Уникальная любознательность и невероятное трудолюбие открыли Толстому великие моральные ценности древнекитайской философии…

В молодости Лев Толстой чуть не попал в Китай.
Это было в конце 1855 года, когда Лев Николаевич, участвовавший в знаменитой Севастопольской обороне, решил оставить военную службу и заняться литературным трудом. В то время правительство Китая, опасаясь нависшей над ним угрозы со стороны Англии, поспешно вербовало в России военных специалистов для обучения своей армии. Толстой, опытный офицер-артиллерист, в числе других получил приглашение на выгодных условиях отправиться офицером-инструктором в Китай. Его, возможно, ожидала там заманчивая военная, а может быть, и дипломатическая карьера, о которой с детских лет будущего великого писателя грезила его родня. Однако уже прославившийся автор «Севастопольских рассказов» не собирался продолжать военную службу, а главное, его не прельщала та роль, которую возлагало на командируемых офицеров правительство. Впоследствии, через 50 лет, беседуя со своими близкими о Китае, Лев Николаевич так вспоминал об этом факте: «После Крымской войны посылали в Китай людей. Приятель уговаривал меня пойти в инструкторы артиллерийских офицеров. Помню, я очень колебался. Товарищ мой поехал, Балюзек, но он получил и другие поручения — с восточными народами поступают хитро!..»
«Другие поручения», то есть агентурная работа, по-видимому, и заставили Толстого отказаться от заманчивого предложения поехать в Китай…
Однако вскоре Китай опять напомнил Толстому о себе. Осенью 1856 года английская эскадра внезапно обстреляла Гуанчжоу (Кантон) в связи с тем, что китайские власти задержали контрабандистское судно, которое Британия объявила своим. Незначительный инцидент был использован Лондоном как повод к войне против Китая.
Зверства европейцев в Китае Толстой воспринимает как одно из уродств современной цивилизации. Тем сильнее привлекают его внимание альтернативные восточные ценности. Вскоре в статье «Прогресс и определение образования» Толстой пишет: «Нам известен Китай, имеющий 200 миллионов жителей, опровергающий всю нашу теорию прогресса, и мы ни на минуту не сомневаемся, что прогресс есть общий закон всего человечества, и что мы, верующие в прогресс, правы, а не верующие в него виноваты, и с пушками и ружьями идём внушать китайцам идею прогресса».
***
Конец 70-х и начало 80-х годов — период перелома во взглядах Толстого. В эти годы он всё чаще обращается к мыслителям Востока, стремясь найти в их учениях идеи, созвучные его собственным размышлениям о сущности жизни, о назначении человека. Он изучает древнейшие памятники китайской культуры — трактаты философов, китайскую народную культуру.
В ту пору изучение Китая затруднялось тем, что переводов с китайского языка на западноевропейские было очень мало и ещё меньше было переводов на русский язык. Толстого это не остановило.
Отвечая в 1891 году на во-прос петербургского издателя М.М.Ледерле о том, какие писатели и мыслители оказали на него в зрелом возрасте наибольшее влияние, Лев Николаевич в числе других философов Запада и Востока назвал Конфуция и Мэн-цзы («очень большое») и Лао-цзы («огромное»).
С выдающимся памятником древней китайской философии — составленной учениками жившего в IV-III веках до нашей эры великого мыслителя Лао-цзы книгой «Дао дэ цзин», то есть книгой о дао и дэ, Толстой ознакомился в 1877 году (Лев Николаевич именовал эту книгу «Тао-те-кинг» — «Книгой пути и истины»). В ней содержится 81 изречение Лао-цзы, составляющее его многостороннее и очень сложное учение.
