Сэппуку
(яп. 切腹 — вспарывание живота; другое название — харакири) — ритуальное
самоубийство путём вспарывания живота, принятое среди самурайского
сословия средневековой Японии.

 Между обезглавливанием по сэппуку и обыкновенным обезглавливанием
установилась юридическая разница, и для привилегированных лиц, начиная
с самураев, смертная казнь заменялась в виде снисхождения смертью через
сэппуку, то есть смертной же казнью, но только в виде ритуального
обезглавливания. Такая смертная казнь полагалась за проступки, не
позорящие самурайской этики, поэтому она не считалась позорной, и в
этом было её отличие от обыкновенной смертной казни. Такова была её
идеология, но в какой мере она осуществлялась на практике, сказать
трудно. Фактом остаётся только то, что сэппуку в виде казни применялось
лишь к привилегированному сословию самураев и т. д., но никоим образом
не к классам населения, считавшимся ниже самураев.

Идеология

  В чем же состоит идеология самоубийства путём сэппуку? Hекоторые
объясняют это связью с тем создавшимся на Востоке представлением о том,
что сердце человека, его душа, находится в животе. (Из-за этого и
возникла масса выражений, описывающих разные душевные состояния и
использующих для этого слово «живот», по-японски хара [фуку]; например,
харадацу — «ходить с поднявшимся животом» — «сердиться», хара китанаи —
«грязный живот» — «низкие стремления», хара-но курои хито — «человек с
черным животом» — «человек с черной душой», хара-но наи хито — «человек
без живота» — «бездуховный человек» и т. д.) Поэтому сэппуку считается
вскрытием живота в целях показать чистоту, незапятнанность его
содержимого — сердца, души — иначе, свою внутреннюю правоту; другими
словами, сэппуку является последним, крайним оправданием себя перед
небом и людьми.

Возможно, что это и так, но не менее возможно и то, что возникновение этого
обычая вызвано причинами более практического характера, а именно
постоянным наличием при себе орудия самоубийства — меча; вспарывание
живота мечом являлось очень действенным средством, и после такой
страшной раны остаться в живых уже было невозможно. Некоторая аналогия
этому есть и в Европе: обычай древнего Рима бросаться на меч тоже
возник не в силу какой-нибудь особой идеологии этого явления, а просто
в силу того, что меч был всегда при себе. И как на Западе, так и на
Востоке применение меча для самоубийства началось именно среди того
класса, который имел этот меч постоянно при себе, то есть среди военных.

http://www.jee.lv/2007/07/09/ritual_seppuku_kharakiri.html

Одним из наиболее известных примеров
совершения харакири воином при поражении
является сэппуку Масасигэ Кусуноки. Проиграв сражение, Масасигэ и
шестьдесят его преданных друзей совершили харакири. Этот случай
считался одним из самых благородных примеров преданности долгу в
японской истории.

Обыкновенно вслед за вскрытием живота японский воин этим же ножом
перерезал себе и горло, чтобы прекратить мучения и быстрее умереть.
Бывали случаи, когда самураи или военачальники обезображивали себе
перед са.моубийством лицо холодным оружием, с тем чтобы воины
противника не смогли уже после их смерти использовать головы
совершивших харакири в качестве доказательства своей храбрости и
военного мастерства перед господином и снискать за эту ложь уважение и
почет самураев собственного клана. Так поступил Нитта Есисада,
воевавший против рода Асикага. Он, чтобы не быть узнанным врагом, перед
харакири полностью изувечил себе лицо.

Другим поводом для сэппуку служило стремление предупредить угрожающее
со стороны феодала или правительства сегуна наказание за какой-либо
недостойный чести самурая поступок, оплошность или невыполнение
приказания. В этом случае харакири совершалось по собственному
усмотрению или по решению родственников.

Производилось харакири также в знак пассивного протеста против
какой-либо вопиющей несправедливости для сохранения чести самурая
(например, при невозможности совершения кровной мести), в виде жертвы
во имя идеи или при лишении возможности применения своих
профессиональных навыков воина в составе дружины феодала (например, при
утере вассалитета). Короче говоря, харакири было универсальным выходом
из любого затруднительного положения, в котором оказывался самурай.

Часто самураи совершали харакири по самым незначительным и
несущественным поводам. М. Хан описал случай сэппуку двух самураев из
окружения императорской семьи. Оба самурая сделали себе харакири после
короткого спора из-за того, что их мечи случайно задели друг друга,
когда буси проходили по дворцовой лестнице.

 Характерный случай передает маркиз Мазелиер. На лестнице сегуна
встретились два придворных, причем один, считая другого ниже себя по
происхождению, не поклонился ему. Тогда тот тут же обнажает кинжал и
совершает над собой харакири. "Пусть мой оскорбитель знает,- сказал он,
умирая,- что мое мужество не ниже его!" Узнав, по окончании аудиенции,
об этих словах, оскорбитель вскричал: "Моя кровь не ниже его!" И тут
же, присев на пятки, вскрыл себе живот.

