Я поблагодарил и поехал к этому дому. Постучал в дверь; на стук вышел хозяин.
   -- Это земская? -- спросил я его.
   -- Эта.
   -- Можно переночевать?
   -- Можно, отчего ж не можно милый человек, заходи скорей, а то морозно.
   Я слез с саней; вещи мои внесли за мной в комнату. Комната была хорошая, чистая, теплая. Пришла хозяйка. Я стал снимать верхнюю одежду. Она мне помогает, раздевает, а сама приговаривает:
   -- О, батюшка, мой свет, ну и замерз, совсем замерз. Вот на дворе мороз-то, терпеть нельзя. У меня чай готовый есть; выпейте, согреетесь.
   Пока у нас шел этот любезный разговор, вошел полицейский десятник и спрашивает меня:
   -- Вы откудова почтенный?
   -- С Карской области, -- ответил я ему.
   -- Приехали сюда к нам и дальше будете куда ехать?
   -- Да, буду ехать в Обдорск.
   Не кончился еще и этот разговор, смотрю, входит другой десятский.
   Они начали промеж себя говорить, а потом спрашивают у меня билет. Нужно, -- говорят, -- его в полицию прописать. Я достал билет и отдал им. Один из них унес его в полицию, а другой остался при мне. Хозяйка принесла чай, я пригласил десятского выпить стаканчик, а сам отказался, потому что чаю я не пил. Десятский выпил и обещался сейчас же принести паспорт, вышел из хаты да больше и не пришел до утра.
   Утром я пошел сам в полицию спросить паспорт.
   -- Еще ваш паспорт не прописан, вам его принесут на квартиру, -- ответили мне.
   Я вышел из полиции, пошел по улице и стал расспрашивать нет ли попутчиков в Обдорск. Мне указали одного купца; я зашел к нему и вместе с ним сговорились с оленьщиком ехать на другой день в Обдорск. Я пошел домой; только что пришел на квариру, как входит десятский и говорит мне:
   -- Вас просят в полицию.
   -- Хорошо, пойдем.
   -- Это вы Андросов? -- спрашивает у меня уездный исправник.
   -- Да, я самый Андросов.
   -- Вы едете в Обдорск к Веригину, мы вас туда не пустим.
   -- Почему?
   -- А вот потому, что у нас есть от губернатора предписание, чтобы соучастников Веригина не допускать до него. Он тут же нашел приказ от губернатора и прочел мне его.
   -- Я проехал несколько тысяч верст и сделал большие расходы; теперь осталось всего пятьсот верст, -- нет я не могу, я не вернусь назад, я поеду в Обдорск, -- сказал я исправнику.
   -- Я вам советую вернуться в Тобольск и попросить у губернатора. Он вам наверное разрешит, или же отсюда напишите прошение, а пока вы здесь у нас ноживете, -- советует мне исправник.
   -- Нет, это мне не подходяще, мне надо ехать. Я буду просить вас меня не задерживать, -- ответил я ему.
   Я начал лично просить исправника. Я его прошу о поездке, а он меня просит, чтобы не ездил. Так мы с ним тягались больше часу. Потом он меня попросил уйти. Я ушел, но паспорта мне не дали.
   Иду по улице; встречается мне русский человек и говорит:
   -- Я -- Николай Трофимович Изюмченко, знаком с Веригиным по переписке. Если желаете, пойдем ко мне, я вам покажу их письма.
   Этим меня он очень обрадовал. Я сейчас же отправился с ним на его квартиру. Вошли в маленький домик с двумя помещеньями. Смотрю, сидит старичек.
   -- А вот мой товарищ В. И., -- сказал Изюмченко, -- был офицером, да засудился с великим князем Михаилом. За это его разжаловали и сюда на три года сослали; а меня за отказ от военной службы на пять лет. Вот мы вдвоем тут и живем. Расскажите вы, как и зачем сюда попали?