Более основательно Толстой занялся философией Лао-цзы в 1884 году, когда задумал познакомить русскую публику с великими мыслителями Востока. Читая «Дао дэ цзин» в переводе Станислава Жюльена, Толстой отметил на отдельном листе (он сохранился в архиве писателя) целиком или частично 67 глав, которые рекомендовал для перевода на русский язык. Каждой главе он давал свои оценки. Вот некоторые из них: «Метафизика — прелестно», «Прелестное начало», «Прелестно», «Удивительно», «Прекрасно». Читая одновременно и других китайских философов — Конфуция, Мэн-цзы, Мо Ди, писатель открыл для себя новый глубокий мир человеческой мысли. «Я занят очень китайской мудростью, — писал Толстой своему другу, общественному деятелю и издателю Владимиру Григорьевичу Черткову. — Очень бы хотелось сообщить вам и всем ту нравственную пользу, которую мне сделали эти книги».
Изучение и перевод китай-ских философов приносили Толстому большое творческое удовлетворение. «Моё хорошее нравственное состояние, — отмечает он в дневнике, — я приписываю чтению Конфуция и, главное, Лао-цзы». Однако из-за необычайной сложности древнекитайской терминологии и разноголосицы в мнениях комментаторов работа продвигалась очень медленно. Результатом этого тяжёлого, но радостного труда писателя явились наброски трёх статей о китайской философии, из которых одна посвящена Лао-цзы.
Набросок статьи, носящей заглавие «Книга пути и истины, написанная китайским мудрецом Лаоцы», представляет собой обработку и изложение ряда изречений китайского философа, взятых Толстым из французского издания «Дао дэ цзин» в переводе Станислава Жюльена. Здесь писатель сделал первую попытку по-своему истолковать Лао-цзы, уже отмеченную печатью большого мастерства популяризации. Сложные и туманные сентенции Лао-цзы Толстой изложил в виде коротких, ясных и афористичных изречений, доступных широкому кругу читателей.
По Толстому, дао — это понятие, равнозначное христианскому понятию «любовь», то есть высшее начало, посредством которого человек достигает близости со всем миром. «Сущность и того и другого учения в том, — пишет он, —что человек может сознавать себя и отдельным и нераздельным, и телесным и духовным, и временным и вечным, и животным и божественным. Для достижения сознания себя духовным и божественным, по Лао-Тзе, есть только один путь, который он определяет словом Тао, включающим в себя понятие высшей добродетели. Сознание этого достигается свойством, которое знают все люди. Так что сущность учения Лао-Тзе есть та же, как и сущность учения христианского. Сущность того и другого в проявлении посредством воздержания от всего телесного того духовного божественного начала, которое составляет основу жизни человека».
Вторично Толстой вернулся к учению Лао-цзы в 1893 году, когда совместно с Е.И.Поповым работал над переводом «Дао дэ цзин» на русский язык. Придавая большое значение изданию её в России, писатель тщательно обрабатывал этот перевод и сличал его с западноевропейскими. В его письмах и дневниках той поры много говорится об этой нелёгкой кропотливой работе. «Мы с ним (Поповым — К.Г.) перечитываем и исправляем перевод глубокомысленнейшего писателя Дао-Дзи, — писал Толстой жене Софье Андреевне, — и я всякий раз с наслаждением и напряжением вникаю и стараюсь передать, соображая по французскому и очень хорошему немецкому переводу».
Чтобы скорее осуществить задуманное, Толстой пытается привлечь к этому делу близких ему людей, в первую очередь В.Г.Черткова. Однако Чертков, к сожалению, не принял предложения Толстого, а Попов не довёл свой перевод до конца. Задуманное писателем дело снова осталось незавершённым.
Через несколько лет, снова занявшись философией Лао-цзы, Толстой добился, наконец, издания «Дао дэ цзин» в России. Автор перевода, старый знакомый писателя японец Д.П.Кониси рассказал об этом в предисловии к своей книге: «В ноябре 1895 года Лев Николаевич Толстой услышал, что мною переводится известная книга «Тао-те-кинг» Лао-Си с китайского на русский язык, и через Н.Я.Грота (философа, профессора Московского университета и издателя — К.Г.) пригласил меня к себе. «Чтобы Россия имела лучший перевод, — сказал он, — я готов помочь вам в деле проверки точности перевода». С великой радостью, конечно, я принял это любезное предложение Льва Николаевича. Я ходил к нему с переводом «Тао-те-кинг» в продолжение четырёх месяцев; Лев Николаевич сравнивал его с английским, немецким и французским переводами и уточнял тексты перевода той и другой главы. Так мой перевод был кончен и впервые напечатан на страницах журнала «Вопросы философии и психологии».