Подобная легкость лишения себя жизни объясняется полнейшим
пренебрежением к ней. выработанным в русле дзэновского учения, а также
наличием среди буси культа смерти, создававшего вокруг прибегнувшего к
сэппуку ореол мужественности и делавшего его имя знаменитым не только
среди оставшихся жить, но и у будущих поколений. К тому же в феодальное
время самоубийство посредством вскрытия живота стало у воинов настолько
распространенным, что превратилось по существу в настоящий культ
харакири, почти манию, так что причиной для его совершения мог стать
совершенно ничтожный по современным понятиям повод.

Харакири выполнялось в различных видах и различными средствами, что
зависело от методики, выработанной различными школами. Самурай,
погружая оружие в брюшную полость, должен был разрезать ее так, чтобы
окружающие могли увидеть внутренности делающего сэппуку и тем самым
"чистоту помыслов" воина. Живот разрезался дважды, сначала
горизонтально от левого бока к правому, затем вертикально от диафрагмы
до пупка. Таким образом, цель - самоубийство - вполне оправдывалось
способом - харакири; после этого страшного ранения остаться в живых
было уже невозможно.

Существовал также способ вскрытия живота, при котором брюшная полость
прорезалась в виде буквы "х". Первым движением был прорез от левого
подреберья направо - вниз. Оно проводилось самураем в сознательном
состоянии, тщательно и с вниманием, когда буси имел еще много сил для
этой операции. Второй разрез делался уже при большой потере крови, при
уходящем от сильной боли сознании. Он направлялся с нижней левой части
живота вверх - направо, что было проще для правой руки.

Кроме крестообразного вскрытия живота, применялись также и другие виды.
Самым распространенным было вспарывание живота посредством косого
разреза слева направо - вверх, или двумя прорезами, образующими прямей угол.

В более позднее время операция харакири была упрощена: достаточно было

сделать лишь небольшой разрез или просто ввести малый самурайский меч в живот,
используя при этом вес собственного тела. Очевидно, под влиянием этого
упрощенного способа вскрытия живота развился затем способ самоубийства
посредством выстрела в живот (тэппобара).

Вид вскрытия живота зависел в основном от самого самурая, от степени
его самообладания, терпеливости и выносливости. Определенную роль здесь
играла также договоренность с ассистентом самоубийцы, которого иногда
выбирал себе самурай для оказания помощи при совершении харакири.

В редких случаях харакири производилось не стальным, а бамбуковым
мечом, которым было намного труднее перерезать внутренности. Это
делалось для того, чтобы показать особую выдержку и мужество воина, для
возвеличивания имени самурая, вследствие спора между буси или же по
приказанию.

Сэппуку совершалось, как правило, в положении сидя (имеется в виду
японский способ сидения, когда человек касается коленями пола, а
туловище покоится на пятках), причем одежда, спущенная с верхней части
тела, затыкалась под колени, препятствуя тем самым падению тела
навзничь после проведения харакири, так как упасть на спину при столь
ответственном действии считалось позором для самурая.

Иногда харакири делалось воинами стоя. Этот способ получил у японцев
название "татибара" - сэппуку стоя (в естественном положении).

Живот вскрывался специальным кинжалом для харакири - кусунгобу, имевшим
длину двадцать пять сантиметров и считавшимся фамильной ценностью,
которая хранилась в токонома на подставке для меча, или вакидзаси -
малым самурайским мечом. В случае отсутствия особого орудия для
совершения сэппуку, что бывало у самураев крайне редко, мог
использоваться и большой меч, который брался рукой за лезвие,
обмотанное материей для удобства производимой операции. Иногда
оборачивалось материей или шелковой бумагой и лезвие малого меча с
таким расчетом, чтобы десять - двенадцать сантиметров режущей
поверхности оставались свободными. При этом кинжал брали уже не за
рукоять, а за середину клинка.

Подобная глубина прореза необходима была для того, чтобы не задеть
позвоночник, что могло явиться препятствием для дальнейшего проведения
ритуала. В то же время, по правилам сэппуку, необходимо было следить за
лезвием, которое могло пройти слишком поверхностно, разрезав только
мышцы живота, что могло быть уже не смертельным.

Харакири (как и владению оружием) самураи начинали обучаться уже с
детства. Опытные наставники в специальных школах объясняли юношам, как
надо начать и довести до конца сэппуку, сохранив при этом собственное
достоинство и проявив умение владеть собой вплоть до последнего момента
жизни. Это обучение, огромная популярность, распространение и
прославление харакири в феодальном обществе Японии давали свои
результаты: дети самураев часто прибегали к совершению обряда вскрытия
живота. А. Бельсор описал случай харакири семилетнего сына самурая,
совершившего самоубийство перед наемными убийцами, посланными к его
отцу, но убившими по ошибке другого человека. При опознании трупа
молодой самурай, желая использовать эту ошибку для спасения жизни
родителя, как бы в отчаянии, выхватил меч и безмолвно распорол себе
живот. Преступники, поверившие в этот своеобразный обман, удалились,
считая свое дело сделанным.

