ПУТЕШЕСТВИЕ К П. В. ВЕРИГИНУ 158)

Рассказ духоборца И. П. Обросимова. 159)

  
   Жившим в ссылке с 5 июля 1895 г., расселенным по горам кавказским, нашим братьям, вздумалось навестить своих братий, сосланных в Сибири. В Тобольской губернии, Березовского округа, в селении Обдорск находится Петр Васильевич Веригин. Порешили поехать Ивану Парамоновичу Обросимову.
   Взял Обросимов с собой денег двести пятьдесят рублей, из которых должно было взять за уплату дороги, а остальные деньги желали бы передать Веригину для помощи ему. Я поехал в 1896 г. 24 мая. Проехал я Россию благополучно, наконец, проезжаю и Тобольск. Пятьсот верст от города Тобольска остановился в селении Самарове Березовского округа; нужно было мне поворотить на Березов, и я ехал по реке Иртышу, который впадает в реку Обь. В Самарове я дожидал два дня какого-нибудь парохода, идущего в Березов. Жители Самарова говорят, что в Березов пароходы не пойдут ближе 1-го сентября. Я нанял себе маленькую лодку, на которой бы поместились 6 человек. Плыть нужно было еще 1000 верст до Обдорска. Были уже в готовности отправиться. Вдруг приходят два парохода на пристань. Я побежал спросить, может быть идут по моему пути. Спросил у матроса:
   -- Куда путь держите?
   Он ответил:
   -- В Томск.
   Я воротился назад. Вдруг догнал меня офицер с маленьким парнем; поздоровались и пошли вместе; разговаривали кое о чем. На расставаньи он спросил меня:
   -- Ты, кажется, дальний?
   Я ответил:
   -- Да, дальний, с Кавказа.
   Более ничего не сказал, пошел от меня. Я прихожу на свою квартиру, меня спрашивают мои лодочники, которые будут везти:
   -- Что едем или нет?
   Я говорю:
   -- Да, едем теперь.
   Зашел в комнату и сел закусить, пока управляются с лодкой, и потом ехать. Вдруг входит десятник, зовет меня в правления. Тогда я сказал:
   -- Ну, теперь осталась наша езда.
   Они вскрикнули:
   -- Как, почему?
   Я уверяю их, что дальше не поедем. Вхожу я в управление и вижу того самого офицера, с которым шел с пристани. Он сказал:
   -- Вот уже знакомый человек, и я призвал тебя спросить ваши виды, кто вы такие и откуда приехали и куда едете?
   Я ответил:
   -- У меня вида никакого нет.
   Он соскочил со стула и крикнул:
   -- Как это нету никакого вида?
   Я говорю ему:
   -- Потому никакого вида нету, что нам их не дают.
   Он как бы в испуге крикнул на меня:
   -- Я вас арестую!
   Я сказал:
   -- Дело ваше арестовать, только я ничего не сделал подобного аресту. Я желал бы, чтобы вы меня пустили, я не желаю, чтобы беспокоить напрасно людей хлопотать за меня.
   Он ответил:
   -- Теперь я не могу отпустить тебя, я предоставлю вас в Тобол.
   Начал писать мои показания в протокол. Потом отобрал у меня деньги 213 р. и 21 коп., меня посадил в кутузку. Дело было вечером 13 июня. Я ночевал всю ночь на ногах, потому что было очень много клопов: как муравьев в кочке муравейной. Показалась мне эта ночь очень длинной. На утро отправляют меня в обратный путь. Я попросил заседателя, чтобы дал мне денег 5 руб. Хороший был человек, выделил из моих денег и дал мне на руки, и казенных порционных -- 4 копейки в сутки на 6 дней; а до Тобола нужно плыть 11 дней. И я молю Бога за этого человека, доброго душой, пошли ему, Господи, доброго здоровья; пришлось бы мне побыть несколько суток голодному.
   Плыли мы по реке Иртышу 11 дней. На каждой станции сменялся только народ, который везет меня, и каюк, на котором плывем, а я все один, день и ночь на воде; сильные комары и оводы не дают покоя, а более еще боюсь спать: -- как бы не бросили в реку, и скажут -- сгинул. И так беспокоился все 11 дней.
   Привезли меня в тобольскую тюрьму. Я был очень рад такому месту отдохнуть, я думал, что денька два или три, а потом отдыхал я аккурат восемь месяцев. Справки мои ходили на Кавказ.
