Именно так английский историк Доминик Ливен описывает революцию в свой книге «Российская империя и её враги с XVI века до наших дней»:
«Стратегия союза с нерусской аристократией началась с кооптации татарской знати в 15 веке и впоследствии включала в себя чрезвычайно успешную инкорпорацию балтийского немецкого дворянства и украинского мелкопоместного дворянства в имперский правящий класс.

Положение русских в царской империи было больше похоже на положение туземцев в европейских заморских колониях. Европейские чиновники составляли тонкий правящий слой на самом верху туземного общества и были неспособны глубоко вникать в его жизнь. Эти чиновники могли восхищаться туземным крестьянином и воином и даже романтизировать его. Но они, безусловно, осознавали глубокую культурную пропасть между собой и теми, кем управляли.

Структура институтов, помощью которых Санкт-Петербург управлял русской землёй, также имел много общего с европейскими колониальными режимами. Например, у русских крестьян была самостоятельная судебная система деревенского и приходского управления, а также собственные суды, ведущие дела согласно местным крестьянским, туземным обычаям, а не имперскому уголовному кодексу.
Однако в последние десятилетия царского правления низшая и средняя бюрократия становилась всё более русской в этническом смысле. И тогда страх перед социальной революцией ещё более объединил приграничную и иностранную аристократию с Романовыми».