Для жен и дочерей воинов харакири также не являлось чем-то особенным,
однако женщины, в отличие от мужчин, разрезали себе не живот, а только
горло, или наносили смертельный удар кинжалом в сердце. Тем не менее
этот процесс также назывался харакири. Самоубийство посредством
перерезания горла ("jigai" - дзигай, что означает "уничтожение самой
себя") исполнялось женами самураев специальным кинжалом кайкэн -
свадебным подарком мужа,- или коротким мечом, вручаемым каждой дочери
самурая во время обряда совершеннолетия, были известны случаи
применения для этой цели и большого меча. Обычай предписывал хоронить
совершивших харакири с оружием, которым оно было исполнено. Возможно,
именно этим можно объяснить наличие в древних женских погребениях мечей
и кинжалов.

В соответствии с нормами кодекса бусидо для жены самурая считалось
позором не суметь покончить с собой при необходимости, поэтому женщин
также учили правильному исполнению самоубийства. Они должны были уметь

 перерезать артерии на шее, знать, как следует связать себе колени перед
смертью, чтобы тело было найдено затем в целомудренной позе.

Важнейшими побуждениями к совершению самоубийства женами самураев были
обычно смерть мужа, оскорбление самолюбия или нарушение данного мужем
слова.

Свод церемоний и правил для совершения харакири вырабатывавшийся на
протяжении длительного времени, в общих чертах был оформлен при
сегунате Асикага (1333- 1573 гг.), когда обычай сэппуку стал
приобретать силу закона. Однако сложный ритуал, сопровождавший сэппуку,
окончательно сформировался лишь в эпоху Эдо, когда сэппуку стало
применяться официально, как наказание по приговору суда совершивших
преступление буси. Обязательным лицом при исполнении официального
сэппуку стал помощник делающего харакири самурая - "секундант"
(кайсяку, или кайсякунин), отрубавший ему голову.

История сэппуку имеет немало примеров, "когда после вскрытия живота
герои находили в себе силы, чтобы писать духовное завещание своей
собственной кровью". Однако, несмотря на воспитание в духе дзэн и
умение владеть собой, самурай мог подсознательно потерять контроль над
своими действиями вследствие ужасной боли и "умереть некрасиво".

Японцы вообще изначально ориентированы не столько на этический, сколько
на эстетический критерий при оценке человеческих поступков. Мир делится
для них не на добро и зло, а на чистое и нечистое, красивое и
безобразное. В человеке более всего ценили тонкий вкус и чувство
красоты. В Японии красота, чувство красоты культивировалось веками.
Тагор говорил про японцев, что "они видят Истину в Красоте, а Красоту в
Истине".

Согласно так называемому этикету и эстетике смерти (сино сахо),
принятому в среде сословия буси, самурай должен был умирать красивой,
достойной смертью (сини-бана), приняв ее легко и спокойно. В
противоположность этому в поведении умирающего (синиката или синидзама)
различалась и постыдная, не достойная воина смерть (синихадзи), при
которой нарушалась эстетика смерти и что считалось недопустимым для
самурая. Здесь важно было не испортить некрасивой смертью родословную и
честь дома, В этом случае говорилось: "Ты не имеешь права позором
осквернить имя (честь) своего рода".

Согласно своеобразной эстетике смерти, существовавшей в древней Японии

и постоянно культивировавшейся в семейной и социальной
среде, человек вообще должен был умирать красиво, то есть невозмутимо,
как бы засыная, имея благочестивые мысли и с улыбкой на лице. Стоны,
нежелание умереть и расстаться с близкими и своим имуществом
расценивались как нарушение этики и эстетики смерти и строго
осуждались.

Для предотвращения "некрасивых" действий и поведения самурая во время
харакири, когда он, потеряв контроль, мог упасть навзничь с выражением
страдания на лице, с криком и т. д. и тем самым опозорить свой род, и
была введена должность ассистента, в обязанность которого входило
прекратить мучения самурая, вскрывшего живот, посредством отделения
головы от туловища.

Далее токугавские власти подтвердили и четко определили, что смерть
через харакири является почетной смертью привилегированных сословий, но
никоим образом не низших слоев общества Японии. Законодательство
досконально определяло также строгую последовательность церемонии
харакири, место ее проведения, лиц, назначенных для проведения ритуала
сэппуку, и т. д.

В случае совершения харакири "самураем, стремящимся предупредить
наказание со стороны властей или главы клана по собственному усмотрению
или решению родственников, семья буси не лишалась его имущества и
доходов, а самоубийца добивался оправдания перед судом потомства и
заслуживал почетного погребения. Выполнение же харакири как особого
вида наказания, налагаемого за преступления, влекло за собой
конфискацию имущества.

