Это цитата сообщения непослушник Оригинальное сообщение




Говорят, порочные европейские феодалы, любители интима и кровавой дефлорации, придумали себе хитрый досуг, пользуя жён крепостных работников. Право первой ночи (или, дословно, "право возложения ляжки") легло позорным пятном на всё Средневековье, закрепив в сознании комплекс феодальных бесчинств и помещичьего произвола. Однако двусмысленность некоторых исторических свидетельств позволяет усомниться в реальности происходившего. Ну или, как минимум, опровергнуть законность данной практики. Знаток социальной несправедливости Фридрих Энгельс написал целый трактат о семье и браке, согласно которому уши господского беспредела торчат из времён племенной вседозволенности. Именно тогда мускулистый охотник выбирал любую понравившуюся даму из стойбища, заделывал ей маленького маугли и, не думая о последствиях, переходил к следующей. Со временем яд моногамности разрушил основы группового проживания, но вожди ещё долго пользовались полюбившейся опцией.
Находчивые жители Ливии и Балеарских островов пытались решить проблему по–своему: к спальням их невест после свадьбы выстраивалась очередь из друзей и родственников, и счастливый молодожён становился в неё последним. Во многих других южных странах дефлорацией заведовали должностные лица, и фраза "да падёт твоя кровь на мою голову" звучала на редкость актуально. А ещё кое–где можно было попутно оприходовать тёщу, но это уже совсем другая история. И только в тех местах, где очередей и жрецов не было, а тёщи вели себя прилично, муж попросту выбивал любимой два передних зуба, чтобы вопрос по статусу больше не возникал. А вот у европейцев ничего такого не сложилось, более того, даже легенду о праве первой ночи они распространяли исключительно в пропагандистских целях.

Что говорят в анналах
Собственно, а что мы имеем? В 1526 году шотландский историк Гектор Бойс (Боеций) рассказал о некоем британском короле Эвене, даровавшем своей знати право лишать девственности всех девиц, проживающих на их землях. Далее следовало небольшое уточнение: Эвен был королём варваров–язычников ещё до нашей эры. В противовес ему приводился правильный христианский король Малькольм III, пресёкший богомерзкую практику в XI веке. В "Книге бургундских обычаев" не менее древнего XIV столетия бросалось в глаза любопытное утверждение: "всякий раз, когда подданный мужчина женится на женщине из другой юрисдикции и берет жену к себе, если он заставит ее лежать под его господином, то он ничего не теряет, поскольку он приобретает женщину для господина и включает ее в его состояние". При этом юридическая формулировка "лечь под господина" едва ли могла иметь в виду физический контакт, но да кто ж её разберёт?
Далее следует остроумное заявление бургундского феодала Ла Ривьер–Бурде, образца 1419 года, требовавшего за отказ от права первой ночи филейную часть свиньи, галлон напитка и 10 су. Так сказать, чтобы не класть яйца в одну корзину. И таких свидетельств хватало. В "Песне Версонских вилланов" благочестивые монахи обители Мон–Сан–Мишель обвиняли в подобном грехе окрестных феодалов, попутно сводя с ними территориальные счёты. Но и с самими служителями культа было не всё чисто: в превышении духовных полномочий их не обвинял только ленивый. И самая забавная история о монахах–францисканцах, взимавших с женщин сексуальную "десятину", в зависимости от интенсивности их половой жизни с мужьями. Бог запретил францисканцам брать в руки деньги, и бедняги вынужденно довольствовались "натурой"!

Ударим групповщиной по аморальщине
И вот здесь мы вплотную подходим к эпохе Просвещения, когда на варварские пережитки прошлого повелась массированная атака. Сочинения Вольтера и Бомарше пригвоздили "право сеньора" к позорному столбу, а подоспевшая Французская революция вознесла на знамя борьбы со старым порядком. Из разрозненных фактов слепили общую социальную закономерность, объединившего грехи и клира, и мира, и попирание человеческих свобод, коренившееся в самой сути феодальных отношений. Вот только было ли это право действительно юридическим или всего лишь чередой обычного средневекового насилия? По крайней мере, для дипломированного юриста и выпускника художественной Академии Василия Поленова такой вопрос не стоял. Талантливый 30–летний пенсионер–стипендиат, колесивший с Ильёй Репиным по Нормандии, надумал запечатлеть факт морального падения европейской аристократии.
Надо сказать, что пенсионеры российской Академии художеств, выбравшие специализацией "историческую живопись", получали возможность целых 6 лет приобщаться к мировой культуре за казённый счёт, находясь в длительной зарубежной командировке. Оборотной стороной медали они должны были подробно отчитываться об увиденном, написанном и задуманном. И перед Василием Дмитриевичем вскоре встал вопрос: как представить кураторам свой новый проект, не совсем соответствующий канонам русской живописи XIX столетия. Хороший сын посоветовался с родителями, и те пришли в ужас: что за двусмысленные намёки? Какое–такое "Право первой ночи", спустя всего 13 лет отмены крепостничества в России? И как на это посмотрит цензура? Почтенный Дмитрий Васильевич предложил сыну сгладить название: "Приезд институток" или, на худой конец, "Выпуск девиц из пансиона" — мило, нейтрально, ну а дальше зритель пусть догадается сам! Однако решительно настроенный художник отверг предложения родителя, с "институтками" пропадал весь глубинный смысл его либеральной работы. Три девицы на переднем плане никакие не студентки, а самые, что ни на есть, угнетенные крепостные невесты, привезённые на выбор похотливому господину!

