ПИСЬМО ПЕРВОЕ 170)
Дорогой брат!
И. М. Трегубов переслал мне ваше письмо к нему и я очень радовался, читая его, радовался тому, что узнал про вас и как будто услыхал ваш голос, понял, о чем вы думаете, как думаете и чем живете.
----------
170) Это письмо было уже напечатано в "Свободной Мысли" N 11 (ноябрь) 1900 г. Женева.
Прим. В. Б. Б.
---------
Вижу из письма вашего, что вы живете в духовном мире и заняты духовными вопросами. А для блага человека это главное, потому что только в духе человек свободен и только духом творится дело Божие и только в духе человек чувствует себя в единении с Богом, так как "Бог есть дух". Мысли, высказываемые вами в письме о преимуществах живого общения над мертвой книгой, мне очень понравились и я разделяю их. Я пишу книги и потому знаю весь тот вред, который они производят, знаю, как люди не желающие принять истину умеют не читать или не понимать того, что им против шерсти и обличает их, как перетолковывают и извращают, как они перетолковали Евангелие. Все это я знаю, но все-таки считаю в наше время книгу неизбежною. Я говорю: в наше время, в противоположность временам евангельским, когда не было книгопечатания, не было книг, и средство распространения мыслей было только устное. Тогда можно было обходиться без книги, потому что и у врагов истины не было книги; теперь же нельзя предоставлять одним врагам это могущественное орудие для обмана и не пользоваться им для истины. Не пользоваться книгой или письмом для передачи своих мыслей или восприятия мыслей других людей все равно, что не пользоваться силой своего голоса для передачи сразу многим людям того, что имеешь сказать, и своим слухом для того, чтобы понять то, что громко говорит другой человек, а признавать возможность передачи и восприятия мыслей только один на один или шепотом. Письмо и печать только увеличили в тысячи, сотни тысяч раз число людей, которым может быть слышен выражающий свои мысли, но отношение между выражающим и воспринимающим остается то же: как в устной беседе слушающий может вникнуть и понимать или может точно также пропускать мимо ушей то, что ему говорится, то же и в печати; как может читающий книгу вкривь и вкось перетолковывать ее, также и слушающий ушами; как в книгах можно -- как мы это и видим -- много писать лишнего и пустого, так точно можно и говорить. Разница есть, но разница иногда в пользу устного, иногда в пользу печатного общения. Выгода устной передачи та, что слушатель чувствует душу говорящего, но тут же и невыгода та, что очень часто пустые говоруны, как напр. адвокаты, одаренные даром слова, увлекают людей не разумностью речи, а мастерством ораторского искусства, чего нет при книге; выгода другая устной передачи та, что непонявший может переспросить, зато невыгода та, что непонимающие, часто нарочно непонимающие, люди могут спрашивать то, что не нужно, и перебивать ход мысли, чего тоже нет при книге. Невыгоды книги те, что во 1-х бумага все терпит и можно печатать всякий вздор, стоющий таких огромных трудов рабочих, бумаги и типографщиков, чего нельзя делать при устной передаче. потому что вздор не станут слушать; во 2-х те, что они (книги) разрастаются в огромном количестве и хорошие теряются в море глупых, пустых и вредных книг. Но зато выгоды печати тоже очень велики и состоят главное в том, что круг слушателей раздвигается в сотни, тысячи раз против слушателей устной речи. И это увеличение круга читателей важно не потому, что их становится много, а потому, что среди миллионов людей разнообразных народов и положений, которым доступна книга, отбираются сами собой единомышленники, и благодаря книге, находясь за десятки тысяч верст друг от друга, не зная друг друга, соединяются в одно и живут единой душой и получают духовную радость и бодрость сознания того, что они не одиноки. Такое общение теперь я имею с вами и с многими и многими людьми других наций, никогда не видавших меня, но которые мне близки больше моих сыновей и братьев по крови. Главное же соображение в пользу книги то, что при известной степени развития внешних условий жизни, книга, печать вообще сделалась средством общения людей между собой и потому нельзя пренебрегать этим средством. Столько вредных книг написано и распространено, что противодействовать этому вреду можно только