немного о Бродском.
01-11-2019 20:23
к комментариям - к полной версии
- понравилось!
Это цитата сообщения непослушник Оригинальное сообщение
22 октября 1987 года Би-би-си сообщило, что русский поэт и американский гражданин Иосиф Бродский стал лауреатом Нобелевской премии по литературе, пятым в истории российским лауреатом после Бунина, Пастернака, Шолохова и Солженицына. Отечественная пресса молчала, лишь «Московские новости» 4 ноября упомянули вскользь о присуждении Бродскому премии. Наивная испанская журналистка, работавшая в Москве, бросилась брать интервью у тогдашнего редактора журнала "Москва", автора романов "Хлеб - имя существительное" и "Вишневый омут" Михаила Алексеева. "Вы слышали, что Нобелевскую премию получил русский поэт Бродский?" - спросила она с восторгом. "Во-первых, не поэт, во-вторых, не русский" – холодно парировал Алексеев.
///
22 октября 1987 года было оглашено очередное решение о присуждении Нобелевской премии по литературе. Лауреатом на этот раз стал Иосиф Бродский, которому в мае исполнилось 45 лет. До сих пор средний возраст награжденных составлял примерно 60 - 65 лет. Хотя Альфред Нобель в завещании говорил о своем желании способствовать творчеству молодых, но позиция Нобелевского комитета была другой. Там считали, что "хорошее или даже превосходное произведение не дает никаких гарантий того, что будущие труды останутся на том же уровне" (Эстерлинг), и почти всегда рассматривали творчество писателя в целом, лишь несколько раз сделав исключение в пользу отдельных произведений.
В решении 1987 года было сказано, что премия присуждается "за всеобъемлющую литературную деятельность, отличающуюся ясностью мысли и поэтической интенсивностью".
"Всеобъемлющая литературная деятельность" включает многое: собственные стихи, переводы поэтов разных стран на русский язык и русских на английский, эссеистику, чтение лекций по литературе в учебных заведениях США и Великобритании, многочисленные выступления с докладами на конференциях и симпозиумах в разных странах мира.
"До сих пор существуют разночтения, - пишет А. М. Блох, - что же все-таки послужило главным стержнем для присуждения ему (Бродскому. - Т. Г.) престижной награды. И, основываясь на свидетельствах тех, кто хорошо знал Бродского в американский период его жизни, считает, что премию ему обеспечила именно эссеистика, делая, однако, оговорку, что "достоверно об этом можно будет узнать лишь из рассекреченных документов Нобелевского комитета, то есть не ранее 2038 года".
В пользу того, что проза сыграла существенную роль в награждении Бродского, говорит то, что большая ее часть была написана по-английски6, это способствовало ее немедленному распространению в мире. Она была доступна всем англоязычным читателям, а широкая известность - одно из условий награждения.
Лев Лосев также подчеркивает, что "писательская репутация Бродского в Америке и в значительной степени вообще на Западе была упрочена его эссеистикой.
На Западе награждение Бродского не стало неожиданностью. С 1972 года он жил в Америке, где с первых же дней получил всестороннюю поддержку: во-первых, возможность издавать свои книги, во-вторых, возможность работать и обеспечивать себя материально. Популярности способствовали его поездки с чтением лекций по приглашению разных стран, многочисленные встречи со студентами, интервью, выступления в программах радио и телевидения. Положение изгнанника вызывало сочувственное отношение к нему. Всюду ему сопутствовал успех и, по слухам, осенью 1980 года он впервые был номинирован на Нобелевскую премию и в последующие годы постоянно оставался в списках. Всё чаще говорили о том, что он наиболее достоин ее: "Джо Эллис, декан женского колледжа Маунт-Холиока в Западном Массачусетсе, где Бродский провел в общей сложности 15 лет жизни в Соединенных Штатах, еще в 1986 году, добиваясь для него, не закончившего даже среднюю школу и лишенного каких-либо свидетельств об образовании, профессорской кафедры, "в переговорах с администрацией... использовал хороший козырь: "он скоро получит Нобелевскую премию"
В Советском Союзе особых творческих успехов, которые заметила бы общественность, у поэта не могло быть. Стихи его не печатали и большую "славу" ему обеспечили обвинения в тунеядстве, скорый и неправедный суд, тюрьма, ссылка на Север, освобождение под давлением общественности, затем вызов в ОВИР, предложение уехать из страны и логичная в силу этих обстоятельств эмиграция в США, которая в условиях советского времени по традиции рассматривалась как предательство и измена Родине. Поэтому известие о присуждении Нобелевской премии Бродскому в Советском Союзе приняли сдержанно, с некоторым даже недоумением и растерянностью. Применить к нему такие "санкции", как к Б. Л. Пастернаку, которого вынудили отказаться от премии, или как к А. И. Солженицыну, которого выслали из страны, не представлялось возможным.