В 1903 году, подготавливая к изданию свой первый сборник изречений «Мысли мудрых людей на каждый день», Толстой включил в него 36 изречений Лао-цзы, которые сам перевёл по американскому изданию П.Каруса. Лев Николаевич диктовал свои переводы близким, а затем правил их стилистически, делал более чёткими и ясными. В последующие сборники — «Круг чтения», «На каждый день», «Для души», «Путь жизни» — писатель снова и снова включал изречения Лао-цзы, подвергая их такой же тщательной обработке. Вот одно из них:
«Человек, стоящий на цыпочках, не может долго стоять (…) Кто доволен самим собой, тот не может прославить себя. Кто хвастается, тот не может иметь заслуги. Кто гордится, тот не может возвыситься. Перед судом разума такие люди подобны отбросам пищи и вызывают отвращение собой. Поэтому тот, кто имеет разум, не полагается на них».
В 1909 году Толстой вернулся к мысли об издании собственного перевода афоризмов из книги «Дао дэ цзин» для широкого круга читателей. Так как вся книга была бы трудна для восприятия малограмотными людьми, он составил из своих переводов небольшую книжку избранных изречений китайского мудреца. Она вышла в свет в издательстве «Посредник» за несколько месяцев до смерти писателя. Отобранные Толстым 64 изречения Лао-цзы были очень коротки и тщательно отшлифованы. В небольшой заметке «О сущности учения Лао-Тзе» писатель дал свою трактовку и оценку китайского мыслителя. Книжечка эта имела успех среди читателей и впоследствии несколько раз переиздавалась.
***
Занимаясь философией Лао-цзы, Толстой одновременно уделял много внимания выдающемуся мыслителю древности Конфуцию (551—479 годы до н.э.), которого он изучил по лучшим для того времени русским и западноевропейским переводам.
Учение Конфуция было главным образом этическим и выдвигало на первый план проблемы личного поведения, личной нравственности. Именно этим оно, по-видимому, прежде всего и привлекло внимание Толстого.
Великого русского писателя и мыслителя привлекало своеобразие философии Конфуция, её «срединный» характер. Идея середины, равновесия как идея стабильности, постоянства, выражавшая страх конфуцианцев перед крутыми политическими переменами, возведена китайским философом в основополагающий принцип. Поиски равновесия, «среднего пути» трактуются Конфуцием как высшее проявление мудрости, как закон приспособления человека к обстоятельствам и ко времени. Человек не должен отдавать предпочтения ни отжившей старине, ни нарождающемуся новому. Ему не следует отставать в движении, забегать вперёд или отклоняться в сторону. Всякое однобокое развитие вредно. Прав народ в своём стремлении к лучшей жизни, но есть смысл и в том, что властители держат его в повиновении. И те и другие должны избегать крайностей, идти средним путём, который и есть мудрое выражение постоянства бытия, то есть жизни без катаклизмов и потрясений.
«Сущность китайского учения такая, — записал Толстой в дневнике 12 ноября 1900 года. — Истинное и Великое учение научает людей высшему добру, обновлению людей и пребыванию в этом состоянии. Чтобы овладеть высшим благом, нужно: 1) чтобы было благоустройство во всём народе; для того, чтобы было благо- устройство во всём народе, нужно 2) чтобы было благоустройство в семье. Для того, чтобы было благо- устройство в семье, нужно 3) чтобы было благоустройство в самом себе. Для того, чтобы было благоустройство в самом себе, нужно 4) чтобы сердце было исправлено. («Ибо где будет сокровище ваше, там будет и сердце ваше»). Для того, чтобы сердце было исправлено, нужна 5) сознательность мысли. Для того, чтобы была сознательность мысли, нужна 6) высшая степень знания. Для того, чтобы было знание, 7) нужно изучение самого себя (как объясняет один комментатор)».
