Наша Родина — вечный подросток —
верит на слово только царю.
Я недавно зашел в «Перекресток» —
очень дорого все, говорю!
Вы бы тактику, что ли, сменили —
с населением надо добрей:
килограмм охлажденной свинины
продается за двести рублей.
И хоть я не Гайдар и не Ясин,
и умом недостаточно крут —
механизм до обидного ясен:
перед нами торговый накрут.
Опустите вы цены, ребята,
на холодных своих поросят,
некошерную плоть, как когда-то,
продавая по сто пятьдесят!
Продавщица, не празднуя труса,
отвечает, горда и тверда,
что пошел бы я в «Азбуку вкуса»,
а могу и подальше куда.
И потопал я, солнцем палимый,
напевая трагический марш:
ведь не будут же с Быковым Димой
согласовывать цены на фарш!
Пусть он пишет, румян и беспутен,
в окружении муз и харит…
Но потом к ним отправился Путин —
очень дорого все, говорит!
Мы же в крепости, блин, осажденной,
нас не любит никто, хоть убей,
а свинины кило охлажденной
продается по двести рублей!
Улыбаясь, как внешний разведчик,
что попал в разработку к врагу,
Кобаладзе как главный ответчик
отвечает: «Понизить могу!»
Поглядев на исправленный ценник,
как глядят на поганую слизь,
удивительный наш современник
дал команду: «Пожалуйста, снизь».
Покупатели крякнули немо,
их глаза заблестели от слез:
половиною лучшей тандема
был решен наболевший вопрос!
Тем же вечером в ритме форсажа,
чтоб не сделалось худшей беды,
в «Перекрестке» была распродажа
уцененной премьером еды.
В магазине толпились до света,
раскупая дешевую снедь:
большинство понимало, что это —
ненадолго и надо успеть.
В одобрении были едины
даже те, что в инете тусят.
Килограмм охлажденной свинины
продавался по сто пятьдесят.
Внешний мир после кризиса жёсток.
Я, однако, грущу об ином:
почему он пошел в «Перекресток»,
а не в наш, например, гастроном?
Есть товаров значительный список,
что особенно нравятся мне, —
я успел бы молочных сосисок
оторвать по премьерской цене…
Но не ради же собственно мяса
от обычных занятий своих
я отвлекся, в течение часа
сочиняя пронзительный стих?
Километры о первом лице ведь
сочинил я рифмованных строк:
почему он сумел обесценить,
что никто обесценить не смог?
Я в правительство камня не кину,
но оно бесполезно вполне;
он же только взглянул на свинину —
и она потеряла в цене!
Тут серьезным открытием веет.
Я открыл социальный закон:
почему-то всегда дешевеет
все, к чему прикасается он.
С девяноста девятого года,
по расчетам моим — с сентября,
обесценились жизнь и свобода,
уж о принципах не говоря;
да и слово нисколько не весит,
и доверье к чужим голосам…
Не скажу, что меня это бесит,
ибо я обесценился сам.
Сколько мышью по Сети ни кликай,
не накликаешь вести иной.
Мы заснули довольно великой,
а проснулись дешевой страной.
Что ни скажешь — все будет едино,
что ни сделаешь — будет мертво…
В общем, что ему, братцы, свинина?
Это семечки после всего.
|