Это цитата сообщения melancholy-sama Оригинальное сообщение
Maiden. Chapter I. The Stolen Happiness.
Фуффф...после дооолго и нудного написания предоставляю вам первую главу на суждение.
По вашим многочисленным просьбам вторым главным персонажем будет парень)) этим я вас обрадую сразу х)
приятного прочтения и пусть объём вас не пугает хД
Глава I
«Украденное счастье»
История о Зодиаке, главном духе, плотно связана с историей построения главного города Мемории – Эльвионе, столицы и центра всего их необъемлемого мира.
Есть легенда, что, собрав вместе остальных двенадцать погибших воинов в этом некогда пустом и мрачном пространстве, Зодиак распорядился воинам создать землю и небо, похожие на те, что были в прежнем Энсеме, который они навеки покинули. Воины его, испившие вместе с повелителем акроса и ныне тоже практически ставшие божествами, – позвольте мне для начала их перечислить: Овен, Рак, Скорпион, Лев, Стрелец, Близнецы, Дева, Козерог, Телец, Весы, Рыбы и Лев – благополучно справились с этой задачей. Близнецами, Весами, Водолеем – были созданы по повелению Зодиака небо и ветры, Девой, Козерогом и Тельцом – земля и растения, Скорпион, Рыбы и Рак - создали воду, за Стрельцом, Львом и Овеном остался огонь. Зодиак же возвёл Эльвион - «первый дом», в переводе с языка энсемцев, где поначалу и жили все тринадцать воинов, в единстве и гармонии.
Сначала, конечно же, это был небольшая каморка, а не целый метрополис, как ныне. Город же возводился не только властью Зодиака и его полубожественной мощью, полученной от Грани.
Души умерших при расколе Грани энсемцев посетили Меморию в огромном количестве. Они изнемогали от отчаянья, муки, печали, страха, устали, бродившие веками сквозь миры, не нашедшие себе лучшего пристанища чем этот обетованный мир. Бесплотные души были, конечно же, приняты Зодиаком, ведь великодушный мемория просто не мог истребить и без того несчастных собратьев или прогнать их, ведь он и сам когда-то вышел из их рядов, будучи ещё не пресытившимся акросом энсемцем, человеком как и они.
Он щедро одарил каждую душу новой жизнью и новой телесной оболочкой, но не многим дал он в руки ту силу, которой энсемцы владели при Грани, опасаясь, что история может повториться. И, как финал, дабы анархия, беспорядки, хаос и безрассудица больше никогда не правили умом этих полулюдей-полумемория, властвовать над ними он поручил своим воинам, конечно же, не обделив и себя господством над ними.
По крайней мере, такова она, легенда о создании Мемории, её жителей, её городов, построенных руками и магией этих же жителей. Правда ли это или ложь, знают только они, тринадцать королей, во главе со своим неизменным Зодиаком, правителем Эльвиона.
Но довольно нудных предисловий из лекций легенд. Настало время раскрыть вам врата самого города и начать настоящую историю. Ведь именно с этого момента она начинается. Да и не с бухты-барахты, а с одного знаменательного события, которого весь город ждал многие годы…
… Эльвион как никогда раньше был поглощён праздничным ажиотажем. Мемория не могли ни о чём другом думать, кроме как о наступающем торжестве и все улицы, все дома, все магазины были в небывалом оживлении и суете. Прекрасноликие дамы на каждой улице были наряжены как царицы, в самые лучшие и красивые платья. Все они, девушки-мемория и пожилые дамы, под стать своим кавалерам: молодым (и не особо) людям в роскошных костюмах, мантиях шитых золотом или серебром, или же и вовсе в доспехах и в вообще невообразимых нарядах, какие в человеческом мире никто никогда ещё не видывал. Везде и всюду можно было увидеть самых невообразимых мемория – даже порой не похожих на людей – имевший хоть какой-то отличительный признак, не делавший их похожим на человека: к примеру, крылья, хвосты, кошачьи уши, рога, чешую вместо кожи или вовсе химероподобный облик. Однако все различия во внешних данных среди мемория стирались и считались либо пустяком, либо преимуществом, но никак не недостатком из-за которого надо высмеивать…
Улыбались, встречаясь с прохожими, гордые стражники города, верные слуги Зодиака, одетые в лёгкие, парадные доспехи с гербом Мемория на груди, в серебряных шлемах с крыльями или забавными рожками. Вечно юные девушки-воины напоминали валькирий, одетых в изрядно «декольтированную» форму голубой или тёмно-фиолетовой расцветки, несущих копья и клинки со щитами в руках. Закалённые же в боях мужчины-стражи имели вид грозных викингов с седыми бородами и маленькими свирепыми глазками, сжимающих в руках массивные секиры. Но сейчас и кукольно-хрупкие девицы и грозные мужланы-стражники выглядели безобидно, явно не собираясь карать прохожего за малейшую провинность, приветствуя гостей Эльвиона предлагая им эскорт, сопровождение до самого замка Зодиака, где должно пройти торжество.
