А, ничем не занимаюсь (На работе вкалываю так, что к вечеру не помню ни дня недели, ни своего имени. Кому это надо? Открывается двойная скобка (вопрос риторический)).

Вечерами, чтобы прийти в себя (а я точно помню, что среди цвета, цветов, форм и слов я живу, жила, существовала), впитываю изображения, не похожие на окружение дня, смакую фразы, не участвующие, не окружающие, не жуж-жащие в каждодневной жизни.

 

А вот, к примеру, Лис.

 

 

 

[показать]

 

Прошу знакомиться, дамы и господа. Он изучает собственные похождения. Судя по выражению лица, прошу прощения, морды, он недоволен работой автора, очевидно, недостоверно изобразившего нюансы его шалостей. — Осторожнее с заказчиком! Он может скрывать натуру хищника.

 

 

***

 

И непосредственно об «Отчаянiи».

Я проморгала фолиант авторства В. В. Набокова. Продавец в близлежащем книжном развела руками. Так что пришлось читать в электронном виде. 

Вообще, не надо судить о классике по «Лолите». Это не лучший Набоков. Не буду здесь о «Приглашении на казнь» (это номер один. Один, в смысле первый).

 

Так вот, я об «Отчаянiи».

Завораживающая оригинальная додекретная орфография уже придает роману шарм и делает своеобразный вызов современному языку. А главное, мало того, что автор, рассказывая историю,  пишет, обращаясь непосредственно ко мне (к кому же еще? ау! здесь больше нет никого), так он ещё и подтрунивает надо мной, как над читателем, водит за нос и наслаждается этим:

 

«Она мало образована и мало наблюдательна. Мы выяснили как-то, что слово «мистик» она принимала всегда за уменьшительное, допуская таким образом существованiе каких-то настоящих, больших «мистов », в черных тогах, что-ли, со звeздными лицами. Единственное дерево, которое она отличает, это береза: наша, мол, русская. Она читает запоем, и все — дребедень, ничего не запоминая и выпуская длинныя описанiя. Ходит по книги в русскую библiотеку, сидит там у стола и долго выбирает, ощупывает, перелистывает, заглядывает в книгу боком, как курица, высматривающая зерно, — откладывает, — берет другую, открывает, — все это дeлается одной рукой, не снимая со стола, -замeтив, что открыла вверх ногами, поворачивает на девяносто градусов, — и тут же быстро тянется к той, которую библiотекарь готовится предложить другой дамe, — все это длится больше часа, а чeм опредeляется ея конечный выбор — не знаю, быть может заглавiем. Однажды я ей привез с вокзала пустяковый криминальный роман в обложкe, украшенной красным крестовиком на черной паутинe, — принялась читать, адски интересно, просто нельзя удержаться, чтобы не заглянуть в конец, — но, так как это все-бы испортило, она, зажмурясь, разорвала книгу по корешку на двe части и заключительную спрятала, а куда — забыла, и долго-долго искала по комнатам ею же сокрытаго преступника, приговаривая тонким голосом: «Это так было интересно, так интересно, я умру, если не узнаю».

Она теперь узнала. Эти все об’ясняющiя страницы были хорошо запрятаны, но онe нашлись, всe, кромe, быть может, одной. Вообще много чего произошло и теперь об’яснилось. Случилось и то, чего она больше всего боялась. Из всeх примeт это была самая жуткая. Разбитое зеркало. Да, так оно и случилось, но несовсeм обычным образом. Бeдная покойница!

Ти-ри-бом. И еще раз — бом! Нeт, я не сошел с ума, это я просто издаю маленькiе радостные звуки. Так радуешься, надув кого-нибудь. А я только-что здорово кого-то надул. Кого? Посмотрись, читатель, в зеркало, благо ты зеркала так любишь".