   -- Я рассказал, что еду навестить Петра Васильевича Веригина, да вот задержали, отобрали паспорт, не дают и не позволяют ехать и рассказал все, что говорил исправник.
   Мы тут довольно долго проговорили. На другое утро я собрался и пошел в полицию. Прихожу и так нарочно строго спрашиваю писаря:
   -- Что-ж это вы со мной думаете делать? Взяли паспорт прописать, да двое суток держите.
   -- Разве вам до сего времени еще не передали вашего паспорта? -- с удивлением спросил меня писарь и сейчас же побежал и принес мне его. Я посмотрел -- прописан, поблагодарил и скорее ушел. Сделалось у меня легко на сердце; думаю: теперь я свободен и могу ехать в Обдорск, лишь бы оленей скорей пригнали. Сейчас же пошел к моим друзьям и рассказал им как все было и стал готовиться в путь. Пошел было на квартиру; только подхожу, смотрю бежит десятский.
   -- Вас просят в полицию.
   Я вернулся.
   -- Андросов, вы получили паспорт? -- спрашивает исправник.
   -- Да, получил.
   -- А вот я вас позвал, чтобы сказать вам еще раз чтобы вы не ездили, а то мы иначе, если поедете, арестуем вас.
   -- Извините, не могу изменить я своего плана и я поеду, -- ответил я ему. -- Прошу вас не препятствуйте мне, я уже и оленей нанял, -- и с тем вышел от него.
   Я ушел опять к своим друзьям. Исправник узнал, тем временем, что я хотел ехать с купцом, позвал купца и предупредил его, что ежели он поедет со мной, то его арестует и посадит в тюрьму. Купец оробел и попросил исправника, чтобы тот велел оленьщику вернуть мне задаток. Исправник отдал приказание. Я получил обратно три рубля и остался без оленей. Дело было уже вечером. Мои друзья не унывали и сказали мне, что все устроят. В. И. Г. ушел и через некоторое время привел с собой человека. Это был Березовский житель М. Ф. Стали советоваться. Решили, что я ночью выеду с проводником на лошади к Обдорску и проеду сорок верст до стоянки оленьщиков, там найму оленей и поеду дальше. За проводника согласился быть сам М. Ф. Я пошел на земскую квартиру, хотел переночевать там, но моя комната оказалась занятой. Я забрал все свои вещи и ушел ночевать к друзьям. Мы еще спали, когда к нам постучался десятский. Вошел, посмотрел что я здесь, немного побыл и ушел. Также приходил и днем раза два. Я догадался, что меня караулят. Я сказал об этом друзьям. Вечером опять приходит десятский, сел и разговаривает. Мы немного поговорили, а потом стали раздеваться ложиться спать. Десятскому некуда было деваться и он должен был уйти. Только что он ушел, мы сейчас забрали мои вещи и пошли кругом города по реке. Обошли на другой край, с большим трудом взлезли на противоположный крутой берег и вышли на условленное место, где уже стояла запряженная лошадь. Сейчас же сел я, сел проводник и еще третий, который должен был пригнать обратно лошадь, простились с друзьями и тронулись в путь. Ночь была темная, туманная, дорога не набитая, так что ехать было очень трудно и опасно, ехали, ехали мы и проводник увидел, что мы сбились с дороги. Походили туда -- сюда и порешили ехать дальше и как раз вскоре наехали на остяцкий чум. Сейчас попросили вывести нас на дорогу и эти добрые люди, несмотря на ночь, отрядили человека к нам в проводники. Молодой остяк запряг в легкие санки собаку и поехал; мы за ним. Скоро он нас вывел на дорогу, а сам вернулся. Стало светать. Через некоторое время мы встретили остяка, сидевшего в санках, запряженных парой оленей. Проводник мой сейчас с ним поговорил и сообщил мне, что нанял оленей. Я этому очень обрадовался. Мы поехали за остяком и вскоре доехали до кибитки. Смотрим, олени уже запряжены, -- (остяк приехал раньше нас). Сейчас их перецепили в наши сани. Мы зашли в чум немного обогреться у огня. Потом вышли, сели в санки и четверка оленей понесла нас так, как будто ветер. Мы проехали 220 верст до села Мужи всего в 15 часов нигде не останавливаясь. С Мужей мы должны были ехать семь верст на лошади до стоянки остяков. Ехали мы эти семь верст очень долго, -- лошадь была чересчур плохая, а дорога тяжелая. Как доехали до остяков, сейчас заказали оленей. Однако оленей собрали по тундре только к вечеру. Я с нетерпением ждал их так как очень боялся, что погоня из Березова догонит меня. Кажется если бы имел крылья, то так бы и полетел.