Официальная реакция последовала не сразу.
По свидетельству Льва Лосева, автора документальной литературной биографии Бродского, "первое упоминание о премии в советской печати появилось только через две с половиной недели, да и то в газете "Московские новости", отличавшейся максимально возможным для того времени либерализмом. На вопрос корреспондента газеты: "Как вы оцениваете решение дать Нобелевскую премию писателю Бродскому?" - киргизский писатель Чингиз Айтматов ответил: "Выражу только свое личное мнение. К сожалению, лично я его не знаю. Но причислил бы его к той когорте, которая сейчас ведущая в советской поэзии: Евтушенко, Вознесенский, Ахмадулина. Возможно (это мое личное предположение), его стихи будут у нас опубликованы. Если поэт известен лишь узкому кругу почитателей, это одно. Когда его узнают массы - это совсем другое".
Для тех, кто вырос в постсоветское время, странно прозвучат слова Айтматова о причислении Бродского к когорте ведущих советских поэтов одновременно с предположением, что стихи его, возможно, будут опубликованы. Сейчас для публикации произведений писателя не имеет значения, где он живет, а в те времена в СССР "отщепенца и предателя" печатать было нельзя. Не принималось во внимание, что он вынужден был уехать, что, несмотря на последующий успех, это принесло ему массу страданий, самое страшное из которых - разлука с родителями, как оказалось, навсегда. И отец и мать умерли, так и не увидев больше единственного сына, не узнав о его славе: 17 марта 1983 года в Ленинграде умерла мать Бродского, Мария Моисеевна, а 29 апреля 1984 года - отец, Александр Иванович Бродский. Сын не получил разрешения приехать на их похороны. Они по той же причине никогда не смогли погостить у него, хотя он приглашения присылал не один раз.
В отношении к советской власти Бродский был непримирим. И хотя платил за это сторицей, высказывался жестко. В Нобелевской лекции, которая в значительной степени посвящена его взглядам на искусство слова, говорится: "Философия государства, его этика, не говоря об эстетике, - всегда "вчера", язык, литература - всегда "сегодня" и часто - особенно в случае ортодоксальности той или иной политической системы - даже и "завтра". Он затрагивал политические проблемы России, причем говорил о них в сравнении с Западом, считая, что "русский опыт было бы разумно рассматривать как предостережение, хотя бы уже потому, что социальная структура Запада в общем до сих пор аналогична тому, что существовало в России до 1917 года".
Сравнивая, он считал, что "в определенном смысле XIX век на Западе еще продолжается", а в России он кончился: "И если я говорю, что он кончился трагедией, то это прежде всего из-за количества жертв, которые повлекла за собой наступившая социальная и хронологическая перемена. В настоящей трагедии гибнет не герой - гибнет хор"
И снова, как и в случае с Буниным, на торжественной церемонии в Стокгольме не присутствовал посол Советского Союза. Есть мнение, что из-за такой позиции Бродского, которую он высказывал всегда, в том числе и в Нобелевской лекции, Борис Панкин, который был не только послом, но и литератором, не участвовал в торжествах.
В известном стихотворении "Нобелевская премия" Б. Л. Пастернак написал:
Я пропал, как зверь в загоне.
Где-то люди, воля, свет,
А за мною шум погони.
Мне наружу ходу нет.