   Как мне было страшно привыкать с таким народом: половина головы бритая, кандалами гремят.
   Думаю себе: "Господи, за что страдают здесь столько людей, истомленных, истощенных, телом на вид как желтая дыня". Очень мне было жалко смотреть на них, но все-таки я познакомился скоро с своими седоками. Меня не выпускали из тюрьмы; 5Ґ месяцев я не видал земли, сидел в камере. Пища у меня была -- ржаной, сырой хлеб и вода, больше ничего. Просидевши эти месяцы, стали меня пущать на двор. Первый раз, когда я вышел на свет, я глотал много воздуха: так он был мне приятен, как сотовый мед. Я в то время познакомился с клюшниками: мне можно стало писать письма, также и получать. Я стал просить прокурора, который ходил каждую неделю в тюрьму, чтобы он дал мне моих денег 15 рублей, потому что я из котла никакой пищи не употребляю, и я совсем ослабел. Он с удовольствием сказал:
   -- Я постараюсь выручить эти деньги.
   Так и сделал мне одолжение. Через неделю дали мне денег. Сейчас же я выписал два фунта кирпичного чаю и десять фунтов сахару, полпуда белого хлеба и оделил своих седоков, -- как они были мною довольны. И каждый месяц я выписывал им в это число чай и сахар.
   Они говорят:
   -- Мы оживились и не знаем, за кого тебя ночесть, наверно за милостивого Филарета.
   Я поблагодарил их и сказал:
   -- Я недостоин милостивого Филарета, а только хочу творить милость каждому человеку, чем только могу.
   И когда я стал уходить из тюрьмы, многие плакали и я простился с ними любовно; и отправили меня этапом с такими, которые были осуждены на Сахалин и на каторгу. Шел я этапом, -- по три месяца оставался в каждой тюрьме; был скован с каторжниками рука с рукой. Время было сначала зимнее, 20 февраля; кое-где доводилось от железа рукам так холодно, что с рук, где касалось железо, там шкура слезла, а на ногах послезала почти вся, так что было больно ходить. Когда дошли до России, то повезли по железной дороге в арестантских вагонах, а как привезут в город, например, в Москву, то опять сейчас сковывают нас попарно и гонят через город в пересыльную тюрьму. А как приведут на железную дорогу, то опять раскуют. Спутников моих везли по Лозово-Севастопольской дороге, а там отправили их через Одессу, на Сахалин, а меня этапом в Горийскую тюрьму. Пробыл там одни сутки и, наконец, освободили меня, 5 мая 1897 г. Спустя 5 месяцев после моего освобождения, меня посадили еще на месяц в Тионетском уезде. Сидел вместе с грузинами, с которыми ничего не мог говорить, а за что сидел и сам не знаю.
   А только наши братия не унывают. Как дал я знать домой, что меня арестовали в Тобольске и не доехал я до П. Веригина, там сейчас следом выехал Андросов. Его тоже на пути задержали, но только в тюрьму не посадили, потому что трое знакомых людей по телеграфу поручились за него. Отправили этапом в Карс. Ну, и что же? За ним опять еще другой поехал.... Уж кто-нибудь да попадет до места; уж как там не лови, а, всех не изловишь. И нельзя нам забывать и покинуть человека в изгнании, который двенадцатый год сидит невинно.

Ив. Обросимов.

_______________________________________________________

 
  
   158) См. тридцать шестое письмо П. В. Веригина, стр. 94.
   159) Этот рассказ был уже напечатан в N 10 "Свободной Мысли", октябрь 1900 г., стр. 150. Женева.
_______________________________________________________

Примечания Владимира Бонч-Бруевича.

ВЗЯТО ИЗ КНИГИ
"Материалы к истории и изучению русского сектантства, выпуск 1-й. Письма духоборческого руководителя Петра Васильевича Веригина".
Под редакцией, вступительная статья и примечания Владимира Бонч-Бруевича, предисловие Владимира и Анны Чертковых.
Издание "Свободного слова", No 47. Christchurch, Hants, England, 1901.

Lib.ru/Классика