   Я прошу остяков скорее выезжать, но они и не думают торопиться. Поймали пять оленей и сами сели закусывать. Сейчас расстелили собачью шкуру мехом вниз, насыпали на нее какой-то сырой, мерзлой рыбы, сели кругом -- мужчины и женщины все вместе и начали ужинать. Ели эту рыбу без хлеба. Доев рыбы налили чайник, положив в него кирпичного чаю и поставили на огонь; как закипел, стали пить. Попили чай, принялись курить табак, и вот только тогда, когда это все они покончили, начали управляться в дорогу. Прежде всего запрягли оленей, всех пятерых в ряд и средним из них обрезали рога по самую голову, чтобы они не мешали бежать крайним; у крайних рога оставили. Выехали около полуночи. До Обдорска оставалось ехать двести пятьдесят верст. Этот переезд мы сделали медленно; ехали ночь от полночи, потом день, потом опять ночь. Оленей нигде не отпрягали и не кормили их. В трех местах подъезжали, к остякам, сами грелись и немного закусывали, а олени запряженные в это время отдыхали, лежа на снегу. Приехали мы на другую ночь до света в Обдорск и заехали на постоялый двор. (Оленей мы наняли и на обратный путь до Мужей, так что они должны были нас поджидать в Обдорске одни или двое суток).
   Мы условились, если будут спрашивать, говорить, что приехали откупить берег для рыбных промыслов. Когда мы вошли в комнату, в ней сидел какой-то усатый мужчина, пил чай и стал приглашать и нас. Я поблагодарил, а мой товарищ сел пить и стал с ним разговаривать. Тот спрашивает, откуда, по каким делам приехали и прочее. Мы отвечаем, что приехали из России, хотим купить место и заняться рыбными промыслами. Вообще много говорили мы о разных разностях. Потом мой товарищ заговорил с ним по-остяцки. После этого разговора, сообщает мне что человек очень надежный и что ему можно сказать зачем мы приехали и рассказать насчет свидания с Веригиным, -- он нам все устроит.
   Я согласидся на это и попросил скорей справить все это дело. Я остался в своей комнате, а Ф. пошел и передал тому человеку. Тот сейчас оделся, зашел ко мне и говорит:
   -- Вы здесь обождите, я сейчас иду к Веригину, -- и он ушел. Я зашел на кухню, стоявшей в одной связи с нашими комнатами. Там были две женщины, готовившие обед и старик, носивший дрова, воду и помогавший стрепухам. Я заговорил с ним. Старичек очень любезно принял мой разговор, так что не хотелось расстаться с ним. Тут как раз вошел тот самый человек, который пошел к Веригину.
   -- Видели Веригина? -- спросил я у него.
   -- Нет, -- ответил он кратко.
   -- По какому случаю?
   -- Это дело мое.
   Эти слова нанесли мне большой удар. Я отошел от него и подумал: "не заявил ли он в полицию?" Как раз приходит десятский и спрашивает у меня:
   -- Вы откуда прибыли?
   -- Из Березова, -- ответил я ему.
   -- А билет у вас есть?
   -- Есть.
   -- Давайте ваш билет сюда.
   -- Билета я вам не дам, -- ответил я ему, -- потому что у меня подвода обратно нанята, я завтра должен выехать, а вам отдать билет, вы его и продержите дня два или три, как в Березове.
