Тетрадей у меня полно, всё, естественно, не перенесёшь в интернетовский дневник. Да и ни к чему это. Выбрать самое интересное? Тоже до-о-о-о-олгая история… Ну вот в ноябре 2003-го года написал литературное упражнение «Вид из окна». Целью упражнения было «придумать интересный синтаксис и новые речевые обороты». Получилось вот что…

   « Они звучат одновременно – итальянская песня и моторы машин на улице. Красиво вибрирует в транзисторном будильнике средиземноморский тенор. Тяжко ревут экскаваторы, откусывая ковшами сдобно-коричневый грунт. Местами на нём – сахарная пудра снега. Кажется: самосвалы ползают в громаднейшем торте, разваливая его шоколадно-сахарную архитектуру. Правее, у ржавых, стоймя поставленных труб, белым и злым огнём загорается невыносимая для глаз звезда. Там идёт сварка. Из-под локтя на корточках сидящего человека сыплются рыжие искры. Неумолимо, круто и сурово строится новый дом.

   Темнеет. Двое работяг в куртках солдатского оттенка идут, так основательно ставя ноги, как будто считают каждый свой шаг. Вдалеке – обмазанное снегом, пятернёй растопыренное дерево. В окнах домов притаились напуганные шумом огоньки.

   Взглядом своим веду плывущий по двору тупорылый бульдозер, пока он не скроется за оконной рамой, прямоугольно очертившей мне границы уличного пейзажа. Вслушиваюсь, влезаю весь целиком в рокот, стуки и хрипы тупо работающего механизма этой стройки. Ничего в нём не могу постичь, но невольно тянусь глазами к драгоценным камешкам, к оранжевым фарам самосвала, которые горят в сгущающейся вечерней мгле.»

   И тогда же был написан набросок «Моя коррида».

«Наконец, матадор остаётся один на один с быком. Издалека, с моего места, матадор кажется фарфорово-хрупким, игрушечным. А бык на расстоянии выглядит чёрным пятном, как будто по жёлтому фону арены кто-то тушью мазнул. Оба неподвижны, они ждут. На амфитеатр упала тишина, только еле шелестят качающиеся веера дам. Правая рука эспады неторопливо вытягивает из мулеты шпагу, в которой на секунду зажигается и тут же гаснет нестерпимый, пронзительно-белый солнечный блик. Затем – неуловимое движение красной мулетой, скачок быка, и белое остриё, ещё раз сверкнув, вонзается в шею животного. Бык остановился. Постоял немного. Как будто ошарашенный этим неожиданным уколом. Сделал шаг, покачнулся. Ещё шаг. Ещё один. Тяжёлое чёрное тело обрушивается в песок, на шее и на боку глянцево блестит, отливая багровым, честная бойцовская кровь. Амфитеатр взрывается криками, встаёт и аплодирует герою. Матадор распрямляет плечи, поднимает голову в чёрной разлатой шапочке, обводит взглядом разноцветное, пульсирующее, воющее множество людей. Потом направляет окровавленную шпагу куда-то вверх и вперёд, легко, по-балетному, подходит к ложе, делает поклон. Ему бросают цветы, сигары, украшения. Я чётко вижу сверкающий браслет, который не упал, а тяжело, по-лягушачьи, прыгнул к ногам эспады. Эспада нагнулся за ним, прицепил к концу шпаги, поднял у себя над головой. Рёв возрос до такой степени, что показалось, - арену подбросило к небу. Бык ещё жил. Он завалился на бок, подёргивая задней ногой. Голова его лежала в кровавой луже.»