тогда лекарь Рата Купочи.
Тируна не поверила. Как глубина может повредить? Её мать ныряла, когда до родов оставались считаные дни. Её бабка даже родила в воде, и никто не скажет, что мать или сама Тируна ущербны!
– Даже и не думай! – отмахнулся от неё Махи Рунова.
Тируна испугалась. Что происходит там, на глубине? Когда она пристала с этим вопросом к Гаору, он сделал вид, что не понял. Почему от неё скрывают правду? Скрывают все, даже муж? Значит, там что-то страшное?
Махи Хельчагу только покачал головой и прошёл мимо. В его глазах Тируна заметила неудовольствие. Почему он рассердился на ныряльщицу, которая хочет нырять? Что она сделала неправильно?
Тируна представила внутренность колокола, тёмного, освещённого только тем светом, который проникал снизу, через отверстие в днище. Внутри был фонарь, но его зажигали очень редко. Гаор с напарником лежат на дощатом помосте, который устроен примерно на середине высоты колокола; вода редко поднимается выше, но для такого случая предусмотрен ещё один помост, почти у самой верхушки. Там места нет совсем. Воздух на такой глубине давит на уши, и голоса звучат тонко и пискляво, как у ребёнка. Воздух – это не пустота, совсем не пустота! Зато на верхнем помосте теплее, ведь печка укреплена под самым куполом. Она греет недолго, часа два или три, и её никогда не хватит на день.
Странная печка. Тируна так и не поняла, откуда берётся тепло, ведь там нет огня. На её вопрос Махи Алазу сказал: «Не забивай голову, ты всё равно не поймёшь, девушка-плавунец!». Наверное, он прав. Чудесны Морские, чудесны и их вещи…
Чиф… Чиф… Чиф... Надёжно стучал насос, воздушные трубы уходили вниз ровно, нигде не перегнулись, не перекрутились, и Тируна немного успокоилась. Никто из Морских не желал дурного её мужу.
– В сторону!
Мимо прошагал Махи Алазу, за ним матросы с носилками в руках. На носилках лежал ящик, который совсем недавно, – из щелей ещё текло, – подняли со дна. Сегодня Гаор добыл много всего, Тируна поняла это по тому, с каким усилием матросы стискивали ручки носилок. Много вещей – это ещё один или два окунька, это довольный Гаор, это праздник в доме. Она повеселела, но… почему так медленно всплывает колокол? Добычу всегда поднимали быстро, куда быстрее ныряльщиков, Тируна не понимала почему, и это обижало.
Наконец вода у борта забурлила, показался верх колокола. Вот он показался весь, вода вокруг него помутнела от поднятого со дна ила. Наконец колокол оторвался от воды, корабль под ногами качнулся, принимая дополнительный вес.
Лебёдка запела громче.
– Хей! Хей!
Стрела крана над головой развернулась, лебёдка зазвучала иначе, и колокол встал на палубу всеми шестью деревянными лапами-столбами.
Внутри завозились, снизу показалась короткая лесенка. Первым по ней спустился недовольный водолаз из Морских, и у Тируны потеплело в груди: её Гаор лучший, он опять добыл больше Морского! Следом показался муж. Неловко согнулся, вышел из-под колокола.
– Гаор! – Тируна бросилась ему на грудь.
– Я здесь, солнце моё, – тихо сказал Гаор, – я всегда с тобой.
Что-то не так. Какой странный у него голос…
– Гаор? – Тируна вгляделась в лицо мужа. Оно покраснело, как от близкого огня. Гаор щурился, отводил глаза. Его подбородок подрагивал.
– Что случилось, милый? У тебя всё хорошо?
– Всё замечательно, солнце, – ответил Гаор. – Устал очень. Забрался очень далеко, никогда так далеко не забирался. Вот и устал… А где все? Почему ты одна?
– Как же одна? – удивилась Тируна. – Вот мастер Алазу, вот…
Глаза у Гаора закатились, он вцепился в Тируну и стал медленно оседать на палубу.
– Что с тобой?
– Устал, – ответил Гаор, снова открывая глаза. – Скорее домой, спать.
– Ты весь красный, – испуганно сказала Тируна. – Лицо, руки, шея…
Свежий воздух моря здоровее спёртого воздуха колокола. Гаор немного пришёл в себя и даже улыбнулся:
– Говорю же, устал…
От Синего Глаза и до Матушки он грёб сам и пытался шутить, а Тируна со страхом вглядывалась в его лицо. Что-то было не так, что-то случилось там, на дне. Ужинать Гаор не стал, сказал, что некогда, что с рассветом снова нырять, и забылся.