   Он более ничего не сказал и ушел.
   Я подошел к старичку и спросил у него:
   -- Дедушка, что вы не знаете здесь Петра Васильевича Веригина?
   Он весело засмеялся и говорит:
   -- Как не знать! Во всем Обдорске только и есть один человек, что он, истинный поклонник Бога живого, Иисуса Христа!
   А можете вы указать мне их квартиру?
   -- С большим удовольствием, -- ответил дедушка, -- хотите сейчас пойдем?
   Я взял мальцу у Ф., оделся, пошел со старичком по улице и прошу его:
   -- Дедушка, если кто вас спросит обо мне, вы говорите, что зырянин.
   На улице с нами никто не встретился. Так мы вошли в дом, где жил Петр Васильевич. В доме залаяла собачка, отворилась дверь, вышла хозяйка и спрашивает:
   -- Что вам нужно?
   -- Вот зырянин хочет видеть Петра Васильевича, -- ответил дедушка.
   -- Какого? У меня их два, -- сказала хозяйка.
   -- Один Петр Васильевич вон стоит, -- сказал дедушка, -- нам он не нужен.
   -- А тот еще спит, -- ответила хозяйка, -- он поздно встает.
   За этими словами отворилась дверь с другой стороны, где мы стояли, и слышим, говорит оттуда мужчина:
   -- Кто тут? Пусть заходит.
   Я вошел в дверь и стал здороваться.
   -- Кто это? -- спросили они меня.
   -- Карской области Михаил Андросов, -- ответил я им. -- Меня арестовывают, нужно повидаться, и мы стали видаться по нашему обряду. Я стал передавать от родителей поклон.
   Тут же отворилась дверь и вошел урядник.
   -- Билет есть? -- спрашивает у меня.
   -- Есть, -- отвечаю.
   -- Миша, дай ему билет, -- сказал Петр Васильевич. Я достал свой билет. Петр Васильевич взяли, посмотрели и сказали:
   -- Да, билет хороший и время еще много до сроку, -- и отдали уряднику. Урядник ушел. -- Миша, разденься, -- сказал мне Петр Васильевич.
   Я разделся.
   -- Садись, расскажи мне о домашних.
   Я сел и стал рассказывать, как посажали в тюрьмы братьев Василия и Григория Веригиных, Василия Верещагина и других.
   Не успели мы много и поговорить, приходит урядник и говорит.
   -- Андросов должен итти сейчас в полицию.
   -- Поди Миша, чего они хотят и опять иди сюда, -- сказали Петр Васильевич, и опять повторили -- иди прямо сюда ко мне. Я пошел в полицию. Мне там сказали, чтобы я с десятским шел на свою квартиру.
   -- Мы тебя сейчас отправим назад, -- сказал полицейский, -- вот только оленей приведут.
   -- На что мне ваши олени? -- ответил я им, -- у меня нанятые стоят во дворе, я завтра сам уеду.
   Но меня не послушали и я пошел с десятским на квартиру.
   Приходит за нами Петр Васильевич и спрашивает:
   -- Почему вы ко мне не пришли?
   -- А вот он не позволяет, -- ответил я.
   -- А что ты мне письма привез? Если привез так передай.
   -- Мне хотя их и предлагали, но я не брал, -- ответил я Петру Васильевичу, -- а вот деньги есть и я достал и передал их.
   Себе на обратный путь оставил более двухсот рублей. Петр Васильевич ушел. Вошла полиция и стала пересматривать мои вещи. Осмотрели все, а потом стали обыскивать меня. Пересчитали мои деньги и спросили, сколько денег я передал Петру Васильевичу. Я им не сказал, потому что до этого нет им никакого дела. У меня нашли одну книжку, в которой были списаны молитвы; пересчитали сколько в книжке было листов и старший писарь положил ее себе в карман и затем все ушли.
   Приходит Петр Васильевич и говорит:
   -- Миша, идем ко мне обедать.