И, вопрошая: "Что же сделал я за пакость, // Я, убийца и злодей?" //, - отвечал: "Я весь мир заставил плакать // Над красой земли моей".
Задавался ли таким вопросом Бродский, находясь в похожих обстоятельствах? Вряд ли. Для него главным был его "собственный, независимый мир", стремление к свободе, желание реализовать свой талант, которое проявилось рано. Он родился в семье среднего достатка, которая ничем особенно не выделялась, и был поздним ребенком, единственным, любимым, но создать ему какие-то комфортные условия родители не могли. Детство прошло в блокадном Ленинграде, в эвакуации на Вологодчине, в нелегких испытаниях, которые выпали на долю и "отцов", и "детей". Жили всегда в коммуналках. После войны поселились на Литейном проспекте в знаменитом доме Мурузи, где в разное время жил Н. С. Лесков, З. Н. Гиппиус и Д. С. Мережковский, бывали знаменитости - А. А. Блок, Е. И. Замятин, Н. С. Гумилев; одно время в нем располагалась литературная студия при издательстве "Всемирная литература", которой руководил К. И. Чуковский. Здесь читал свои стихи О. Э. Мандельштам и другие поэты. Бродские занимали "полторы комнаты", которые позже со свойственным ему лиризмом, иронией и эмоциональностью поэт описал в одноименном эссе. Историей дома он интересовался мало, а вот город "был населен для него призраками петербургской литературы" (Л. Лосев). В нем по-прежнему жили герои Пушкина, Достоевского, Блока.
Много позже в одном из интервью, отвечая на вопрос корреспондента, чем для него является этот город, он сказал: "...что касается города, то о нем я могу без конца говорить. Я думаю, что этот город сыграл в русской литературе, особенно в нашем веке, такую же роль, как Александрия в эпоху эллинов... Он содержит в себе всю историю цивилизации... Римские, греческие, египетские колоннады, китайские пагоды - здесь можно найти все. Это огромный культурный конгломерат, но без безвкусицы, без мешанины. Удивительное чувство пропорции, классические фасады дышат покоем. И все это влияет на тебя, заставляет и тебя стремиться к порядку в жизни, хотя ты и сознаешь, что обречен"
Слово "Ленинград" он не любил, считая, что для русского уха оно звучит так же нейтрально, как слово "строительство" или "колбаса". Предпочитал называть его Питером. Несмотря на разруху, чувствовалось величие и утонченная классическая строгость улиц и архитектурных линий, а жизнь была другой, "связь времен распалась", и это подчеркивалось новым названием города. Об этих контрастах он написал в автобиографическом эссе "Меньше единицы": "Жил-был когда-то мальчик. Он жил в самой несправедливой стране на свете... И был город. Самый красивый город на свете. С огромной серой рекой, повисшей над своим глубоким дном, как огромное серое небо - над ней самой. Вдоль реки стояли великолепные дворцы с такими изысканно прекрасными фасадами, что если мальчик стоял на правом берегу, левый выглядел как отпечаток гигантского моллюска, именуемого цивилизацией. Которая перестала существовать". Уникальный город даже с его уродливыми порядками сыграл большую роль в становлении Личности. Он написал, как это было: "Рано утром, когда в небе еще горели звезды, мальчик вставал и, позавтракав яйцом и чаем, под радиосводку о новом рекорде по выплавке стали, а затем под военный хор, исполнявший гимн вождю, чей портрет был прикован к стене над его еще теплой постелью, бежал по заснеженной гранитной набережной в школу".
Бытовая сценка снова перебивается пейзажем: "Широкая река лежала пред ним, белая и застывшая, как язык континента, скованный немотой, и большой мост аркой возвышался в темно-синем небе, как железное нёбо. Если у мальчика были две минуты в запасе, он скатывался на лед и проходил двадцать-тридцать шагов к середине. Все это время он думал о том, что делают рыбы под таким толстым льдом. Потом он останавливался, поворачивался на 180 градусов и бежал сломя голову до самых дверей школы. Он влетал в вестибюль, бросал пальто и шапку на крюк и несся по лестнице в свой класс".