Распахнутые настежь двери магазинов, с доносящимся из них ароматом чего-то медово-сладкого и цветочного, заманивали последних покупателей, пестрящие аляповатыми вывесками и роскошными товарами на прилавках со скидками по случаю празднества. Второпях заканчивали украшать цветами дома самые медлительные и самые придирчивые горожане, развешивая тут и там цветочные гирлянды, хрустально-волшебные огни, флаги с гербами всех тринадцати держав Мемория и многим, многим прочим. Многие несносные крылатые малыши забрались на крыши, чтобы наблюдать с них за последними приготовлениями, совсем не боясь упасть. Многие уже начинали праздновать без данного им сигнала: многие развязные мемория, не дождавшись официального начала празднества, уже распевали во всю глотку песни, аккомпонимируя себе на всеобразных музыкальных инструментах, музыкой и танцами были заполнены целые кварталы и песни лились по ним реками.
И, казалось, все и вся в Эльвионе были счастливы до умопомрачения, такими радостными мемория ещё никто никогда не видел.
Но во всей этой пестрой толпе скрывался и тот, чья душа не была пронята праздником, на чьих губах не играло и тени улыбки, чьи мысли были далеко отсюда, кто был целиком и полностью погружён в тяжелые думы и печаль, тянувшуюся длинным чёрным шлейфом за ним.
Невысокий мемория, облачённый в белоснежную мантию с серебряными узорами и нашивками на нём, неспешным белым призраком скользил по рыночным улицам. Капюшон почти полностью скрывал его лицо, были видны только жемчужные волосы, переливающиеся перламутром на свету, и нижняя часть лица. Сама же мантия-плащ плотно утягивала и тонкие ручки, и изящные изгибы плеч, имея при этом расширяющиеся в низу рукава, и стройный стан, имея широкие полы, украшенные великолепными нашивками. Воротник и плечи отделаны серыми перьями, придавая толику ангелоподобности этой загадочной личности. На стройных ножках красовались сапоги по самые икры, на этот раз ничем не украшенные, но заметно дорогие и качественные, способные выдержать ещё очень многие года безостановочной ходьбы.
По всем признакам – это аристократ, кто-то из слуг или приближённых Зодиака. Вот что делать кому-то из слуг повелителя мемория на улице, рядом со всякой челядью и иногородними гостями? Разве что шляться по улицам просто так или веселиться вместе со всеми. Но этот мемория явно не был настроен ни на то, ни на другое, выискивая что-то в торговых рядах, пролетая мимо прохожих, едва ли не сталкиваясь с ними, то проходя мимо размеренным шагом, а то несясь как метеор, словно боясь куда-то опоздать. Именно на эту загадочную личность стражники обращали больше всего внимания. Однако подходить близко и бесцеремонно срывать с неё капюшон никто явно не собирался, тем более арестовывать: разве это преступление – чувствовать гонящую куда-то прочь всеобщего веселья печаль и несчастье?
А в сердце этого мемория действительно поселилась всеуничтожающая боль, горе, которое может остаться там на долгие века. Сам этот праздник для него есть погибель. Ибо когда он закончится – его судьба будет решена навсегда. Грань одиночества пройдёт по его жизни, расщепляя её на До и После…
Нельзя этого допустить.