Обычно в дом к провинившемуся (перед господином или властями) самураю
являлся чиновник, который показывал ему табличку с приговором к
харакири. После этого должностное лицо, принесшее приговор, и
сопровождающие его слуги могли оставить осужденного дома или же отдать
под надзор какого-либо дайме, который становился ответственным за
самурая, приговоренного к сэппуку, и за то, чтобы тот не избежал
наказания, обратившись в бегство.

В соответствии с кодексом харакири незадолго до церемонии самоубийства
происходило назначение лиц, ответственных за проведений процедуры
вскрытия живота и для присутствия при самом акте сэппуку. При этом же
выбиралось место для исполнения ритуала, которое определялось в
зависимости от официального, должностного и социального положения

приговоренного. Приближенные сегуна - дайме,
хатамото - и вассалы дайме, имевшие командирский жезл, производили
сэппуку во дворце, самураи низшего ранга - в саду дома князя, на
попечение которого был отдан осужденный. Харакири могло состояться и в
храме. Помещение храма или часовни иногда нанимали чиновники для
совершения харакири в том случае, если приказ на сэппуку приходил во
время путешествия. Этим объясняется и наличие у каждого путешествующего
самурая особого платья для харакири, которое буси всегда имели при
себе.

Для ритуала харакири, совершавшегося в саду, сооружалась загородка из
кольев с натянутыми на них полотнищами материи. Огороженная площадь
равнялась двенадцати квадратным метрам, если сэппуку выполняло важное
лицо. В загородке имелось два входа: северный (умбам-мон, перевод его
названия - "дверь теплой чашки" - до сих пор не удается объяснить) и
южный - "вечная дверь" (или сюги-емон - "дверь упражнения в
добродетели"). В некоторых случаях загородка делалась без дверей
вообще, что было более удобно для свидетелей, которые наблюдали за
происходящим внутри. Пол в загороженном пространстве застилался
циновками с белыми каймами, на которые укладывали полоску белого шелка
или белый войлок (белый цвет считается в Японии траурным). Здесь же
иногда устраивали подобие ворот, изготовленных из бамбука, обернутого
белым шелком, которые походили на храмовые ворота; вешали флаги с
изречениями из священных книг, ставили свечи, если обряд проводился
ночью, и т. д.
При подготовке церемонии харакири в помещении стены комнаты
драпировались белыми шелковыми тканями. То же делалось и с внешней
стороной дома осужденного - она обвешивалась белыми полотнищами,
закрывавшими цветные щиты с вышитыми на них фамильными гербами.

Накануне исполнения обряда, если осужденному было разрешено делать сэппуку в
собственном доме, самурай приглашал к себе близких друзей, пил с ними
сакэ, ел пряности, шутил о непрочности земного счастья, подчеркивая тем
самым, что буси не боится смерти и харакири для него- заурядное
явление. Именно этого - полного самообладания и достоинства перед и во
время обряда самоубийства - и ждали все окружающие от самурая.

Кайсяку (ассистент) выбирался представителями клана или самим самураем.

Обычно в роли кайсяку выступал лучший друг, ученик или родственник

приговоренного к харакири, который в совершенстве мог владеть мечом.

Первоначально в древности термин "кайсяку" применялся к охранителям

господ или к лицам, оказывающим какую-либо помощь другим.

Как сказано выше, начиная с XVII века, точнее
с периода Эмпо (сентябрь 1673 - сентябрь 1681 г.), присутствие кайсяку
при сэппуку, проводимом по приговору суда, становится уже обязательным.

Ассистент должен был отрубить голову осужденному, который вследствие
духовной слабости или боязни вспарывал живот лишь по видимости, или
самураю, который просто не мог довести харакири до конца, не имея на
это физических сил (так как впадал в бессознательное состояние).

Самурай, приглашенный на обряд сэппуку в качестве кайсяку, должен был
выразить готовность быть полезным в этом деле, но ни в коем случае не
изображать печали на лице; это было равносильно отказу, причиной
которого было недостаточное искусство владения мечом, что
рассматривалось как бесчестие для воина. Ассистент, выбранный
осужденным, обязан был поблагодарить его за оказан-ное доверие и
высокую честь.

Кайсяку не должен был употреблять в ходе совершения сэппуку
собственного меча, а брал его у осужденного, если тот об этом просил,
или у своего дайме, так как в случае неудачного удара вина за это
ложилась на меч владельца.

Кроме кайсяку, осужденному, как правило, помогали еще один-два
человека. Первый подавал приговоренному на белом подносе малый
самурайский меч - орудие совершения сэппуку, в обязанности второго
входило преподнесение свидетелям отрубленной головы для опознания.