Все выдает в нем обычного школьника, все, кроме мыслей о рыбах... "под таким толстым слоем льда", и того, что бежать в школу надо, "повернувшись на 180 градусов".
Итак, он несется по лестнице в свой класс: "Это была большая комната с тремя рядами парт, портретом Вождя на стене над столом учительницы и картой двух полушарий, из которых только одно было законным. Мальчик садится на место, расстегивает портфель, кладет на парту тетрадь и ручку, поднимает лицо и приготавливается слушать ахинею".
Чаще всего побеждала хотя бы на короткое время ахинея. Потом выравнивалось, но Бродский был нетерпелив. Он восстал против упрощенной схемы жизни типичного советского парня пятидесятых-шестидесятых годов: школа - комсомол - институт - служба в армии - работа. Иногда институт и служба в армии менялись местами.
Бродский наметил себе путь, совсем не похожий на тот, которым шли его сверстники. Нарушив советские традиции, поменяв несколько школ, он в пятнадцать лет встал из-за парты и вышел, чтобы никогда больше не возвращаться в эти стены, "не столько в результате сознательного выбора, сколько повинуясь внутреннему импульсу". И сделал вывод: "Единственным способом для мальчика бороться с неизбежной судьбой было сбиться с пути".
Такой поступок (можно предположить, сколь тяжким испытанием это было для родителей) свидетельствует о независимом характере и
стремлении к самостоятельности, свободе выбора. Позже в Нобелевской лекции он скажет:
"Независимо от того, является человек писателем или читателем, задача его состоит в том, чтобы прожить свою собственную, а не навязанную или предписанную извне, даже самым благородным образом выглядящую жизнь. Ибо она у каждого из нас только одна".
Бродский, оставив школу, пошел работать на завод, потом был санитаром в морге, матросом на маяке, с удовольствием ездил на сезонные работы в геологические экспедиции, какое-то время пытался учиться в вечерней школе, занимался переводами. Примерно в это же время начал писать стихи. Незакрепленность за одним местом работы не укладывалась в советские рамки, человек, не состоящий в штате, становился изгоем (Саша Соколов, Венедикт Ерофеев). Бродского это привело к суду. Он относился к тем, кто "и жить торопится, и чувствовать спешит". Несмотря на плохие отметки в школе, был одарен. Много занимался языками, прежде всего русским, "писал не только свободно и выразительно, с хорошим чувством композиции, но и очень грамотно" (Л. Лосев). Самостоятельно выучил польский и английский, со словарем читал по-французски и по-итальянски. Предпочтение отдавал книгам. Его "университеты" - это русская классика XVIII - XIX веков: поэты Державин, Кантемир, Вяземский, Баратынский; важными писателями для него были Карамзин, Тургенев, Достоевский. Творчество Дос Пасоса, Хемингуэя, Томаса Манна, английская и французская лирика - это окно в другие миры.
Он считал для себя "источниками света" Осипа Мандельштама, Марину Цветаеву, Роберта Фроста, Анну Ахматову, Уистена Одена; в такой последовательности назвал их в Нобелевской лекции, заметив, что "число их велико в жизни любого сознательного литератора".
С А. А. Ахматовой его познакомил Евгений Рейн, и они небольшой поэтической группой (Рейн, Бродский, Бобышев, Кушнер) часто бывали у нее. Ахматова выделяла Бродского, высоко ставила его талант, искренне желала, чтобы он состоялся как поэт. // О своем я уже не заплачу, // Но не видеть бы мне на земле // Золотое клеймо неудачи // На его безмятежном челе", - написала посвященные ему строки.
Придавая большое значение литературе как одному из видов искусства, Бродский в Нобелевской лекции сказал: "Я не призываю к замене государства библиотекой - хотя мысль эта неоднократно меня посещала, - но я не сомневаюсь, что, выбирай мы наших правителей на основании их читательского опыта, а не на основании их политических программ, на земле было бы меньше горя".
вверх^
к полной версии
понравилось!