Мемория прибавил шагу, кинулся вперёд белой стрелой, готовый смести всё на своём пути. Готовый преступить законы Зодиака, совершить аморальный поступок, убить кого-то, сломать жизни миллионам таких же как он, испортить этот праздник жизни. И всё ради одной только одного эгоистичного желания – оставить свою жизнь неизменной, повернуть реку судьбы в другое русло, в более благополучное…
Небольшой магазинчик попался ему по пути. Вывеска над ним звучала многообещающе «Зельеварня» и для убедительности была изображена ведьма, хлопочущая над котелком, зачерпнувшая из него поварёшкой зелья, вливавшая его в рот какому-то безобразному клоуну, высунувшему змееподобный язык. А на витринах, за голубым стеклом и витражами с изображениями мистических животных, стояли всяческие настойки, припарки в красных баночках, пестики и ступки всех разновидностей, размеров и предназначений, а так же заспиртованные лягушки, черви и прочая гадость.
Поморщившись, мемория торопливо потянув ручку стеклянной двери на себя, буквально вбежав в помещение.
Ещё с порога он почувствовал едкую вонь, вдарившую в нос, так пахло, пожалуй, только гнилое мясо или древнее прокисшее лекарство, которое неунывающий аптекарь вдруг решил «оживить», придав товарный вид. Сам же аптекарь и впрямь занимался какими-то алхимическими опытами над своим товаром, поглощенный процессом настолько, что даже не заметил посетителя в своей захудалой лавке.
- Уходите! – тут же заворчал мемория-старик, не отрываясь от своих склянок. – Сегодня магазин закрыт! Скидок по случаю праздника не будет!
Пришедший явно эти слова проигнорировал: его внимательный взгляд скользил по полкам за спиной аптекаря, дрожащими губами он читал названия лекарств, пытаясь найти нужное. Время его поджимало. Он уже слышал, как на улице разом раздался торжествующий возглас народа, оповещающий о начале праздника.
- Ты что, глухой?! – возмутился старикан, оторвавшись от зелий, - Быть может, тебе ушные капли задаром отдать?! – аптекарь наконец поднял свои очкастые глазищи на мемория.
Каково же было его изумление, когда на белокожей щеке пришедшего он заметил странный значок, чёрную татуировку в виде полумесяца и крохотного цветка лилии раскрывшегося внутри этого полумесяца. Знак этот был понятен всем мемория, все они знали, кто имел право носить на теле подобный символ.
- О Великий Зодиак… - старикан поспешно протёр свои очки и вновь уставился на щёку пришедшего, - быть того не может. В мой магазин явились Его Вы…!
Мемория тут же зажал аптекарю рот, поднеся к губам палец руки, одетой в белую матерчатую перчатку, он призвал хранить того молчание. Никто не должен был знать о том, что он был в городе, что он был в «зельеварне». Иначе стройно построенный план рухнет и надежда рассыплется в пепел. Надежда восстановить справедливость.
- Мне нужен сильный яд, способный убить мемория с одной капли... - тихо прошелестел голос мемория. Его голос поражал своей благозвучностью, своим уважительно-подкупающим тоном, странной добротой в словах, ничем не прикрытой нежностью, ещё не сломавшийся голос, не сформировавшийся. Нетрудно понять, что подобный голос мог принадлежать только юному мемория, не достигшему совершеннолетия, стоящего на грани между останками отрочества и взрослой жизни.
Даже такие страшные слова об убийстве звучали из его уст соловьиной трелью, какой-то печальной песней о разрушенной мечте и о торжестве несправедливости.
- Да, да, конечно! – аптекарь моментально стал добреньким и послушным. Немного порывшись за прилавком он извлёк из запылившейся шкатулки нужное снадобье, уже правда порядком загустевшее и с облезшей этикеткой, на которой ещё можно было прочесть слово «силар».
Юноша-мемория кивнул, облизнув губы, запустив руку в карман мантии, нащупывая мешочек с деньгами. Конечно же он знал, что продажа ядов во всём Эльвионе и его окрестностях была строго запрещена, сам Зодиак наложил вето на любые смертельные отравы в своём городе. Но, поскольку приказ был издан сравнительно недавно, кое-где, в некоторых «зельеварнях» в закромах всё же остались бутылочки с запретным питьём, которые продавались по высоким спекулятивным ценам, бывшим не по карману даже многим аристократам.