Накануне совершения церемонии харакири составлялся список лиц, которые,
согласно правилам, должны были присутствовать на месте совершения
сэппуку. Это были один-два главных советника дайме (каро), двое-трое
второстепенных советников (енин), двое-трое моногасиров - приближенных
4-й степени, заведующий дворцом (русуи, или русубан), шестеро
прислужников 5-6-го рангов (если осужденный вверялся надзору князя),
четверо самураев низшего ранга, которые приводили в порядок место
проведения сэппуку и погребали тело (если просьба родственников
осужденного о выдаче им останков была отклонена). Число прислужников
зависело от ранга приговоренного. В случае совершения харакири в пределах клана (т. е.
если самурай осуждался на харакири не правительством сегуна, а
собственным господином - феодальным князем) осужденному помогали
двое-трое прислужников.

В качестве свидетелей выступали общественные цензоры, главный из
которых объявлял осужденному приговор непосредственно перед харакири и
затем сразу же покидал место, на котором должно было делаться сэппуку.
Второй цензор оставался, чтобы засвидетельствовать исполнение
приговора. Представители власти удостоверяли не только смерть, но и
строгое соблюдение всех церемоний и формальностей при харакири самурая.
Важными считались мельчайшие подробности, каждый жест и движение были
строго определены и регламентированы.

В соответствии с ритуалом, кайсяку и его помощники надевали свои
церемониальные одежды (в случае осуждения преступника правительством),
при харакири самурая из их собственного клана - только кимоно и поясную
одежду - хакама. Хакама перед исполнением сэппуку подворачивалась. При
харакири самурая высокого ранга ассистенты обязаны были надевать белые
одежды.

Прислужники надевали пеньковое платье и также подворачивали свои
хакама. Перед чтением приговора осужденному приносили на большом
подносе смену платья, которое надевалось после его прочтения. Во время
исполнения сэппуку буси был одет в белую одежду без гербов и украшений,
которая рассматривалась и как погребальное платье. Она называлась
"синисодзуку" (одеяние смерти).

После того как подготовка и осмотр места харакири были завершены, а
кайсяку и присутствующие при сэппуку проэкзаменованы на знание
церемоний, наступал главный момент обряда. Обстановка проведения
харакири требовала торжественности и должна была быть "красивой". От
присутствующих же требовалось относиться к осужденному с вниманием и
уважением.

Хозяин дворца (дома), в котором проводилась церемония, вел цензоров к
месту, где зачитывался приговор, при этом этикет требовал, чтобы
свидетели были одеты в церемониальное пеньковое платье и шли с двумя
мечами. Затем приводили осужденного, окруженного сопровождавшими его
лицами: моногасира шел спереди, енин сзади, шестеро прислужников 5-6-го
рангов - по бокам.

После того как все рассаживались по местам, главный цензор, не глядя в сторону

преступника, начинал чтение приговора, стараясь делать это ровным голосом,

дабы придать спокойствие и твердость присутствующим.

Осужденному было разрешено сказать главному
свидетелю то, что он хочет, однако, если его речь была сбивчива и
несвязна, цензор клана (главный свидетель) делал знак прислужникам, и
те уводили приговоренного. В случае, если осужденный просил письменные
принадлежности, чтобы изложить свою последнюю волю, приближенные дайме
должны были ему отказать, так как это запрещалось законом. Затем
главный цензор покидал место совершения сэппуку, и сразу же после
прочтения приговора он должен был приводиться в исполнение, чтобы
мужество не изменило со временем осужденному.

Прислужники во время чтения приговора сидели справа и слева от
осужденного. В их обязанности входило не только всячески помогать
приговоренному к харакири самураю, но и убить его (отрубить голову или
заколоть) при попытке к бегству кинжалами, которые прислужники прятали
у себя за пазухой.

Осужденный входил в загороженное пространство (если харакири
совершалось в саду) через северный вход и занимал свое место для
исполнения сэппуку, садясь лицом к северу. Возможно было и обращение
лицом к западу с соответствующим оформлением места исполнения сэппуку.
Кайсяку со своими помощниками входил через южные ворота, становился
слева сзади, спускал с правого плеча свои церемониальные одежды,
обнажал меч и клал ножны от пего сбоку, делая все так, чтобы этого не
видел приговоренный.

Другой ассистент в это время преподносил осужденному на подносе кинжал,
а прислуживающие самураи помогали сбросить одежду и обнажить верхнюю
часть тела. Совершающий харакири брал предложенное ему оружие и делал
один (или более, в зависимости от разновидности способа) прорез в
брюшной полости, стараясь перерезать мышцы и кишки по всей ее длине.
Производить эту операцию следовало без поспешности, уверенно и с
достоинством.