книгой же. Клин выбивать клином. Христос сказал: "что я говорю вам на ухо, то будете говорить с крыш". Это самое провозглашение с крыш и есть печатное слово. Печатное слово есть тот же язык, только хватающий очень далеко, и потому к печатному слову относится и все то, что сказано об языке: им же благословляем Бога и им же проклинаем человеков, сотворенных по подобию Божию; и потому нельзя не быть достаточно внимательным к тому, что говоришь и слушаешь, также как и к тому, что печатаешь и читаешь. Пишу все это не потому, чтобы думать, что вы иначе думаете (из вашего письма вижу, что вы так и понимаете это), но потому, что эти мысли пришли мне в голову и захотелось поделиться ими с вами. В особенности полюбилось мне в письме вашем то, что вы говорите о том, что "если бы мы сохранили все, данное уже свыше нам, то вполне бы были счастливы. А то, что необходимо и законно, то непременно должно быть в каждом и получается непосредственно свыше или от самого себя." -- Это совершенно справедливо, и я точно также понимаю человека. Всякий человек несомненно знал бы всю истину Божию, все то, что ему нужно знать для того, чтобы исполнять в этой жизни то, чего хочет от него Бог, если бы только эта открытая человеку истина не затемнялась бы ложными толкованиями человеческими. И потому для познания Божеской истины человеку нужно прежде всего откинуть все ложные толкования и все соблазны мирские, влекущие его к принятию этих толкований, и тогда останется одна истина, которая доступна младенцам, потому что она свойственна душе человеческой. Трудность же главная в том, чтобы, откидывая ложь, не откинуть вместе с ней и часть истины, и в том, чтобы разъясняя истину не ввести новых заблуждений.
Благодарю вас, любезный брат, за поклон, который вы прислали мне. Пишите мне, если ничто этому не помешает, в Москву. Не могу ли чем нибудь служить вам? Вы меня очень обрадуете, если дадите какое-либо поручение.
Братски обнимаю вас.
Лев Толстой.
21 ноября 1895 г.
ПИСЬМО ВТОРОЕ
Дорогой друг!
Вчера получил ваше письмо и спешу отвечать. Письма до вас и от вас ходят долго, а жить мне остается не долго.
В ваших доводах против книги очень много есть справедливого и остроумного -- сравнение с фельдшером и врачом, -- но все они не основательны, главное потому, что вы сравниваете книгу с живым общением так, как будто книга исключает живое общение. В действительности же одно не исключает другого и одно помогает другому.
По правде скажу вам, что ваше упорное возражение против книги показалось мне исключительным сектантским приемом защиты раз принятого и высказанного мнения. А такая исключительность не сходится с тем представлением, которое я составил себе о вашем уме и главное вашей сердечности и искренности. Бог ведет людей к себе и к исполнению своей воли всеми путями: и сознательным, когда люди стараются исполнять Его волю, и бессознательным, когда они делают, как думают, свою волю.
Для совершения воли Бога, для исполнения Его царства на земле, нужно единение людей между собой, чтобы все были едины, как Христос сознавал себя единым с Отцом. Для этого же единения нужно: одно внутреннее средство: познание и ясное выражение истины, такое как то, которое было сделано Христом, которое соединяет всех людей, и другое внешнее средство: распространение этого выражения истины, которое совершается самыми разнообразными путями: и торговлей, и завоеваниями, и путешествиями, и книгой, и железными дорогами, и телеграфами и еще многими другими способами, из которых некоторые, как завоевания я должен отрицать, но другие, как книгу и быстрые способы сообщения я не имею основания отрицать и, если не хочу лишать себя удобного орудия служения Богу, не могу не пользоваться. То же возражение, что для книги и железных дорог нужно лезть под землю за рудой и в доменную печь, то это же нужно делать и для сошника, лопаты, косы. И в том, чтобы лезть под землю за рудой, или работать у доменной печи нет ничего дурного и я когда был молодым, да и теперь всякий хороший молодой человек охотно полезет под землю из молодечества и будет работать железо, если только это не будет принудительно и будет продолжаться не всю жизнь его и будет обставлено всеми удобствами, которые придумают наверно люди, если только все будут работать, а не одни наемные рабы.