Но счастье имеет большую ценность и ради него придётся преступить закон. Мемория был уверен в этом, ибо он не мог смириться с действительностью, ибо хотел всё изменить нечестным путём, отплатить за причинённую ему боль…
Бросив на прилавок звонко брякнувший мешочек, забитый до отказа серебром, юноша торопливо схватил снадобье, покуда никто не смотрел в сторону захудалой зельеварной лавки, поблагодарил аптекаря и пулей вылетел за дверь, на улицу, где разгоралось празднество. Аптекарю же осталось довольствоваться тем фактом, что в его лавке побывал один из свиты Зодиака…нет, кое-кто гораздо выше этого.
Задержав дыхание, прижимая к груди заветную бутыль, юноша скорее кинулся на главную площадь. Полдела сделано, осталось только свершить правосудие – лишить жизни того, кто осмелился отнять его радость, украсть единственное счастье. А хватит ли на это духу? Сердце мемория стучало с удвоенной скоростью – не то от быстрого бега, не то от предвкушения, не то от обычного страха…
Мимо мелькали всё те же горожане, приезжие, косящиеся на него с недоумением, как на сумасшедшего, словно подозревая в том, что он задумал неладное. Стражники тоже уже засуетились, прикрикивая на бежавшего, некоторые кинулись вдогонку. Если бы они заметили тщательно прикрытый капюшоном знак на его щеке, то упали бы перед ним на колени, рассыпаясь в извинениях и прося пощады и милости.
Но сейчас не об этом.
Прошмыгнув между столпившихся у обочины дороги, ведущей к замку Зодиака, мемория, встав в первые, ряды, не выслушивая брань стоящих рядом, журивших его за то, что так активно поработал локтями, что «распихал всех», чтобы только самому полюбоваться на парад.
Думаю, теперь, когда глаза мемория увидели виновников торжества, стоявших на платформе, украшенной белыми лилиями и розами и чудесными белыми лентами, когда уши его наполнил хор ликований и звон колоколов, я могу объяснить, что за праздник был сегодня в Эльвионе и почему мемория так пытался его предотвратить.
Обратите внимание на высокого, статного, крепко сложенного молодца, облаченного в доспехи из белой кожи и чистого серебра. Да того самого, стоящего посреди этой самой платформы, примеченной нашим молодым мемория, и обнимающего одной рукой за талию красивую девушку в белом платье с красными цветами, а другой приветственно помахивая всем пришедшим посмотреть на парад. Этот парень никто другой как старший сын самого Зодиака – Его Высочество принц Азраэль, весьма уважаемый человек в Эльвионе, в свои двадцать три года добившийся весьма многого: и воинской славы, как знаменитый полководец и истинный герой, не раз разбивший орды акроса, и как дипломат, помиривший множество враждующих держав, и как грозный противник в бою. Прозванный так же Ангелом Смерти, он поразил своим копьём не одно акросово отродие и не одного мемория, посмевшего дерзнуть бросить ему вызов.
Сегодня, как вы уже догадались, у Азраэля была свадьба, свадьба, которую ждал с надеждой весь Эльвион, прослышавший о том, что принц дал обет безбрачия и всё-таки нарушивший его, помолвившись втайне с дочерью Девы, девушкой, ныне стоявшей рядом с ним.
Однако стоит ли говорить о том, что будучи любимым сыном Зодиака, Азраэль очень часто пользовался своей славой и величием? Стоит ли упоминать о том, что он рассорил куда больше государств, чем примирил? Стоит ли говорить о том, он был гордецом, алчным, капризным, агрессивным, подлым мемория, при всей благородности своей внешности, способным на низкие и мерзкие поступки, только для того, чтобы добиться желаемого? Стоит ли говорить о том, какую подлость он совершил, чтобы эта девушка согласилась стать его женой? Стоит ли указывать на повязку на его правом глазе, на которой красовался символ, точно такой же, какой был на щеке нашего мемория в белой мантии?..
Юноша, смотревший на то, как Азраэль, довольно улыбаясь, словно наевшийся сметаны кот, обнимает свою невесту, зашипел, стиснув зубы, сжав руки в кулаки. На глазах его проступили слёзы необычного черного цвета. Ведь в нём, в сыне Зодиака, он признал своего главного врага, того, кто украл его счастье, того, для чьей чаши яд лежал в кармане его плаща. Ведь та девушка, которая сейчас смущенно улыбалась, отводя взгляд от ликующих горожан, была его возлюбленной, могла бы быть его невестой, если бы не вмешался Азраэль и соблазнил её…
Заметив ревнивый, полный ненависти взор на себе, принц стал выискивать своим соколиным взглядом осмелившегося так посмотреть на Его Высочество. Он без труда приметил стоявшего в первых рядах юношу в белой мантии и тут же усмехнулся одними губами, узнав его. Встретившись с юнцом взглядом, принц, словно собираясь ранить его сильнее, задеть его чувства, сделать больно настолько, насколько вообще можно, притянул к себе свою невесту и крепко поцеловал её. Девушка нисколько не сопротивлялась.