Кайсяку внимательно должен был наблюдать за происходящим сэппуку и
вовремя нанести окончательный удар умирающему. В зависимости от
договоренности и условий совершения харакири выделялось несколько
моментов для отсечения головы: когда ассистент отходит, поставив поднос
с кинжалом перед буси; когда осужденный протянет руку для того, чтобы

взять поднос (или, согласно ритуалу, поднимает
поднос ко лбу); когда самурай, взяв кинжал, смотрит на левую сторону
живота; когда осужденный наносит себе удар кинжалом (или делает прорез
живота). В некоторых случаях кайсяку ждал момента потери сознания и
только тогда отрубал осужденному голову. Особо важным было для кайсяку
не упустить нужный момент для отделения головы от туловища, так как
очень трудно обезглавить человека, потерявшего способность владеть
собой. В этом и заключалось искусство кайсяку. Воистину, как писал
Иосиф Бродский:

Что делает Историю? - Тела.
Искусство? - Обезглавленное тело.

При совершении обряда харакири особое внимание обращалось на
эстетическую сторону дела. Кайсяку, например, рекомендовалось нанести
умирающему такой удар, при котором отделившаяся сразу от туловища
голова все-таки повисала бы на коже шеи, так как считалось некрасивым,
если она покатится по полу.

В случае, когда помощник не сумел отрубить голову одним ударом и
осужденный делал попытку встать, прислужники самурая обязаны были
добить его.

Когда голова была отрублена, кайсяку отходил от трупа, держа меч
острием вниз, вставал на колени и протирал лезвие белой бумагой. Если у
кайсяку не было других помощников, он сам брал отрубленную голову за
пучок волос (магэ) и, держа меч за лезвие, поддерживая рукояткой
подбородок головы осужденного, показывал профиль свидетелю (слева и
справа). В случае, если голова была лы-сая, положено было проткнуть
левое ухо кодзукой (вспомогательным ножом, имеющимся при ножнах меча) и
таким образом отнести ее для освидетельствования. Для того чтобы не
запачкаться кровью, кайсяку должен был иметь при себе золу.

После засвидетельствования совершения обряда свидетели поднимались и
уходили в особое помещение, где хозяин дома (дворца) предлагал чай,
сладости.

В это время самураи низшего ранга закрывали тело, как оно лежало,
белыми ширмами и приносили курения. Место, где происходило харакири, не
подлежало очищению (в редких случаях его освящали молитвой), оно должно
было постоянно держаться в памяти; брезгливое же отношение к помещению,
запачканному кровью осужденного, порицалось.

В журнале "Нива" за 1882 год приводится описание ритуала харакири,
сделанное секретарем английского посольства в Японии Митфордом,
присутствовавшим при этом. Митфорд присутствовал в качестве
должностного лица при самоубийстве по суду Таки-Зензабуро, офицера
князя Бизена, который в феврале 1868 года самовольно отдал приказ
стрелять по европейцам во время мятежа в приморском городе Кобе, против
чего восстали все европейские посольства.

Церемония харакири, утвержденная самим Микадо, была назначена в ночь на
30 октября 1868 года в храме в Сейфукуи, где в то время была главная
квартира войск Сатеума из Киото.

Митфорд рассказывает: "Двор храма имел торжественный и красивый вид.
Отряд солдат стоял вокруг зажженных костров, которые проливали
таинственный свет на украшенные драконовыми головами желоба и расписные
фронтоны храма. Нас пригласили следовать в главную залу храма с высоким
сводом, который поддерживали колонны из черного дерева, а с потолка
свисало множество золотых лампад и других обычных украшений буддийского
храма. Перед главным алтарем, где пол, покрытый прекрасными белыми
циновками, был приподнят на несколько вершков, лежал войлочный ковер
ярко-красного цвета. Большие свечи на одинаковом друг от друга
расстоянии кидали таинственный свет, достаточный для того, чтобы видеть
церемонию. Семь японцев стали слева на возвышенном месте, мы - справа.

По прошествии долгих томительных минут вошел приговоренный к казни
Таки-Зензабуро. Это был сильный красивый человек, лет тридцати двух, с
благородной осанкой, одетый в придворное платье с широкими
крыльеобразными нашивками, которые обыкновенно надеваются японцами в
особо торжественных случаях.

Его провожали три офицера, одетых в цилебаори (военные плащи) с
вышитыми золотом краями, и кайсяку, роль которого исполнял его любимый
ученик; он был выбран друзьями осужденного, так как ловко управлялся с
мечом. По левую руку от кайсяку, к той стороне, где стояли
японцы-свидетели, приблизился медленными шагами сам приговоренный; оба
они низко поклонились им, потом, как нам показалось, поклонились еще
более низко нам.