Тируна легла рядом с мужем, но не спала, слушала его дыхание, думала. В свете жёлтого глаза Небесного Кота лицо Гаора казалось серым и несчастным. Он спал неспокойно, хмурился, что-то неразборчиво бормотал. Кажется, Гаор горел. Кожу покрыла испарина, он ворочался, сердце бешено стучало. Он то кутался, то отбрасывал от себя одеяла.
От беспокойства у Тируны тоже заболела голова. Она вставала, пила воду, вытирала с мужниных лба и груди едкий пот. Уснула незадолго до рассвета.
Утро не принесло облегчения. Гаор проснулся, его вырвало желчью, и он снова впал в забытьё. Тируну тоже тошнило, усилилась и боль за висками. Она с трудом встала, чтобы сделать завтрак, но не смогла развести огонь. Не стало сил высечь искру из кремня. Напала дурнота. Ей казалось, что вокруг Морские. Она видела Рату Купочи. Тот хмурился и говорил слова, которые она не запомнила.
Потом были тряска и качка, и Тируна обнаружила себя сидящей в носу лодки, рядом с лежащим без памяти мужем. Рата Купочи – ей не привиделось, это действительно был он! – сидел ближе к корме, а сразу за ним налегали на вёсла двое гребцов. «И как они там поместились?» – подумала Тируна и потеряла сознание.
– Вылечи его, лекарь фэй! – сказала Тируна, когда, очнувшись в следующий раз, увидела Рату Купочи. Морской прятался от неё за стеклянной стенкой.
– Выпей лекарство, женщина, – ответил Рата Купочи. – Потом будем говорить.
Питьё в кружке, которую Тируна обнаружила рядом, на низеньком столике, было горячим и горьким, но оно рассеяло туман в голове.
– Я могу его увидеть, осиянный фэй? – спросила Тируна.
– Ты не боишься? – спросил Рата Купочи.
– Нет, почему я должна бояться? – растерялась Тируна. – Он же мой муж!
Рата Купочи, не говоря и слова, встал, отворил дверь в стене и отошёл в сторону.
«Он меня опасается почему-то», – подумала Тируна, поднимаясь. Было легко и свободно, ей казалось, что она птица.
Десять шагов, и она увидела мужа. Было очень светло, как на ярком солнце. Голый Гаор лежал на охапке древесных ветвей. Зелёные побеги были повсюду, они проросли вокруг и сквозь Гаора и шевелились, как черви-падальщики. На безглазых, безротых головках этих побегов-червей набухали медленные капли гноя. Набухали и стекали на травяной ковёр.
– Что ты делаешь с ним, лекарь фэй? – обернулась Тируна к Морскому. – Они съедят его! Ты хочешь убить моего мужа?!
– Я лечу его, – сказал Рата Купочи, – он очень плох.
– Ты хочешь убить его! – сказала Тируна. – Ты завидуешь ему!
Она должна защитить Гаора. Морские хотят его убить, они просто притворялись обычными людьми! Отец прав, Морским нельзя верить.
Тируна шагнула к лекарю, и мир вокруг внезапно закружился, окутался звенящим туманом.
– Чему мне завидовать, глупая дикарка? – раздался голос Раты Купочи, и всё пропало.
***
В рабочих покоях Хельчагу собрались трое. Сам радис занимал место во главе стола. В руке он крутил широкое и плоское металлическое кольцо, отполированное до зеркального блеска. Рата Купочи сидел напротив Хельчагу. Несмотря на прохладу, он потел и время от времени вытирал с лица пот. Махи Рунова с отсутствующим видом стоял у иллюминатора, бездумно смотрел на волны.
– Чего вы нервничаете, Рата? – недовольно спросил Хельчагу. – Куда-то торопитесь?
– Нет, что вы, радис, я просто... – Купочи махнул рукой и снова полез за платком.
– Ладно, – Хельчагу отбросил кольцо. – Как наш водолаз?
– Я дал Таки Рапайе красный сахар, – ответил Рата Купочи. – Скоро он будет в порядке и сможет нырять. Понимаете, радис, он недолго был рядом с дикарём, и он его не касался.
– А сам дикарь?
– Не спасти, – пожал плечами Купочи. – Я мог бы скормить ему весь запас, мог бы заменить ему кровь красным сахаром, это не помогло бы. Да и зачем?