Скандальное "Право" господина Поленова
Поразмыслив, Василий Дмитриевич, юрист по второму образованию, нашёл–таки компромисс: фривольное "Право первой ночи" преобразилось в более строгое "Право господина". Постельная тема вроде бы отошла на второй план. Но российские власти всё равно остались недовольны, правда уже совсем по другому поводу. Выставив своё полотно на Парижском салоне, Поленов нарушил новый формуляр Академии для стипендиатов: сдавать все работы в отечественную альма–матер, без участия в иностранных выставках. Невнимательному художнику влепили выговор, дальнейшая карьера повисла в воздухе, однако ситуацию разрядил Павел Васильевич Третьяков. Отвалив дебютанту тысячу целковых, он украсил скандальным "Правом господина" свою галерею в Лаврушинском переулке. С тех пор Василий Дмитриевич больше никогда не касался нравоучительных тем, посвятив остаток жизни сентиментальному пейзажу и архитектурным красивостям. Что в его случае оказалось совсем и неплохо: бывший пенсионер Императорской Академии умер народным художником советской Республики. Одним из трёх, удостоенных подобного звания.

Здесь вам не тут
Конечно же остаётся некоторая недосказанность: почему Василий Дмитриевич не коснулся темы отечественного крепостничества? И как вообще обстояли дела с правом господ в родных пенатах? И здесь с гордостью хотелось бы отметить: никакой законодательной базы первой ночи в Русском царстве, и тем более в Российской империи, не существовало. По одной простой причине, местное дворянство и так могло делать со своими крепостными всё, что вздумается, не нуждаясь в отдельных правовых актах. С середины XVIII века российские помещики открыто торговали "белыми рабами": по мере необходимости, их можно было продать на "плантации" или в рекруты, сослать в Сибирь (в том числе на каторжные работы), а с 1833 женить, разводить и владеть всем их немудрящим имуществом. Крепостных нельзя было разве что убивать, зато тяжесть наказания провинившимся крестьянам никто не регламентировал. Максимум, что грозило благородным убийцам — временный переход управления хозяйством в государственные руки, при полном сохранении права на собственность и доходы.
Перепись 1857 года показала, что в стране из 67 млн российского населения 23 млн — крепостные. При этом в других частях империи: Польше, Прибалтике, Финляндии и Средней Азии крепостных на тот момент практически не осталось. "Только русские крестьяне находятся в состоянии рабства; все остальные: финны, татары, эсты, латыши, мордва, чуваши и т. д. — свободны", — докладывал шеф жандармов граф Бенкендорф своему патрону ещё за 30 лет до переписи. И это очень показательно для России: бей своих, чтоб чужие боялись. По–видимому даже после отмены позорного права в 1861 году цензура продолжала работать: практически нет картин того периода, вскрывающих язвы российского рабства. Кроме политкорректного "Чтения" Григория Мясоедова, да скромного "Торга" Николая Неврёва и вспомнить нечего.

P. S. Это сладкое слово свобода
Рассматривая общие проблемы крепостничества через призму права господина, приходишь к неожиданному выводу. Ведь неспроста оно довольно часто упоминается в западноевропейской историографии и крайне редко в восточной. И дело не в том, что наши дворяне, осенённые восьмиконечным православным крестом, куда целомудреннее импортных. Те ведь тоже были христиане, и дров за веру наломали не меньше. Другой вопрос, что через всю историю западного общества проходит так называемая культура свободы. Воспитанная и основанная на римском праве, она пронизывает Средние века, уходя в Новое время. И это не красивые слова. Когда средневековый вассал где–нибудь в Англии или во Франции получал от сюзерена феод в управление, он не имел прав на живущих на этой земле людей. Более того, эти люди считали себя свободными, и были готовы за эту самую свободу бороться. Кант очень правильно подметил: люди свободны, пока подчиняются общему закону, а не другому человеку.
Разумеется так было не везде, крепостное право уходило и возвращалось, и в двух словах его не опишешь. Властьимущие всегда пытались доминировать, придумывая себе привилегии, будь то право первой ночи или что–то ещё, но каждый раз натыкались на ожесточённое сопротивление. К сожалению, этой самой привычки к внутренней свободе порой не хватало российскому населению. Задавленное затянувшимся средневековьем, затем крепостничеством, богобоязненное и невежественное, оно покорно влачило рабское существование. Романовы, покупая таким образом поддержку правящего класса, фактически уничтожали свой народ. И по другому это назвать не получается.

© Dirty