в evernote
Это цитата сообщения непослушник Оригинальное сообщение
22 октября 1987 года Би-би-си сообщило, что русский поэт и американский гражданин Иосиф Бродский стал лауреатом Нобелевской премии по литературе, пятым в истории российским лауреатом после Бунина, Пастернака, Шолохова и Солженицына. Отечественная пресса молчала, лишь «Московские новости» 4 ноября упомянули вскользь о присуждении Бродскому премии. Наивная испанская журналистка, работавшая в Москве, бросилась брать интервью у тогдашнего редактора журнала "Москва", автора романов "Хлеб - имя существительное" и "Вишневый омут" Михаила Алексеева. "Вы слышали, что Нобелевскую премию получил русский поэт Бродский?" - спросила она с восторгом. "Во-первых, не поэт, во-вторых, не русский" – холодно парировал Алексеев.
///
22 октября 1987 года было оглашено очередное решение о присуждении Нобелевской премии по литературе. Лауреатом на этот раз стал Иосиф Бродский, которому в мае исполнилось 45 лет. До сих пор средний возраст награжденных составлял примерно 60 - 65 лет. Хотя Альфред Нобель в завещании говорил о своем желании способствовать творчеству молодых, но позиция Нобелевского комитета была другой. Там считали, что "хорошее или даже превосходное произведение не дает никаких гарантий того, что будущие труды останутся на том же уровне" (Эстерлинг), и почти всегда рассматривали творчество писателя в целом, лишь несколько раз сделав исключение в пользу отдельных произведений.
В решении 1987 года было сказано, что премия присуждается "за всеобъемлющую литературную деятельность, отличающуюся ясностью мысли и поэтической интенсивностью".
"Всеобъемлющая литературная деятельность" включает многое: собственные стихи, переводы поэтов разных стран на русский язык и русских на английский, эссеистику, чтение лекций по литературе в учебных заведениях США и Великобритании, многочисленные выступления с докладами на конференциях и симпозиумах в разных странах мира.
"До сих пор существуют разночтения, - пишет А. М. Блох, - что же все-таки послужило главным стержнем для присуждения ему (Бродскому. - Т. Г.) престижной награды. И, основываясь на свидетельствах тех, кто хорошо знал Бродского в американский период его жизни, считает, что премию ему обеспечила именно эссеистика, делая, однако, оговорку, что "достоверно об этом можно будет узнать лишь из рассекреченных документов Нобелевского комитета, то есть не ранее 2038 года".
В пользу того, что проза сыграла существенную роль в награждении Бродского, говорит то, что большая ее часть была написана по-английски6, это способствовало ее немедленному распространению в мире. Она была доступна всем англоязычным читателям, а широкая известность - одно из условий награждения.
Лев Лосев также подчеркивает, что "писательская репутация Бродского в Америке и в значительной степени вообще на Западе была упрочена его эссеистикой.
На Западе награждение Бродского не стало неожиданностью. С 1972 года он жил в Америке, где с первых же дней получил всестороннюю поддержку: во-первых, возможность издавать свои книги, во-вторых, возможность работать и обеспечивать себя материально. Популярности способствовали его поездки с чтением лекций по приглашению разных стран, многочисленные встречи со студентами, интервью, выступления в программах радио и телевидения. Положение изгнанника вызывало сочувственное отношение к нему. Всюду ему сопутствовал успех и, по слухам, осенью 1980 года он впервые был номинирован на Нобелевскую премию и в последующие годы постоянно оставался в списках. Всё чаще говорили о том, что он наиболее достоин ее: "Джо Эллис, декан женского колледжа Маунт-Холиока в Западном Массачусетсе, где Бродский провел в общей сложности 15 лет жизни в Соединенных Штатах, еще в 1986 году, добиваясь для него, не закончившего даже среднюю школу и лишенного каких-либо свидетельств об образовании, профессорской кафедры, "в переговорах с администрацией... использовал хороший козырь: "он скоро получит Нобелевскую премию"
В Советском Союзе особых творческих успехов, которые заметила бы общественность, у поэта не могло быть. Стихи его не печатали и большую "славу" ему обеспечили обвинения в тунеядстве, скорый и неправедный суд, тюрьма, ссылка на Север, освобождение под давлением общественности, затем вызов в ОВИР, предложение уехать из страны и логичная в силу этих обстоятельств эмиграция в США, которая в условиях советского времени по традиции рассматривалась как предательство и измена Родине. Поэтому известие о присуждении Нобелевской премии Бродскому в Советском Союзе приняли сдержанно, с некоторым даже недоумением и растерянностью. Применить к нему такие "санкции", как к Б. Л. Пастернаку, которого вынудили отказаться от премии, или как к А. И. Солженицыну, которого выслали из страны, не представлялось возможным.