– Например, чтобы спросить, что это было...
– Не надо об этом спрашивать, радис, – вступил в разговор Рунова. – Это называется «Гнев Номоса».
– Поэтично, – приподнял бровь Хельчагу.
– М-м-м... имеется в виду, что для него нет преград, – начал Рунова. – Он проникает сквозь стены, сквозь металл, для него нет преград, кроме... – он иронично улыбнулся. – Кроме, может быть, воды. Так что нам всем повезло.
– Никогда не слышал о подобной дряни, – сказал радис. – Можно подробнее?
– Вряд ли, фэй, – сказал Рунова. – Это не по моей части. Считается, что это вроде света. Невидимого.
– Невидимый свет? Что за ерунда? Что же, дикари правы, когда боятся незримых демонов?
– Поговорите с физиками, радис, – ответил Рунова.
– Или с историками, – добавил Купочи. – Есть данные, что Предки их приручили.
– Кого? – не понял Хельчагу.
– Незримых демонов, – усмехнулся Купочи. – Или невидимый свет, или Гнев Номоса, как вам больше нравится, фэй.
– Хорошо, – сказал Хельчагу. – А вы-то откуда знаете про Гнев Номоса?
– Я Рата, – выпрямился Купочи. – Мы должны много знать. Иначе как мы будем лечить?
Махи Хельчагу направил на Купочи пристальный взгляд. Несколько секунд Рата держался, потом отвёл глаза и ссутулился.
– Я понял, куда вы торопитесь, Купочи, – сказал радис. – Мастер Алазу называет её девушка-плавунец.
– Между прочим, она беременна, – поднял голову лекарь. – Беременна, понимаете, радис? – Он привстал. – Вы не представляете, какая это удача для Обсидиана! Беременная женщина попадает под воздействие Гнева Номоса, остаётся жива. Жив и плод, это девочка. Я сделаю всё, чтобы они дожили до родов!
– Зачем?
– Очень интересно, что родится, – оскалился Купочи. – Если я сделаю всё правильно, то стану хортом. Хочу, знаете ли, стать хортом, фэй!
– Хорошее желание, – сказал Хельчагу. – Только невыполнимое. Она не доживёт до родов.
– Почему же, радис?
– Беременная? Одна, без мужа? Не доживёт, – уверенно сказал Хельчагу. – К тому же она при смерти.
– Простите, фэй, это чушь! – рассмеялся Купочи. – Во-первых, у неё есть родители. Во-вторых, я договорился со старостой, он будет помогать. Несколько окуней – и дело сделано. А в-третьих... я сделаю всё, чтобы она выжила. – Он встал. – Я могу идти, осиянный фэй?
– Конечно, – сказал Хельчагу. – Конечно...
Лекарь вышел. Рунова остался возле иллюминатора. Хельчагу подошёл, встал рядом.
– Вода, – сказал он. – Много воды. Она точно защитит от Гнева Номоса?
– Нет, – ответил Рунова. – Вода его задержит, но не остановит.
– Тогда... нам надо уходить?
– Не беспокойтесь, фэй, – улыбнулся Махи Рунова. – Рата Купочи не зря работал. Дикарь-ныряльщик сказал точное место, и мы залили всё вокруг особенным цементным раствором.
– Этого достаточно?
– Лет пятьдесят у нас есть. Здесь даже можно будет безопасно жить и работать… если не ломать цементную пробку.
…Тируне снились черви. Белые, длинные, с красными зубастыми ртами, черви плавали в воздухе, ползали по её телу, легко проникали сквозь кожу, не оставляя следов. Черви пожирали её страдание и росли. Достигнув должной величины, они покрывались жёсткой полупрозрачной коркой, шевелились под нею, занимались своими непонятными делами, потом замирали. Корка лопалась, выходила бабочка – и исчезала вдали. Чем меньше оставалось червей, тем нестерпимей были боль и дурнота. Тируна стонала, и новые черви рождались из воздуха. Тируна не удивлялась, ведь воздух не равен пустоте и может породить что угодно.
Шло время. Сон длился. Иногда она засыпала внутри сна, и время останавливалось, потом сон начинался с того же места. Черви рождались всё реже и реже, но и боль и дурнота беспокоили её всё меньше.