Ну, не будем больше говорить об этом, но только верьте мне, что если я пишу вам то, что пишу, то никак не потому что я много писал книг и пишу еще -- в том, что самая простая, хорошая жизнь дороже самых прекрасных книг, я всей душой согласен с вами -- и не потому даже, что благодаря книгам я вхожу в общение -- как нынешней осенью с индусом, разделяющим совершенно наши христианские воззрения и приславшим мне английскую книгу своего соотечественника, излагающую учение браминов, совпадающее с сущностью учения Христа, и еще вошел в общение с японцами, исповедующими и проповедующими чисто христианскую нравственность, из которых двое на днях посетили меня. Не это побуждает меня не соглашаться с вами и не отрицать книгопечатания также, как железные дороги, телефоны и тому подобное, а то, что когда я вижу на лугу муравьиную кочку, я никак не могу допустить, чтобы муравьи ошибались, взрывая эту кочку и делая все то, что они делают в ней. Точно также глядя на все то, что в материальном отношении сделали люди, я не могу допустить, что все это они сделали по ошибке. Как человек, (а не муравей), я в человеческой кочке вижу недостатки и не могу не желать исправить их, -- в этом состоит мое участие в общей работе, -- но желаю я не уничтожить всю кочку человеческого труда, а только правильнее разместить в ней все то, что размещено в ней неправильно. И неправильно размещенного в человеческой кочке очень много, о чем я писал и пишу, болел и болею и стараюсь, по мере сил, изменить.
Неправильно в нашей жизни во-первых и прежде всего то, что средство поставлено целью, что то, что должно быть целью -- благо ближнего -- поставлено средством, то есть что благо человека, самая жизнь его, жертвуется для произведения орудия нужного иногда всем людям, а иногда нужного только для прихоти одного человека, как это происходит, когда жизни человеческие губятся для производства нужных только некоторым, а иногда и никому ненужных и даже вредных предметов. Неправильно то, что люди забывают, забыли, или не знают, что не только для производства зеркала, но ни для таких самых важных и нужных предметов, -- как сошник, коса, -- не может и не должна быть погублена не только жизнь, но не может быть нарушено счастие ни одного, самого кажущимся ничтожным, человека, потому что смысл жизни человеческой только в благе всех людей. Нарушить жизнь и благо какого-нибудь человека для блага людей все равно, что для блага животного отрезать у него один часть тела.
В этом страшная ошибка нашего времени; не в том, что есть книгопечатание, железные дороги и тому подобное, а в том, что люди считают позволительным пожертвовать благом хоть одного человека для совершения какого бы то ни было дела. Как только люди потеряли смысл и цель того, что они делают (цель только одна, благо ближнего), как только решили, что можно пожертвовать жизнью и благом живущего всем в тягость старика или хоть идиота, так можно пожертвовать и менее старым и менее глупым и нет предела, можно всеми жертвовать для дела. Вот это неправильно и с этнм надо воевать.