Юный мемория дернулся, словно как от удара, закрыв лицо руками, отвернувшись, чтобы только не видеть этого поцелуя. Неужели он уже запоздал с местью? Его любимая счастлива с другим, а на него, как всегда, ноль внимания, будто его вообще нет…
«Ты заплатишь, Азраэль, - тихо прошептал он, глотая слёзы, вновь повернувшись к принцу, - за все, что ты сделал…»
Как только свадебный кортеж несколько отдалился, мемория почувствовал, как кто-то схватил его за плечо, заставив вздрогнуть. В голове его тут же возникла страшная мысль о том, что его поймали, предварительно заметив в зельеварне, и теперь собираются арестовать. Но эта мысль быстро рассеялась, когда перед ним выскочила ладно построенная девушка-стражник, приклонившая одно колено, прижавшая кулак к груди и почтительно склонившая голову. Юноша обернулся, позади него стояли ещё две такие же стражницы.
- Ваше Высочество, принц Мэйден, - начала первая полушёпотом, опасаясь, что инкогнито юноши будет раскрыто, - вам нельзя здесь находиться, вы должны присутствовать во дворце на церемонии бракосочетания вашего брата Азраэля! Великий Зодиак будет разгневан вашей неявкой!
Теперь-то все карты раскрыты. Несмотря на то, что имя младшего сына Зодиака было произнесено вполголоса, взоры всех близстоящих мемория обращаются к нему, по толпе прокатывается нарастающий шёпот, кто-то пытается заглянуть под капюшон юноши, желая понять, действительно ли он принц или его перепутали.
Тот сам освобождает их от такого способа потешить своё любопытство и лёгким движением руки, будто бы фокусник, снимает со своей головы капюшон, позволяя искристо-белоснежным волнам волос вырваться из-под него и рассыпаться водопадом по плечам. Из толпы раздаются ликования, не менее громкие, чем при приветствии Азраэля и его невесты, многие кланяются Его Высочеству.
Этот юноша, Мэйден, был младшим сыном Зодиака и, наверное, самым нелюбимым. Пускай ему исполнилось всего лишь семнадцать, он был очень одарённым юношей, умным не по годам, начитанным, искушенным в дипломатии, политике и военной стратегии. Довольно многим он отличался от Азраэля, можно сказать был его полной противоположностью: сама его сущность воплощала собой добро, жизнелюбие, честность, беспорочность, верность и терпеливость. Посмей кто-то сейчас заявить о том, что видел, как принц покупает в аптеке отраву для своего брата, никто бы не поверил. Все мемория в Эльвионе почитали и любили Мэйдена гораздо больше чем Азраэля, ведь юноша мог наладить отношения с любым государством, в основном ведь он предотвращал конфликты в тех странах, в которых Азраэль уже успел посеять семена войны, правда, все такие вот «дипломатические неудачи» своего старшего, самого любимого сына Зодиак очень часто списывал на его непомерную вспыльчивость, высокомерие и рьяность.
Сама внешность у Мэйдена была какая-то подкупающая, аристократично красивая: у него были необычно яркие аквамариновые глаза, смотрящие с толикой какой-то детскости и любопытства; пушистые ресницы, блестящие так, словно их покрыл иней; правильные, не угловатые как у Азраэля и не кругловато-плавные как у сестры, черты лица; тонкие линии белых бровей; слегка полноватые губы, ныне сложенные в обворожительной улыбке; почти мраморно-беловатая кожа, которой бы не помешало немного загара или румянца; чётко выражавшийся на этой коже смоляно-чёрный знак луны и лилии, обозначавший принадлежность к роду Зодиака и дорожки от чёрных слёз. Однако среди мягких волн белоснежных волос юноши, одна прядь которых была украшена необычной заколкой и покоилась на плече, спускаясь почти до груди, можно было заметить что-то из ряда во выходящее. Ах да…как не кощунственно об этом говорить, но лоб принца украсил, вернее, исковеркал, небольшой рог, торчащий из под густой длинной чёлки, закрывшей половину лица юноши, портивший всё прекрасное личико Его Высочества и делавший его каким-то смешным…
Однако чего удивляться? Азраэлеву башку тоже украшали рога, и не один, а целых четыре. Потом я же предупредила вас про особенности мемория, не так ли?