   -- Да вот он не дозволяет, -- ответил я ему.
   -- Дозволяет, -- и мы пошли вместе с десятским. Как раз надо было итти мимо полиции. Десятский забежал в полицию и сейчась же выбежал назад, идет с нами и прислушивается, что мы говорим промеж себя.
   Петр Васильевич сказал мне:
   -- Пусть по лету приедут ко мне человека три.
   -- Паспортов не дадут, -- ответил я ему.
Потом начали говорить о другом и так с разговором вошли в дом. Хозяйка подала обед. Сели мы за стол и все разговаривали. Они спрашивали, я рассказывал, что после Веригиных и Верещагина, еще молодых человек десять посадили в тюрьму, за то, что они, имея красный билет, заявили, что не пойдут на повторительную службу. Остальные все тоже резвятся и хотят сдать свои красные билеты, но мы их просим обождать до зимы, тогда, говорим, -- и сдадите. Рассказал также о елизаветпольских, что их очень много в тюрьме, а также и о том, как я виделся с Иваном Веригиным. Рассказал, как холодненских разослали с семействами в четыре уезда по Тифлисской губернии. Большая часть расселенных попало в два уезда: Горийский и Сигнахский, а в Душетский и Тионетский попало мало. Сказал о том, что человек пятнадцать были заключены в тюрьму, где они сидели три месяца. Их выпустили в скором времени из тюрьмы и они теперь вместе с семьями расселены по аулам грузин и осетин. На это Петр Васильевич сказал;
   -- Холодненских из тюрьмы выпустили, и ваших выпустят, да и мне осталось до срока полтора года; и меня может отпустят или может дальше еще куда сошлют.
   Десятник, молодой мальчик, сидел и слушал наш разговор, не говоря ни одного слова. Мы за обедом поговорили, а как кончили обед, вошел урядник и сказал:
   -- Иди, собирай свои вещи, сейчас поедешь назад.
   Я вышел с урядником и десятским. Идем мимо полиции, около полиции лежат запряженные в трех санях олени.
   -- Вот давно уже запряжены олени, ожидают вас, совсем на снегу померзли, -- сказал урядник.
   Пришли мы на квартиру, где был мой проводник М. Ф. Стал я собирать свои вещи, пришел и Петр Васильевич, смотрит на меня. Я стал обувать валенки.
   -- Дай я посмотрю, -- сказали они.
   Я подал одну.
   -- Это плохие, можно ноги поморозить, -- проговорили они и сняли свои и дали мне.
   -- Вот эти обувай.
   А мои взяли себе обули.
   Стало вечерить. Засветили светло; вошел другой полицейский десятник и говорит:
   -- Андросова просят в полицию.
   Пошел я с ним в полицию, вошел в дверь, смотрю у стола стоит Березовский старший надзиратель, которого я в Березове хорошо узнал.
   -- О чем требуете, -- спросил я.
   Он сейчас поворотился от стола, идет прямо ко мне, подошел близко и говорит:
   -- Это ты Андросов, хорошо сделал, что без дозволения нашего уехал.
   -- Да, для вас может и нехорошо, но для меня хорошо, -- сказал я ему.
   -- А вот я за тобой приехал, отсюдова вместе поедем.
   -- Хорошо.
   Сейчас внесли десятские мои вещи в канцелярию и сюда же вошел Петр Васильевич. Мы немного поговорили. Петр Васильевич дали мне 50 рублей.
   -- Вот это тебе, -- говорят.
   Я отказывался, но не мог отказаться.
   -- Доедешь до Березова, попроси уездного исправника, он тебя освободит. А если в Березове не освободят, то в Тобольске освободят. А потом поезжай в Архангельскую губернию, в Мезень, там навести Ванюшу Конкина и скажи ему, чтобы он старался к телесному труду приниматься, -- сказали Петр Васильевич.
   Тогда надзиратель сказал:
   -- Довольно вам разговаривать, Веригин должен выйти.