Надо, чтобы люди понимали, что как ни кажется нам полезными и важными книгопечатание, железная дорога, плуг, косы, не нужно их, пропади они пропадом до тех пор, пока мы не научимся делать их не губя счастие и жизнь людей. В этом весь вопрос и в этом вопросе обыкновенно путаются люди, обходя его то с той, то с другой стороны. Одни говорят: вы хотите уничтожить все то, что с таким трудом приобрело человечество, хотите вернуться к варварству, во имя каких-то нравственных требований. Нравственные требования неправильны, если они противны благосостоянию, которое достигает человечество своим прогрессом. Другие говорят -- я боюсь, что вы этого мнения и мнение это приписывают мне, -- что так как все материальные усовершенствования жизни противны нравственным требованиям, то все эти усовершенствования сами по себе ложны и надо их оставить. Первым возражателям я отвечаю, что уничтожать ничего не нужно, а нужно только не забывать, что цель жизни человечества есть благо всех и что по этому, как только какое-нибудь усовершенствование лишает блага хоть одного, это усовершенствование надо бросить и до тех пор не вводить, пока не найдется средство производить его, пользоваться им, не нарушая блага хотя бы одного человека. И я думаю, что при таком взгляде на жизнь, отпадет очень много пустых и вредных производств, для полезных же очень скоро найдутся средства производить их не нарушая блага людей. Вторым возражателям я отвечаю, что человечество, перейдя от каменного периода к медному, железному и потом дойдя до теперешнего своего материального положения, никак не могло ошибиться, а следовало неизменному закону совершенствования и что вернуться назад не то что не желательио, но также невозможно, как сделаться опять обезьяною, да и что задача человека нашего времени состоит совсем не в том, чтобы мечтать о том, чем были люди и как бы им опять сделаться такими, какими они были, а в том чтобы служить благу людей теперь живущих. Для блага же теперь живущих людей нужно то, чтобы одни люди не мучали и не угнетали других, не лишали бы их произведений их труда, не принуждали бы их работать ненужные им вещи или такие, которыми они не могут пользоваться, главное, не считали бы возможным и законным, во имя какого бы то ни было дела или материального успеха, нарушать жизнь и благо ближнего или, что тоже самое с другой стороны -- не нарушать любовь. Только бы люди знали, что цель человечества не есть материальный прогресс, что прогресс этот есть неизбежный рост, а цель одна -- благо всех людей, что цель эта выше всякой цели материальной, которую могут поставить себе люди и тогда все станет на свое место. И вот на это-то и должны люди нашего времени направлять все свои силы.
Плакаться же о том, что люди не могут теперь жить без орудий, как лесные звери, питаясь плодами, все равно, что мне, старику, плакаться о том, что у меня нет зубов и черных волос и той силы, которая была в молодости. Мне надо не вставлять зубы и подкрашивать волосы и не делать гимнастики, а стараться жить так, как свойственно старику, ставя на первое место не дела мирские, а дело Божие -- единения и любви, допуская дела мирские только в той мере, в которой они не мешают делу Божьему. Тоже надо делать человечеству в его теперешней поре жизни.
Говорить же, что железные дороги, газ, электричество, книгопечатание вредны, потому что из-за них губятся людские жизни, все равно, что говорить, что пахать и сеять вредно только потому, что я не во время вспахал поле, дал ему зарости, а потом посеял не запахав, то есть сделал раньше то, что следовало бы сделать после.
Очень мне было радостно то, что вы пишете о своей жизни и о том, как вы, прилагая к ней то, что исповедуете и в тех тяжелых условиях, в которых находитесь, трудом добываете пропитание. Ни в чем, как в этом не познается искренность человека. Я очень плох в этом отношении стал теперь: так окружен я всякой роскошью, которую ненавижу и из которой не имею сил выбраться. По этому ваш пример поддерживает меня и я все-таки стараюсь.
Спасибо, что прислали выписку из дневника. По случаю выраженных там ваших мыслей, хотелось поделиться с вами некоторыми соображениями в этом же направлении. Сделаю это в другой раз.
Прощайте пока; пожалуйста, не позвольте себе недоброму чувству подняться против меня за возражения мои на ваши мысли, выраженные не только в письме ко мне, но и в письме к Ев. Ив. Вы мне очень дороги и я стараюсь как можно прямее, по-братски, относиться к вам.
Любящий вас Лев Толстой.
14 октября 1896 г.
Примечания Владимира Бонч-Бруевича.
ВЗЯТО ИЗ КНИГИ
"Материалы к истории и изучению русского сектантства, выпуск 1-й. Письма духоборческого руководителя Петра Васильевича Веригина".
Под редакцией, вступительная статья и примечания Владимира Бонч-Бруевича, предисловие Владимира и Анны Чертковых.
Издание "Свободного слова", No 47. Christchurch, Hants, England, 1901.
Lib.ru/Классика