- Позвольте препроводить вас в замок, Ваше Высочество, церемония уже скоро должна начаться, - предложила одна из стражниц, так и не поднимаясь с колен.
Мэйден только молча кивнул, пальцы его сжали пузырёк с отравой, лежащий в кармане, и сердце его заколотилось сильнее. В глазах своих верных слуг он воплощение справедливости, честности, самой благодетели Зодиака, он для них – надежда на то, что Зодиак не передаст трон заносчивому Азраэлю.
А после того как он свершит свою месть, подло, исподтишка отравив родного брата, что подумают о нём мемория всего Эльвиона, вся Мемория? Что запишут в летописи Памяти о нём? Что он «великодушный и правдивый отрок Зодиака, отважился на великий грех, дабы только потешить гордость свою и захватить престол»? А что скажет отец? Наверное, то же самое, что и всегда:
« Твоё появление было ошибкой, сын мой. Да будет скорейшая смерть тебе…»
Но Азраэль должен быть проучен раз и навсегда. Вот что решил для себя Мэйден, взбираясь вверх по ступенькам к парадному входу в замок. И пусть за это преступление его все возненавидят, пусть! Он никогда не был никем любим: ни своей потенциальной «невестой», которой он готов был принадлежать целиком и полностью, ни старшим братом, завидующем ему и всегда задирающим, делая пакости и обижая, ни другими братьями, высмеивающими его рог и вообще внешний вид, ни матерью, умершей сразу же после его рождения, ни отцом, великим Зодиаком, не признававшим в нём своё дитя первое время…
Вот уже несколько шагов разделяют юношу от главной залы, далее он идёт один, тихонько цокая каблучками сапог, почти что крадучись. Подойдя к полузакрытой двери залы, он сперва заглядывает внутрь. За ней: толпы гостей, разных послов от разных государств, все его братья, смотрящие на Азраэля с завистью, его учитель, до сих пор приглядывающий за младшим отроком Зодиака, господин Мимир. Далее его взгляд засёк священника, алтарь Зодиака и самого отца, величественно восседающего на троне, и стоящих перед ним Азраэля и его невесту.
Азраэль держа девушку за руки, во всеуслышанье произносил клятву вечной любви и верности, глядя прямо в её глаза. Даже со своей позиции Мэйден мог увидеть, сколько лжи было в этом взгляде, и как неискренне он произносил слова клятвы, исполнять которую конечно же не намеревался. Женился на ней он только ради того, чтобы позлить младшего братика, чтобы ему было больно и тошно существовать на этом свете…
Мэйдена словно молния пронзила в тот момент, когда Азраэль окончил клятву и священник объявил его брата и его невесту мужем и женой, и что сама Мемория будет стоять на защите их священного брака. Юноша, ничего не понимая, кинул взгляд на алтарь на котором стояли две чаши, которые по идее брачующиеся должны испить, перед клятвой перед лицом самого Зодиака – это часть священного ритуала, нарушать который нельзя ни в коем случае.
А если так, то принц может ещё успеть незаметно подлить яд в чашу Азраэля, попросившись на произнесение «торжественной речи»:
« Это вода из озера слёз. Пусть в этих двух чашах будут все слёзы, которые вы выплачете за свою жизнь. Пусть большие из них будут слезами радости, а не горя».
Собравшись с духом, пытаясь унять клокочущее в груди сердце, мемория, резко распахнув двери залы, вбежал в неё. Яркий свет брызнул ему в лицо ослепляя, блеск украшений залы резал глаза, взгляды всех гостей обратились к нему, священник испуганно попятился, нечаянно задев алтарь, с которого со звоном упали две пустые чаши…
Один лишь только Зодиак обратил на «нежеланного сына» меньше внимания, чем на какую-то мушку или таракашку.