   Тогда Петр Васильевич вышли. Надзиратель стал отдавать приказ полицейским:
   -- Веригина сюда не пускать. Андросов будет ночевать здесь в канцелярии, а в каталажку его не сажайте, а то там холодно. -- Сказал и сам вышел в канцелярию, потом воротился и говорит:
   -- Вы Андросову все давайте, что он попросит: чаю, мяса, молока, масла словом все, что только попросит. Только, Боже вас упаси, вина не давайте. И он ушел.
   Остался сторож да два десятника. В канцелярии было тепло; я прилег около печки на кровати и задремал.
   Вдруг мне послышался разговор; смотрю стоит Петр Васильевич и на столе поставлен ужин.
   -- Вот я вам принес ужин, -- сказали они.
   Я поблагодарил. Стали разговаривать. Недолго говорили. Вошел урядник и говорит:
   -- Вы зачем зашли сюда? Вам нельзя заходить.
   -- А вот я принес брату ужин.
   -- Да, это ничего, а теперь, прошу вас, выходите.
   Он вышел. Урядник снова приказал десятским:
   -- Больше в канцелярию Веригина не пускать.
   Я сел ужинать; урядник ушел. Потом опять вошел Петр Васильевич, принес бутылку молока и опять стали разговаривать. Десятские нам ничего не говорят. Еще немного поговорили, вошел урядник и опять попросил Веригина выйти. Веригин пожелал мне спокойной ночи и ушел. Пришел от них мальчик, собрал посуду. Я помолился Богу и лег спать. Это было в субботу под воскресенье. Утром встал, помолился Богу. Вошли в канцелярию Петр Васильевич. Поздоровались, поздравили с праздником, с воскресным днем и поговорили еще немного. Пришел урядник и опять прекратил наш разговор. Потом принесли нам обедать. Я пообедал. Тогда принесли мне Петр Васильевич сумку калачей на дорогу. Когда они подходили, десятские вышли из канцелярии и затворили дверь. Я остался однн. Его встретили в передней и ко мне не пустили. Петр Васильевич передали им сумку с калачами и сами ушли. Тогда десятские отворили дверь и говорят:
   -- Вот вам принес Петр Васильевич на дорогу.
   Привели оленей, стали мы собираться в путь. Собралось много народа к полиции. Было запряжено трое саней. Указали мне в какие сани садиться. Я сел в сани. Потом Петр Васильевич сказали надзирателю:
   -- Можно с братом проститься?
   -- Можно, -- ответил тот.
   Петр Васильевич поцеловали меня и говорят:
   -- Езжай, добрый тебе час, доедешь до родных, передай им от меня низкий поклон, всем родным и всем братьям и сестрам, скажи им, чтобы они старались жить во славу Божию и быть смиренными сердцами.
   Тогда надзиратель велел отойти Веригину, "а то вы все поучаете", -- сказал он.
   Петр Васильевич отошли и говорят:
   -- Ты что Миша приезжал, дело какое было?
   -- Приезжал я вас навестить, все рассказать, а потом может и дело было бы, а тут вот не позволяют говорить, -- ответил я.
   Тогда Петр Васильевич громко сказали, так что вся толпа народа слышала:
   -- У вас правительственные старшины, вы им жалованья не платите, а то они вас разорят.
   Тогда в передние сани сел назиратель, в задние десятский, а я в середних.
   -- Трогай, -- закричал надзиратель.
   Дали ходу оленям и мы уехали...

Примечания Владимира Бонч-Бруевича.

ВЗЯТО ИЗ КНИГИ
"Материалы к истории и изучению русского сектантства, выпуск 1-й. Письма духоборческого руководителя Петра Васильевича Веригина".
Под редакцией, вступительная статья и примечания Владимира Бонч-Бруевича, предисловие Владимира и Анны Чертковых.
Издание "Свободного слова", No 47. Christchurch, Hants, England, 1901.

Lib.ru/Классика