В письме к В.Г.Черткову Толстой приводит следующее переведённое им изречение китайской мудрости: «Возобновляй сам себя каждый день с начала, и опять с начала, и всегда с начала». «Мне это очень нравится», — прибавляет Толстой, приведя это изречение.
В конце февраля 1884 года Толстой писал В.Г.Черткову: «Я сижу дома в жару, с сильнейшим насморком, и читаю Конфуция второй день. Трудно представить себе, что это за необычайная нравственная высота». То была книга «The life and teaching of Confucius» («Жизнь и учение Конфуция») — первый том труда Джемса Легга «The Chinese Classics» («Китайские классики»). В марте 1884 года он снова пишет Черткову об этой книге: «Очень много почерпнул хорошего, полезного и радостного для себя. Хочу поделиться с другими».
К этому времени относятся первые работы Толстого об учении китайского мыслителя — незавершённые статьи «Книги Конфуция» и «Великое учение». О философии Конфуция он делает ряд записей и в дневнике.
Выше говорилось, что «открыв» для себя учение Лао-цзы, Толстой тут же попытался изложить его в статье, а затем и в книге. Несколько раз возвращался он и к замыслу книги о Конфуции. В 1886 году, перечитав Конфуция и натолкнувшись в его рассуждениях о бесконечности познания на сравнение поисков истины с течением воды, Толстой взялся даже написать рассказ на эту тему, однако дальше начала не пошёл. Вот этот набросок, носящий в автографе заглавие «Течение воды»:
«Однажды ученики Конфуцы застали его у реки. Учитель сидел на берегу и пристально смотрел на воду, как она бежала. Ученики удивились и спросили: «Учитель, какая польза смотреть на то, как текут воды? Это дело самое обыкновенное, оно всегда было и будет».
Конфуцы сказал: «Вы правду говорите: это дело самое обыкновенное, оно всегда было и будет, и всякий понимает его. Но не всякий понимает то, как подобно течение воды учению. Я глядел на воду и думал об этом. Воды текут без остановки, текут они днём, текут они ночью, текут до тех пор, пока не сольются все вместе в большом океане. Так и истинное учение отцов, дедов и прадедов наших от начала мира текло без остановки до нас. Будем же и мы делать так, чтобы истинное учение текло дальше, будем делать так, чтобы передать его тем, которые будут жить после нас, чтобы и те по нашему примеру передали его своим потомкам, и так до конца веков».
Судя по этому началу, основной мыслью рассказа должна была стать идея бесконечности поисков истины. Истина необъятна, безгранична, и ни-кто не может сказать, что познал её. Поиски истины радостны, ибо это бесконечный процесс познания и уразумения жизни. Они подобны течению воды. Множество ручейков, сливаясь, образуют реки, моря и океаны; множество усилий в поисках истины, сливаясь, ведут к безбрежному океану человеческого знания…
В 1900 году, когда в Китае шла война, Толстой вернулся к мысли об издании в России китайских философов. В его дневнике этого времени выписки из Конфуция перемежаются с грустными размышлениями о разбое великих держав в Китае и раздумьями о судьбах человеческой цивилизации.
12 ноября 1900 года Толстой записывает: «Ничего не пишу, занимаюсь Конфуцием и очень хорошо. Черпаю духовную силу. Хочу записать, как я понимаю теперь «Великое учение» и «Учение середины». И далее: «Думал о трёх статьях: 1) Письмо к китайцам, 2) о том же, что всё — на убийстве, и 3) что у нас, quasi-христиан, нет никакой религии». Не трудно предположить, что эти статьи были задуманы в связи с нападением европейских держав на Китай. В своём обращении к китайскому народу, которое он тогда только обдумывал, Толстой объявил, что западный мир держится на убийстве, и что у е вропейских христианских правительств нет и тени христианского человеколюбия.