Официальная реакция последовала не сразу.
По свидетельству Льва Лосева, автора документальной литературной биографии Бродского, "первое упоминание о премии в советской печати появилось только через две с половиной недели, да и то в газете "Московские новости", отличавшейся максимально возможным для того времени либерализмом. На вопрос корреспондента газеты: "Как вы оцениваете решение дать Нобелевскую премию писателю Бродскому?" - киргизский писатель Чингиз Айтматов ответил: "Выражу только свое личное мнение. К сожалению, лично я его не знаю. Но причислил бы его к той когорте, которая сейчас ведущая в советской поэзии: Евтушенко, Вознесенский, Ахмадулина. Возможно (это мое личное предположение), его стихи будут у нас опубликованы. Если поэт известен лишь узкому кругу почитателей, это одно. Когда его узнают массы - это совсем другое".
Для тех, кто вырос в постсоветское время, странно прозвучат слова Айтматова о причислении Бродского к когорте ведущих советских поэтов одновременно с предположением, что стихи его, возможно, будут опубликованы. Сейчас для публикации произведений писателя не имеет значения, где он живет, а в те времена в СССР "отщепенца и предателя" печатать было нельзя. Не принималось во внимание, что он вынужден был уехать, что, несмотря на последующий успех, это принесло ему массу страданий, самое страшное из которых - разлука с родителями, как оказалось, навсегда. И отец и мать умерли, так и не увидев больше единственного сына, не узнав о его славе: 17 марта 1983 года в Ленинграде умерла мать Бродского, Мария Моисеевна, а 29 апреля 1984 года - отец, Александр Иванович Бродский. Сын не получил разрешения приехать на их похороны. Они по той же причине никогда не смогли погостить у него, хотя он приглашения присылал не один раз.
В отношении к советской власти Бродский был непримирим. И хотя платил за это сторицей, высказывался жестко. В Нобелевской лекции, которая в значительной степени посвящена его взглядам на искусство слова, говорится: "Философия государства, его этика, не говоря об эстетике, - всегда "вчера", язык, литература - всегда "сегодня" и часто - особенно в случае ортодоксальности той или иной политической системы - даже и "завтра". Он затрагивал политические проблемы России, причем говорил о них в сравнении с Западом, считая, что "русский опыт было бы разумно рассматривать как предостережение, хотя бы уже потому, что социальная структура Запада в общем до сих пор аналогична тому, что существовало в России до 1917 года".
Сравнивая, он считал, что "в определенном смысле XIX век на Западе еще продолжается", а в России он кончился: "И если я говорю, что он кончился трагедией, то это прежде всего из-за количества жертв, которые повлекла за собой наступившая социальная и хронологическая перемена. В настоящей трагедии гибнет не герой - гибнет хор"
И снова, как и в случае с Буниным, на торжественной церемонии в Стокгольме не присутствовал посол Советского Союза. Есть мнение, что из-за такой позиции Бродского, которую он высказывал всегда, в том числе и в Нобелевской лекции, Борис Панкин, который был не только послом, но и литератором, не участвовал в торжествах.
В известном стихотворении "Нобелевская премия" Б. Л. Пастернак написал:
Я пропал, как зверь в загоне.
Где-то люди, воля, свет,
А за мною шум погони.
Мне наружу ходу нет.
И, вопрошая: "Что же сделал я за пакость, // Я, убийца и злодей?" //, - отвечал: "Я весь мир заставил плакать // Над красой земли моей".
