…а в 2002-м пришёл в школу с этнокультурным русским компонентом образования…
Ну, «этнокультурный компонент» - это всякие сарафаны-митрофаны, конфетки-бараночки и прочая гжель. Возвращение к корням, возрождение национальных традиций. В школьном музее – витрины с расписными солонками; по стенам, обшитым натуральным деревом, - коромысла, понёвы, кокошники. А под двускатным навесом в углу сооружено подобие крестьянской избы. Стол с самоваром и бутафорской снедью. Иконки в божнице… А на лавках развалились в несколько неестественных позах крестьянин с крестьянкою. Манекены, разумеется. Верней, большие, в рост второклассника, куклы. Сотворили их, кажется, усталые руки родителей. Одёжа ещё ничего, вполне этнокультурная, но лица… Знаете, такой устрашающий минимализм: двоеточие ноздрей и круглые зенки с загнутыми хворостинами ресниц. А кисти рук – белые перчатки, набитые ватой.
На полу, рядом с натуральными прялками, разложены на дощатом настиле не то пыточные инструменты, не то кузнецкие причиндалы. Чёрные, кривые, зловеще-увесистые…
На третьем этаже есть ещё музей Достоевского, но там я ни разу не был. «И нет раскаянья во мне!»
Даже странно: помимо моих школьных дел, даже вспомнить-то нечего из первых лет нового века!... Правда, при некотором напряжении, выдавливается, проступает сквозь толстую стену забвенья издательский дом «Первое сентября», где я довольно долго был художником приложения «Русский язык». «Приложение», в смысле, дополнительное издание к газете «Первое сентября». Таких периодических изданий там довольно много: «Математика», «История», «Начальная школа» и т. д.. То есть по каждому из школьных предметов, газета ведь учительская.
Помню, ещё в самые первые дни моего там пребывания, сидел я в вестибюле, ждал чего-то. Может, когда привезут из банка гонорары… Короче, сижу. Жду. Рядом профессионально скучает вахтёр. Появляется молодой человек в очках и с бородкой. Спрашивает у него:
- Как мне попасть в «Историю»?
- По коридору третья дверь налево,- охотно откликается вахтёр.
Попробуйте воспринять на слух этот коротенький монолог! Чудесно звучит, правда?
Не может быть, однако, чтобы ни одна книга, прочитанная в те годы не запомнилась мне хоть чем-то, не привила к душе хоть какой-то, пусть самый пустячный росток!!... М-м-м-м… Извините великодушно, не помню. Много, ох-х-х, как много выжег во мне окаянный невроз! Хотя…
Вот проза Саши Чёрного… Да-а, она показалась нежнейшей водою оазиса, в бесконечных блужданиях по пустыням неинтересных мне произведений. Точно вдруг зазвенели новогодние бубенцы из детства… Помню, читал Сашу Чёрного и словно бы плыл по строкам, как по радостным волнам… Да-а…
Нет-нет, конечно же, было сколько-то замечательных книг. Я даже умудрился одолеть «Воскресенье» Толстого! Только поди теперь вспомни, что именно оказалось для тебя важным при чтении… Ну да, критическое описание православной службы. Мне оно не показалось кощунственным. Непонятно только – критиковал ли её ум Толстого или его сердце. И то и другое – вряд ли. Они вообще редко объединяются. Примиряет их между собой – Вера. А она-то как раз у Толстого была слишком своеобразной. Возможно, ей слишком мало оставалось места между громадами мыслей и громадами чувств. Так трудно пробиться бывает струе свежего воздуха сквозь мощь и толщу каменного замка.
На этом листе несколько рисунков, сделанных когда-то для "Русского языка". Одна капля из океана работ, опубликованных в этом приложении.