- А-Азраэль! – крикнул запинающимся от волнения голосом Мэйден, заметивший и пустые чаши, и то, как игнорирует его отец, и то, как смеются братья и сестра среди гостей, и то, как грустно вздохнул господин Мимир.
Старший отрок Зодиака повернул к нему голову, зыркнув несколько злорадно и коварно. Взгляд его словно говорил: « Видишь, дорогой мой Мэй, как легко я забрал твоё «всё». Ты беспомощен. Ты опоздал. Что ты теперь сделаешь? Может, убьёшь себя?..»
- О, Вы только посмотрите, - губы принца растянулись в гадкой усмешке, голос его звучал несмотря на всю торжественность обстановки как-то холодно, в нём можно было услышать змеиное шипение и затаённую угрозу, будто бы лезвие, завёрнутое в вату, - кто пожаловал на скромный праздник жизни. Ах, да это же Его Высочество принц Мэйден! – последние слова Азраэль произнёс так, словно передразнивал какую-то впечатлительную девушку, впервые увидевшую его брата, - Проходи, проходи, рассказывай, с чем пожаловал?
Сколько же самоуверенности и сарказма было в голосе этого мемория, как же было больно юноше слышать их, ведь каждая его фраза, каждое острое словцо словно камнем падало ему на голову. Конечно же, Азраэль в праве упрекать его за то, что он сорвал церемонию, в праве быть хозяином праздника. Но всё же, зачем углублять и без того смертельную рану Мэйдена? За что?
- Брат мой…- пальцы мемория нащупали склянку с ядом в кармане, предназначавшуюся ранее для чаши жениха. Наверное, это единственный выход, который остался. Решение изменилось, омываемое черными слезами юноши, - позволь мне выпить за твоё счастье…
Азраэль усмехнулся, отдав приказ слугам принести чашу с вином для его брата. Кажется, то, что Мэй признавал безвыходность своего положения и полностью соглашался с произошедшим, льстило ему, тешило его самолюбие. Значит, он всё-таки поставил маленького «всезнайку» и никчёмного «любимца народа» на место, на которое ему уже указал даже сам Зодиак.
Однако каково же было удивление Азраэля, когда он увидел, как юноша извлекает из кармана небольшой пузырёк и делает несколько глотков из него. Вкус яда щиплет горло, сводит язык и мышцы лица, а он всё равно его проглатывает вместе со слезами и своей безысходностью и безвыходностью. Азраэль выиграл, Мэйден проиграл и этот жест, сделанный младшим братом, его слова только подтверждают это.
Боль, сочась гниющей раной, проходит расколом по всем ранее существовавшим радостным чувствам, по осознанию того, что его смерть останется незамеченной, сметённой временем, что ни одна слезинка не прольётся на его могилу, кроме слёз купленных за деньги равнодушных плакальщиц. Но смысл существовать Мэйдену? Смысл оставаться в этой холодной Мемории, где никто не ответил на его любовь, ни одна живая душа не откликивалась на отчаянные крики в пустоту, никто не замечал темных слёз на белых щеках, не видел всего хорошего, что он сделал для Эльвиона? Смысл продолжать жить, когда даже собственный отец говорит «…Да будет скорейшая смерть тебе»? Когда никто не кинется наперерез, не перехватит его руку, не отнимет эту злополучную бутыль и не скажет: « Не делай этого. Ты нужен мне»…
И Азраэль, наверное, всё же пожалеет…пожалеет, что Мэй не осушил всю склянку до последней капли, чтобы уж наверняка больше не увидеть этого взгляда чистых аквамариновых глаз, так долго искавшего ответ в глазах бессердечного мира.
Ноги юного мемория подкашиваются, недопитое снадобье выпадает из руки, оставляя тошнотворный след на белой матерчатой перчатке. Взгляд его мутнеет, силуэт усмехающегося Азраэля расплывается перед глазами, в ушах тонут крики толпы, тело почти бесшумно падает на пол, свинцовой тяжестью наполняются веки и сон мягкой вуалью накрывает почти что мёртвое тело принца…
…Но, быть может, Энсем дал бы ответ его беспристанной душе? Быть может, там он бы услышал голос?
Голос, который ласково позвал бы по имени. Голос того, кто мог бы предотвратить эту трагедию…