Задавался ли таким вопросом Бродский, находясь в похожих обстоятельствах? Вряд ли. Для него главным был его "собственный, независимый мир", стремление к свободе, желание реализовать свой талант, которое проявилось рано. Он родился в семье среднего достатка, которая ничем особенно не выделялась, и был поздним ребенком, единственным, любимым, но создать ему какие-то комфортные условия родители не могли. Детство прошло в блокадном Ленинграде, в эвакуации на Вологодчине, в нелегких испытаниях, которые выпали на долю и "отцов", и "детей". Жили всегда в коммуналках. После войны поселились на Литейном проспекте в знаменитом доме Мурузи, где в разное время жил Н. С. Лесков, З. Н. Гиппиус и Д. С. Мережковский, бывали знаменитости - А. А. Блок, Е. И. Замятин, Н. С. Гумилев; одно время в нем располагалась литературная студия при издательстве "Всемирная литература", которой руководил К. И. Чуковский. Здесь читал свои стихи О. Э. Мандельштам и другие поэты. Бродские занимали "полторы комнаты", которые позже со свойственным ему лиризмом, иронией и эмоциональностью поэт описал в одноименном эссе. Историей дома он интересовался мало, а вот город "был населен для него призраками петербургской литературы" (Л. Лосев). В нем по-прежнему жили герои Пушкина, Достоевского, Блока.
Много позже в одном из интервью, отвечая на вопрос корреспондента, чем для него является этот город, он сказал: "...что касается города, то о нем я могу без конца говорить. Я думаю, что этот город сыграл в русской литературе, особенно в нашем веке, такую же роль, как Александрия в эпоху эллинов... Он содержит в себе всю историю цивилизации... Римские, греческие, египетские колоннады, китайские пагоды - здесь можно найти все. Это огромный культурный конгломерат, но без безвкусицы, без мешанины. Удивительное чувство пропорции, классические фасады дышат покоем. И все это влияет на тебя, заставляет и тебя стремиться к порядку в жизни, хотя ты и сознаешь, что обречен"
Слово "Ленинград" он не любил, считая, что для русского уха оно звучит так же нейтрально, как слово "строительство" или "колбаса". Предпочитал называть его Питером. Несмотря на разруху, чувствовалось величие и утонченная классическая строгость улиц и архитектурных линий, а жизнь была другой, "связь времен распалась", и это подчеркивалось новым названием города. Об этих контрастах он написал в автобиографическом эссе "Меньше единицы": "Жил-был когда-то мальчик. Он жил в самой несправедливой стране на свете... И был город. Самый красивый город на свете. С огромной серой рекой, повисшей над своим глубоким дном, как огромное серое небо - над ней самой. Вдоль реки стояли великолепные дворцы с такими изысканно прекрасными фасадами, что если мальчик стоял на правом берегу, левый выглядел как отпечаток гигантского моллюска, именуемого цивилизацией. Которая перестала существовать". Уникальный город даже с его уродливыми порядками сыграл большую роль в становлении Личности. Он написал, как это было: "Рано утром, когда в небе еще горели звезды, мальчик вставал и, позавтракав яйцом и чаем, под радиосводку о новом рекорде по выплавке стали, а затем под военный хор, исполнявший гимн вождю, чей портрет был прикован к стене над его еще теплой постелью, бежал по заснеженной гранитной набережной в школу".
Бытовая сценка снова перебивается пейзажем: "Широкая река лежала пред ним, белая и застывшая, как язык континента, скованный немотой, и большой мост аркой возвышался в темно-синем небе, как железное нёбо. Если у мальчика были две минуты в запасе, он скатывался на лед и проходил двадцать-тридцать шагов к середине. Все это время он думал о том, что делают рыбы под таким толстым льдом. Потом он останавливался, поворачивался на 180 градусов и бежал сломя голову до самых дверей школы. Он влетал в вестибюль, бросал пальто и шапку на крюк и несся по лестнице в свой класс".