Осужденный поднялся мерным шагом и с большим достоинством на помост перед

главным алтарем, два раза  преклонил колена, затем сел, по японскому обычаю,

поджав ноги, на красный ковер, лицом к присутствующим. Кайсяку сел около него слева.
Тогда выступил вперед один из офицеров, неся нечто вроде шали, служащей
в храмах для жертвоприношений, и положил в нее завернутый в ткани
короткий японский меч, скорее похожий на большой кинжал, длиною
двадцать пять сантиметров, с блестящим, острым как бритва лезвием. Это
оружие он передал, распростершись на полу, приговоренному, причем
последний принял его с благоговением, поднял обеими руками над головой
и затем положил перед собою. После короткой тихой молитвы
Таки-Зензабуро сказал тронутым от волнения голосом человека,
собирающегося сделать тяжелое признание, но без малейшего признака
страха или тревоги на лице, следующие слова, которые перевели: "Я и
только я один, на свой страх, дал приказ стрелять в Кобе по чужеземцам
и повторил его, когда они попытались бежать, за это я приговорен -
исполняю над собой харакири и прошу присутствующих оказать честь быть
свидетелями этого".

Снова нагнувшись, приговоренный снял верхнюю одежду и обнажил свое
сильное тело до пояса. Старательно, по японскому обыкновению, он
подсунул рукава своей одежды под колени, чтобы упасть вперед, как
подобает благородному японцу, а не назад, затем обдуманно и спокойно
взял меч и взглянул на него с благоговением. Казалось, на минуту он
собрался в последний раз с мыслями и вслед за тем глубоко вонзил оружие
ниже пояса, медленно проведя им слева направо, повернув его в ране и
сделав еще короткий взмах в обратном направлении. Во время этой
мучительной операции ни один мускул благородного лица не дрогнул.
Выдернув меч, он упал вперед и вытянул шею. Тут в первый раз на его
лице отразилось ощущение боли, но из гру-и не вырвалось ни одного
стона. Тогда поднялся кайсяку, стоявший до этого рядом на коленях и
следивший за каждым движением осужденного, потряс в воздухе мечом,
затем меч сверкнул, раздался удар - и голова осужденного, отделившись
от туловища, лежала на полу.

Кайсяку отвесил глубокий поклон, вытер свой меч и сошел с возвышения.
Меч, обагренный кровью, был торжественно вынут из руки Таки-Зензабуро
как знак свершившейся казни".

В рассказе "Инцидент в Сакаи" (1914 г.) Мори Огай рассказывает о
конфликте японцев с французскими солдатами в конце XIX века, когда были
убиты тринадцать французов и двадцать японских солдат были приговорены
к смерти, так как инцидент вызвал большие осложнения в верхах. Всем им
было разрешено харакири. Для совершения харакири был предназначен храм
Мекокудзи. Ворота Саммон затянули полотнищем с гербами хризантемы,
внутреннюю территорию декорировали полотнами с гербами Хосокавы и
Асано.

Некоторые из смертников прихватили с собой кисточки, бумагу и тушь, чтобы

записать что-нибудь на память.

Миноура Инокити, командир шестого пехотного отряда, написал перед
смертью семисложное стихотворение: "Сомнений нет, что патриота долг
святой - изгнание варваров. Долг свой исполним и подадим пример на
сотни лет. А наша смерть - пустяк, внимания не стоит". Когда настал его
черед совершать харакири, он подвинул к себе поданную слугой деревянную
подставку, взял меч в правую руку и обратился с предсмертными словами к
французам:

- Слушайте, вы, французы! Умираю не ради вас, но ради отчизны. Смотрите же,

как японец делает харакири!

Миноура распахнул хаори, приставил меч к голому телу и резко вонзил его
в живот слева. Пройдя вершка три вниз, он затем поворачивает направо и
режет еще вершка на три вверх. Открывается зияющая рана. Миноура
отбрасывает меч и, не сводя ненавидящих глаз с французов, вытаскивает
свои внутренности. В это время помощник обнажает меч и ударяет его по
шее, но, видимо, недостаточно сильно.

- Что же ты?! Действуй спокойно! - кричит Миноура. Вторым ударом
помощник достигает позвонков; было слышно, как они хрустнули. Но
Миноура снова кричит:

- Я еще жив! Руби как следует!

Голова Миноура скатилась лишь после третьего удара помощника.

В это время французский консул потерял самообладание и ушел. В
дальнейшем оставшихся девять человек помиловали. Но один из них -
Хасидзуме - прокусил себе язык, изо рта хлынула кровь, и он упал. Так он выразил
свой протест, что ему помешали умереть вместе с товарищами.

Говоря о самоубийствах, характерных для японского общества, мы не можем
не вспомнить еще об одном, широко распространенном в этой стране
обычае. Несмотря на то, что этот обычай самоубийства, несомненно, несет
на себе элемент ритуальности, в целом мы должны отнести его к феномену
индивидуального самоубийства - речь идет о синьжу (shinju), или
самоубийстве от любви.