Последующие обращения Толстого к Конфуцию были также связаны со стремлением распространить его учение в России и во всём мире. В 1908 году Толстой поддержал намерение своего знакомого П.А.Буланже написать брошюру о Конфуции. Она вышла в свет с включением статьи Толстого «Изложение китайского учения» в издательстве «Посредник» под заглавием «Жизнь и учение Конфуция». До этого, в 1888 году Толстой в беседе с английским социологом Уильямом Стэдом развивал идею создания Всемирной философской библиотеки, которая популяризировала бы учения Конфуция, Лао-цзы и других мыслителей древности. У.Стэд так передаёт мысль Толстого: «Он питает глубокое уважение к китайцам — Конфуцию, Менциусу (Мэн-цзы — К.Г.) и Лао-цзы. Их следовало бы издавать едва ли не в числе первых, так же как и книгу, излагающую сущность буддизма». В упоминавшиеся сборники для чтения писатель включил наряду с высказываниями других мыслителей 60 изречений Конфуция, взятых им из перевода, выполненного Д.П.Кониси, причём ни одно изречение не попало в сборники Толстого в том виде, в каком было взято: писатель сличил их с другими переводами и придал им необходимую краткость, ясность и афористичность.
В 1909 году Толстой вновь читал и перечитывал Конфуция с целью написать о нём. «Вчера занимался тоже Конфуцием, — пишет он в дневнике 8 апреля. — Кажется, можно написать». Об этом же он записывает 11 апреля и в последующие дни. 5 мая Толстой отмечает, что готовит книжки о Конфуции и Лао-цзы для издательства «Посредник». Но затем эта работа временно прерывается. В августе Толстой возвращается к ней, 24 августа снова пишет в дневнике: «Вечером читал Конфуция и говорил много и хорошо с Иваном Ивановичем об изданиях…»
Наряду с собственной работой Толстой помогает П.А.Буланже выпустить вторую книжку о китайском мыслителе. «Был Буланже, говорил с ним о Конфуции», — отмечает он 30 сентября.
В 1910 году, незадолго до смерти Толстого, новая книга П.А.Буланже вышла в свет. Лев Николаевич принял в подготовке её к изданию самое активное участие. Философия китайского мыслителя освещена в ней с позиции толстовства. Специалисты считают, что это ценный труд о великом философе древности.
***
Из других китайских философов Толстой знал последователя Конфуция Мэн-цзы (372—289 годы до н.э.). Этот философ развил и укрепил этику конфуцианства. Считая вслед за Конфуцием, что путь к счастью лежит через гуманность и покорность, достигаемые совершенствованием личности, Мэн-цзы провозгласил любовь и добро основами человеческой природы. В каждом человеке, утверждал он, заложены четыре этических начала: гуманность, долг, мудрость и покорность. Эти начала проявляются в свойственных человеческой природе четырёх чувствах: правды, сострадания, стыда и скромности. Назначение человека — развивать в себе эти чувства, дабы восторжествовали в нём главные этические начала, особенно гуманность и чувство долга.
Писатель не интересовался общими воззрениями Мэн-цзы, не углублялся в его метафизические построения. Единственное, что его интересовало, — это идея нравственного самосовершенствования, которую он понимал, как обычно, в соответствии с собственными взглядами. Вот как писатель изложил мораль Мэн-цзы в «Круге чтения»:
«Во всех людях есть чувство милосердия, стыда и ненависти к пороку. Каждый может посредством самовоспитания взрастить эти чувства или дать им завянуть. Чувства эти составляют часть самого человека, так же как и члены его тела. И чувства эти, так же как и члены тела, могут быть воспитаны. На горе Никоншау растут прекрасные деревья. Когда их стволы срезаны, вырастают постоянно новые побеги; если пустить по ним скотину, то гора сделается голой. Оголение горы не свойственно ей. Так же и развращение души: если мы допустим низкие страсти поедать благородные побеги милосердия, стыда, ненависти к пороку в нашем сердце, разве мы скажем вследствие этого, что всех этих чувств нет в сердце человека? Знать закон неба — значит развивать высшее свойство нашей природы».