Однажды Тируна проснулась. Ничего не изменилось вокруг, но теперь она точно знала, что это не сон. К ней вернулись силы, ведь раньше она не могла двинуть и пальцем! Солнце било в иллюминатор, а воздух пах пылью и кислотой. Тируна села на кровати, потом встала. Под ногами шуршали сухие корочки, бывшие когда-то колыбельками бабочек. Тируна нагнулась, зачерпнула ладонью невесомый хитин, дунула. Оболочки разлетелись как листья на ветру.
Значит, всё было правдой. Значит, черви ей не приснились. Они входили в её тело и выходили из него, они пожирали её боль – и пожрали её всю.
Открытие не удивило и не испугало её. В голове и груди была пустота. Вместе с болью черви пожрали желания и самоё душу, если чего и оставив, то на донышке.
Приходили и уходили люди, Тируна стояла, глядя на волны и почти не мигая. Явился лекарь Купочи, бросил ей на плечи кусок полотна; Тируна обнаружила, что была нага. Лекарь Купочи взял её за руку, повёл прочь от постели и домиков бывших червей. Тируна послушно переставляла ноги. Хорошо, когда нет мыслей! Тогда ничего не болит внутри. Хорошо, когда ничего не болит внутри, тогда нет нужды думать.
Купочи, а за ним Тируна вышли на палубу. Пусто, лишь у водолазного колокола трудился над шлангами человек, который показался Тируне знакомым.
– Это фэй Таки Рапайе... – то ли спросила, то ли сообщила Тируна небу и волнам.
– Да, – коротко ответил Рата Купочи.
– Он нырял с моим мужем, – вспомнила Тируна и словно проснулась. У неё есть муж, он заболел! – Ты вылечил моего мужа, фэй лекарь?
– Я не смог, – ответил лекарь. – Он умер.
Умер... Остаток души вспыхнул огнём ненависти! Зачем он спас её, но оставил Гаора умирать? Ведь если бы он хотел, он бы точно вылечил Гаора! Лекари Морских творят чудеса, так говорят знающие люди. Он не смог вылечить Гаора... Может быть, не захотел?!
Прав отец, Морским нельзя доверять. Но что может сделать она, женщина? Душа догорела, и жизнь кончилась. Теперь Тируне было всё равно.
Они плыли в лодке. Зачем? Могли бы просто бросить её в море.
Они привели её в дом, странно пустой дом, без вещей, без кровати, их с Гаором кровати, без очага и одеял, без мешка с зерном, к пустому котлу, к старой, дырявой лодке. Зачем? Ей не нужен дом, в котором нет мужа.
Они сунули ей в руки миску с кашей и ложку. Ешь, сказали они, и Тируна стала есть, не чувствуя вкуса. Зачем есть, если её некому обнять?
Прибежали родители. Отец сгорбился, а мать совсем поседела. Они что-то говорили, Тируна не слушала. Зачем ей родители, если Гаора нет?
Родители ушли в слезах, и Тируна осталась одна. Без дома, без мужа, без души. Она долго сидела, глядя на океан. Солнце село. Небесный Кот обошёл мир кругом и с первыми лучами зари спрятался за скалы, спать. Зачем ей жить, если рядом нет счастья её жизни?
По тайной тропинке, которую показал ей Гаор, Тируна поднялась на скалы. Жаль, короткая получилась жизнь. Тируна встала на край обрыва, ветер надул юбку, но Тируна не заметила холода. Внизу волны бились о камни, как бились задолго до её рождения, как будут биться после её смерти. Тируна вздохнула, приготовилась сделать шаг…
Ребёнок в животе ударил ножкой. Их сын, их Тинар, о котором мечтали они с Гаором, впервые дал о себе знать!
– Спасибо, маленький, – прошептала Тируна и погладила живот.
Она вернулась на пляж и решительно направилась к опустевшему жилищу. Никто не поверил бы теперь, что ещё час назад она не хотела жить. Умирать рано. Ей предстоит выносить, родить и воспитать сына, чтобы он отомстил Морским за отца!
Из-под камней в основании одной из свай Тируна достала полтора десятка медных окуней, – их с мужем сокровище, их запас на будущее. Родители уже не молоды, да и сама она, пока не подрастёт малыш, не сможет работать в полную силу. Монеты пригодятся. Кроме того, у старосты Маваи есть её серебряный пиус. Пусть только попробует обмануть!


https://author.today/work/157039

Глава 1. Гадалка с белыми волосами
Глава 2. Замуж пора
Глава 3. Дары моря
Глава 4. Великий корабль