Молодые люди, влюбленные друг в друга и не имеющие возможности обрести
счастье в этой жизни (по разным обстоятельствам: несогласие родителей,
материальное неблагополучие и т. п.), надеются на другую блаженную
жизнь, в которой соединятся с любимым существом. Самоубийства такого
рода практически никогда не осуждались окружающими, а сами самоубийцы
рассчитывали в загробной жизни на милосердие богини Амиды, такой
сострадательной ко всем несчастным.

Синьжу почти всегда совершалось попарно. Перед совершением самоубийства
молодые люди часто вместе совершали путешествие по самым прекрасным
местам Японии, посещая многочисленные достопримечательные места и
культурные святыни. После этого или еще во время путешествия они
выбирали какой-либо живописный уголок вблизи реки или в горах и вместе
кончали жизнь самоубийством.

Обычай синьжу до сих пор имеет такое широкое распространение в Японии,
что в некоторых местах, наиболее часто избираемых несчастными
влюбленными для сведения счетов с жизнью, приходится устанавливать
специальные посты с целью предотвратить самоубийства.

Чаще всего молодой человек сначала убивает, по договоренности, свою
возлюбленную, а потом перерезает себе горло; иногда влюбленные
отравляют свою пищу и умирают от яда. Чаще же всего молодые люди
бросаются вместе в пруд или реку, причем предварительно крепко
привязывают себя друг к другу с помощью кошимаки - пояса молодой
девушки. С тех пор как вся Япония покрылась сетью железных дорог,
многие из влюбленных бросаются вместе под поезд.

Все такие самоубийцы оставляют письма, в которых объясняют причины
своего поступка и просят прощения у родителей. В этих трогательных
письмах влюбленные никогда не винят никого, а виновными признают исключительно себя самих.
Почти все письма заканчиваются просьбой похоронить их вместе. Родители
не всегда исполняют такие просьбы, но народ глубоко сожалеет о таких
несчастных, так как в Японии существует предание, что такие самоубийцы
только тогда смогут обрести покой, когда они будут положены в одну
могилу. Когда же просьба несчастных исполняется, то погребение их
сопровождается пышной и в высшей степени трогательной церемонией.

Лоунадио Пирн так описывает ее. Две погребальные процессии выходят из
двух домов и сходятся при свете фонарей во дворе храма, где совершают
обычные обряды и где жрец произносит трогательную речь. Затем обе
процессии соединяются и направляются на кладбище к уже приготовленной
могиле. Оба гроба одновременно опускают в могилу и ставят рядом.
Уамо-но-моно вынимает доски, разделяющие обоих самоубийц, так что из
двух гробов образуется один. Потом гробы засыпают землей и кладут
надгробную плиту, повествующую об их печальной судьбе.

О поэтизации обряда харакири, его глубокой эстетизированности говорит
существование очень трогательного по сути поверья, которое называется
"мигавари нитатсу" (акт замещения). Согласно этому поверью, каждый
человек, если он искренне того желает, может отдать свою жизнь взамен
жизни дорогого ему существа. Причем, пожертвовать жизнью можно не
только ради другого человека или любимого животного, но даже ради
дерева.

В народе очень популярна и любима легенда о Йу-Року-Сакуре ("вишневое
дерево, цветущее на шестнадцатый день"). Это знаменитое дерево, якобы,
растет в провинции Ийо и даже имеет имя собственное, потому что
отличается от других вишневых деревьев замечательной особенностью - оно
расцветает каждый год в день первого месяца по старому лунному
календарю, в Пору Больших Холодов, значительно раньше других деревьев.
Происходит это потому, что Йу-Року-Сакура не обычное дерево. В нем
oживет душа человека, и оно само выбирает срок цветения.

Человек, отдавший дереву жизнь, был самураем, вишня росла в его саду и
в ту пору цвела в положенное время, как и все остальные вишни. Под этой
вишней прошла жизнь нескольких поколений предков старого самурая, и сам
он играл ребенком под ее ветвями. Сакура была единственно дорогим, что
оставалось в его жизни, так как самурай был уже стар и пережил своих
детей. И вот однажды к ужасу старика сакура не зацвела, она начала засыхать и
умерла. Чтобы утешить старика, соседи посадили в его саду молодое
красивое вишневое дерево. Но это не уняло горя, так как всем сердцем
любил древний самурай древнюю сакуру. И пришла ему счастливая мысль -
старик понял, как оживить дерево.

На шестнадцатый день первой луны он вышел в сад, поклонился сухому
дереву и сказал: "Умоляю тебя, снизойди до моей просьбы, начни
расцветать снова. Я хочу умереть вместо тебя. Возьми мою жизнь".

Он расстелил под деревом белое покрывало, принял ритуальную позу и
исполнил обряд харакири. В тот же час дерево расцвело, так как вселился
в него дух старого самурая.

Так и цветет эта сакура с тех пор каждый год - на шестнадцатый день первого лунного месяца.

http://tiphoanaliz.narod.ru/lit/estet/estet9.html

Чем харакири отличается от сэппуку?

"харакири"

 

"сэппуку"