Все выдает в нем обычного школьника, все, кроме мыслей о рыбах... "под таким толстым слоем льда", и того, что бежать в школу надо, "повернувшись на 180 градусов".
Итак, он несется по лестнице в свой класс: "Это была большая комната с тремя рядами парт, портретом Вождя на стене над столом учительницы и картой двух полушарий, из которых только одно было законным. Мальчик садится на место, расстегивает портфель, кладет на парту тетрадь и ручку, поднимает лицо и приготавливается слушать ахинею".
Чаще всего побеждала хотя бы на короткое время ахинея. Потом выравнивалось, но Бродский был нетерпелив. Он восстал против упрощенной схемы жизни типичного советского парня пятидесятых-шестидесятых годов: школа - комсомол - институт - служба в армии - работа. Иногда институт и служба в армии менялись местами.
Бродский наметил себе путь, совсем не похожий на тот, которым шли его сверстники. Нарушив советские традиции, поменяв несколько школ, он в пятнадцать лет встал из-за парты и вышел, чтобы никогда больше не возвращаться в эти стены, "не столько в результате сознательного выбора, сколько повинуясь внутреннему импульсу". И сделал вывод: "Единственным способом для мальчика бороться с неизбежной судьбой было сбиться с пути".
Такой поступок (можно предположить, сколь тяжким испытанием это было для родителей) свидетельствует о независимом характере и
стремлении к самостоятельности, свободе выбора. Позже в Нобелевской лекции он скажет:
"Независимо от того, является человек писателем или читателем, задача его состоит в том, чтобы прожить свою собственную, а не навязанную или предписанную извне, даже самым благородным образом выглядящую жизнь. Ибо она у каждого из нас только одна".
Бродский, оставив школу, пошел работать на завод, потом был санитаром в морге, матросом на маяке, с удовольствием ездил на сезонные работы в геологические экспедиции, какое-то время пытался учиться в вечерней школе, занимался переводами. Примерно в это же время начал писать стихи. Незакрепленность за одним местом работы не укладывалась в советские рамки, человек, не состоящий в штате, становился изгоем (Саша Соколов, Венедикт Ерофеев). Бродского это привело к суду. Он относился к тем, кто "и жить торопится, и чувствовать спешит". Несмотря на плохие отметки в школе, был одарен. Много занимался языками, прежде всего русским, "писал не только свободно и выразительно, с хорошим чувством композиции, но и очень грамотно" (Л. Лосев). Самостоятельно выучил польский и английский, со словарем читал по-французски и по-итальянски. Предпочтение отдавал книгам. Его "университеты" - это русская классика XVIII - XIX веков: поэты Державин, Кантемир, Вяземский, Баратынский; важными писателями для него были Карамзин, Тургенев, Достоевский. Творчество Дос Пасоса, Хемингуэя, Томаса Манна, английская и французская лирика - это окно в другие миры.
Он считал для себя "источниками света" Осипа Мандельштама, Марину Цветаеву, Роберта Фроста, Анну Ахматову, Уистена Одена; в такой последовательности назвал их в Нобелевской лекции, заметив, что "число их велико в жизни любого сознательного литератора".
С А. А. Ахматовой его познакомил Евгений Рейн, и они небольшой поэтической группой (Рейн, Бродский, Бобышев, Кушнер) часто бывали у нее. Ахматова выделяла Бродского, высоко ставила его талант, искренне желала, чтобы он состоялся как поэт. // О своем я уже не заплачу, // Но не видеть бы мне на земле // Золотое клеймо неудачи // На его безмятежном челе", - написала посвященные ему строки.
Придавая большое значение литературе как одному из видов искусства, Бродский в Нобелевской лекции сказал: "Я не призываю к замене государства библиотекой - хотя мысль эта неоднократно меня посещала, - но я не сомневаюсь, что, выбирай мы наших правителей на основании их читательского опыта, а не на основании их политических программ, на земле было бы меньше горя".
Вы сейчас не можете прокомментировать это сообщение.
Дневник немного о Бродском. | Руронна - Дневник Руронна |
Лента друзей Руронна
/ Полная версия
Добавить в друзья
Страницы:
раньше»