Толстой всё же не прошёл мимо консервативных сторон философии Мэн-цзы. Он уловил их в одном наиболее близком ему пункте — в вопросе о всеобщей любви. Этот вопрос был предметом спора между Мэн-цзы и великим китайским философом Мо Ди (Мо-цзы, 479— 400 годы до н.э. — противник Конфуция, обосновывавший идею равенства всех людей) о всеобщей любви. В одном из фрагментов толстовского «Круга чтения» сказано: «Среди китайских мудрецов был один, Ми-Ти (Мо-цзы — К.Г.), который предлагал правителям внушать людям не уважение к силе, к богатству, власти, храбрости, а к любви. Он говорил: «Воспитывают людей так, чтобы они ценили богатство, славу, — и они оценят их. Воспитывайте их так, чтобы они любили любовь, — и они будут любить любовь». Мен-дзе, ученик Конфуция, не соглашался с ним и опровергал его, и учение Ми-Ти не восторжествовало».
Из этой записи, в которой нарочито упрощённо изложена суть полемики о всеобщей любви (напомним, что «Круг чтения» был рассчитан на массового, неподготовленного читателя), видно, что Толстой не всё одобрял в философии Мэн-цзы. Недаром он причислил его к тем китайским мудрецам, которые внушили людям «уважение к силе и богатству». Писатель стоял на стороне его противника — Мо Ди. Но это не мешало ему использовать некоторые положения Мэн-цзы, толкуя их по-своему.
Основой своего этического учения Мо Ди провозглашал — и это особенно привлекало Толстого — принцип цзянь ай (всеобщая любовь). Этот принцип Мо Ди полемически противопоставлял слабым сторонам конфуцианского принципа жэнь, который трактовался как безусловный долг низших подчиняться высшим. Мо Ди в противовес конфуцианцам утверждал, что все люди равны и поэтому должны пользоваться одинаковыми благами.
Толстой ознакомился с философией Мо Ди в 1884 году и сразу же выделил центральную мысль его этического учения — идею равенства и всеобщей любви Однако, занятый тогда изучением других мыслителей Востока, он не имел возможности углубиться в детали этого столь заинтересовавшего его учения. Вернувшись к нему в 1890 году, Толстой решил непременно ознакомить с учением Мо Ди широкие круги читателей и стал искать для этой цели помощника. 15 марта 1890 года он писал В.Г.Черткову: «Хорошая очень предстоит работа знающему по-английски… Это вот что: в китайских книгах, английских, забыл переводчика, которые были у меня и теперь у вас (Толстой имел в виду труд Джемса Легга «The Chinese Classics» («Китайские классики» — К.Г.), есть учение о любви Ми-ти. Помните? В учении Менция и Конфуция (в особенности Менция) есть опровержение этого учения. Так вот перевести всё это и составить книгу, в которой показать, что учение любви — как самое удобное (утилитарное) учение — предлагалось ещё вот когда и у китайцев и очень плохо опровергнуто и имело большую силу, — учение земное, утилитарное, без понятия об Отце и, главное, о жизни, то есть о жизни вечной. Очень бы хорошо было».
Впоследствии Толстой не-однократно возвращался к учению Мо Ди, и каждый раз у него появлялось желание написать о нём обстоятельный трактат (В.Г.Чертков эту работу не выполнил). Так, 5 ноября 1893 года он снова сообщил В.Г.Черткову: «Я пересматривал Лаодзе и теперь стал читать Legge, том, где Mih Te (Мо Ди — К.Г.), и мне хочется составить книгу о китайской мудрости, рассуждение о том, что природа человеческая добрая и природа человеческая злая, и что люди должны быть эгоисты, индивидуалисты, или должны быть любящими. Всё это мне очень, очень интересно и важно и хочется это сделать всем доступным и об этом написать». Однако этот замысел остался неосуществлённым.
Под конец жизни, протестуя против издания захлестнувших Россию лженаучных книг, противопоставляя им труды выдающихся мыслителей древности, Толстой в их числе снова назвал Мо Ди.
В 1909 году П.А.Буланже по настоянию Толстого написал брошюру об учении Мо Ди, и она была издана под редакцией Льва Николаевича. Получив брошюру за полгода до смерти, Толстой с горечью сказал: «Как странно звучит в наши времена, когда заговоришь о братстве, что должны быть братские отношения. Это нам при нашей жизни чуждо».
Как будто сегодня сказано…

http://www.china-voyage.com/