Как задолбали этим путчем,
занудным, как овсянка-сэр!
Добро б мы стали чем-то лучшим,
чем этот наш эсесесер,
добро б мы сдвинулись куда-то
или хоть выросли уже,
добро бы радостная дата
застала нас на рубеже, —
но взгляд вотще повсюду шарит:
просвета нет ни тут, ни там.
Нас только то и утешает,
что в Штатах тоже не фонтан.
На юбилей хочу забить я,
как неконформный индивид.
Другое громкое событье
меня сегодня вдохновит.
Из многих радостей доступных
в одной мне видится запал:
мы запустили мощный спутник,
и он немедленно пропал.
Он был мощнее всех в Европе,
в нем было связи до фуя —
и вот космические топи
его сглотнули, не жуя!
Заметьте, мы не так богаты —
швырять рубли на баловство.
Его нашли как будто Штаты,
но оказалось — не его.
Среди небес дождливо-смутных,
чертя привычный их пейзаж,
летал другой какой-то спутник —
и не крупнейший, и не наш.
Как это, в сущности, жестоко!
Но в этом логика видна,
что наша Русь, по слову Блока,
«всегда без спутников, одна».
Насмешки циников прожженных
все беспардонней, все грязней…
Мы — тот несчастный медвежонок,
что все искал себе друзей —
придите, типа, меду выдам,
я весь культурный, я в штанах! —
но так пугал их внешним видом,
что все кричали: нах-нах-нах.
Когда-то было время, братцы,
до всяких этих перемен, —
имел он спутников пятнадцать,
потом четырнадцать имел,
и мы неслись, антенны пуча,
в холодной, пасмурной нощи —
но разлетелись после путча,
и все. Ищи теперь свищи.
Ушли в невидимые выси,
о прежней дружбе не стоня.
Где Киев, Таллин, где Тбилиси,
где, извините, Астана?
И как мы их пустили сдуру
в суровый, непонятный мир?
Один наш друг — атолл Науру
да броненосный Ким Чен Ир,
и тот глядит на нас со смехом,
коммунистическая знать…
Я слышал, он опять приехал.
Мощнейший спутник, что сказать.
Финал могучего проекта:
медведь досчитывает медь.
Теперь нас любят только те, кто
хотят остатки поиметь.
С друзьями, впрочем, очень туго
не сотый, не двухсотый год:
имелись два любимых друга —
своя же армия и флот,
они исправно помогали,
но нынче, Родина, глазей:
ты, может, справишься с врагами,
но берегись таких друзей.
Когда посмотришь трезвым глазом
на этот дружный легион…
Теперь мы дружим только с газом,
но погоди — уйдет и он.
Средь звезд, навеки неприступных,
в далеком, млечном их дыму,
когда представишь этот спутник —
как хорошо сейчас ему!
Как он летит в свободном небе,
неуловим, неутомим…
Страна моя! Не лучший жребий —
быть вечным спутником твоим.
Вот он летает в темпе вальса
среди других небесных тел.
Как счастлив тот, кто оторвался —
но ни к кому не прилетел!
Ату, голубчики, ловите.
Твой спутник в бездне голубой
летает по своей орбите —
вокруг тебя, но не с тобой,
из всех твоих реестров выбыл,
нигде не числится строкой…
Ей-богу, это лучший выбор.
В конце концов, я сам такой.
Не помню, что со мною стало, —
должно быть, сделалось само:
хоть я из твоего металла,
на мне стоит твое клеймо,
на мне печать твоих Евразий,
твоих полковников и Ко,
но между нами нету связи.
И я лечу. И мне легко.
А ты загадочно блистаешь,
в своей песочнице резвясь.
Когда ты вновь собою станешь,
я первый вылечу на связь.
|